Медный король - Марина Дяченко

И он ушел, оставив новичка с пустой миской на коленях.

Похлебка, согрев изнутри, раззадорила Развияров голод. Ни странные речи чернобородого Арви, ни нарастающая качка, ни усталость не могли этот голод притупить.

Второй миски не полагалось. Развияр устроился на корме среди свернутых канатов и взял обеими руками хлебный ломоть.

Этот хлеб вышел из пекарни совсем недавно. Он не походил на сухари, которыми довольствуются матросы в море. Он был подарком из Митре, парящего города, который навсегда исчез за кормой. Развияр, закрыв глаза, вдохнул хлебный запах.

Снова вспомнился старик. Никто не привезет ему хлеба, старый Маяк давно забыл, что это такое. «Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно». У старика дико горели глаза, когда он произносил эти слова. Его обычно тусклые, равнодушные глаза…

Что нужно Развияру?

Не много. Пусть перестанут гореть ладони, пусть не ноет спина. Хорошо бы еще одну краюшку хлеба, и миску супа тоже неплохо. Хорошо бы сбежать с этой галеры, Развияру здесь не нравится, хотя чернобородый Арви кажется добрым. Хорошо бы найти нового хозяина, чтобы не таскал за уши, как мастер Агль…

Он мечтал – и уже не мог остановиться. Никогда в жизни он так не мечтал; начав с малого, он все желал и желал, и уже видел себя посреди Императорской библиотеки, где собраны все книги мира, и он, Развияр, их хранитель и переписчик…

Мог ли старик сам оказаться магом? Мог ли он научить Развияра волшебному заклинанию?!

Хлебный ломоть был дороже всего на свете. Так казалось Развияру; он выбрал на палубе чистое место и положил перед собой хлеб.

Оглянулся. Никто не смотрел: люди отдыхали после тяжелой работы, кто-то спустился в трюм, кто-то устраивался на палубе. Арви стоял рядом с рулевым; над головами у них надувался косой парус, когда-то черный, а теперь выгоревший и покрывшийся соляными разводами. Никому не было дела до новичка: наверное, гребцы на «Чешуе» часто меняются…

Развияр поднял руку – и в точности повторил то движение, которому научил его старик.

– Медный король, Медный король… Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно! Я хочу…

Но прочие слова застряли у него в глотке, потому что хлеб вдруг дрогнул, будто окутанный дымкой, и пропал. «Чешую» сильно качнуло; покатился незакрепленный бочонок, выругался рулевой, завыл ветер в снастях. Галера шла по неспокойному морю, за кормой вставало солнце, и все было, как прежде, но хлеб исчез, не осталось ни крошки, и Развияр напрасно водил рукой по тому месту, где лежал драгоценный ломоть.

– Как это может быть?!

Он ни разу в жизни не видел магию в действии. Но то, что случилось, было именно волшебством, непостижимым и злым. Как старик, которому он помогал собирать водоросли, ловить рыбу, выкатывать наверх бочку, – как старик, к которому Развияр почти привязался, мог сыграть с ним такую жестокую шутку?!

Он не удержался и заплакал – впервые с того дня, как хозяин Агль ни за что ни про что оттаскал его за уши.

Гамаки висели в три яруса вдоль бортов. Развияр нашел себе место в самом низу. Свет пробивался сквозь щели палубы. Развияр лег и, провиснув в гамаке, спиной коснулся холодного дерева.

Над ним покачивалось в сетке грузное тело гребца – сосед Развияра спал в своем гамаке, как в коконе, и казался личинкой огромного насекомого. Храп, сопение, сонное бормотание усталых людей вплетались в шум волн и скрип мачты. Развияр закрыл глаза, но не уснул.

Ему увиделось поле, поросшее зелеными колосками, окруженное лесом. Огромные деревья, много выше маяка, стояли плотно, ствол к стволу, сцепившись ветками. Светило солнце. Колоски шевелились под ветром, и вдоль межи – а тропинка вдоль поля называлась «межа» – бежал человек на ходулях.

Это было очень давно. А может быть, и не очень.

Его отец служил обходчиком на поле, бегал на ходулях, отгоняя в лес паразитов. Ходули его были выше человеческого роста, сверху ухватки для рук, а внизу – вытесанные из дерева два огромных копыта. Земля дрожала, когда отец бежал на этих ходулях, и каждый шаг его был – как десять обыкновенных шагов; отец громко говорил, громко смеялся, много ел, а когда был в духе, подбрасывал Развияра к потолку их деревянного дома… Значит, у них был дом. Точно, был: порог в две каменных ступеньки, сени без потолка – из них видна двускатная соломенная крыша, темная, очень высоко над головой. Направо и налево двери, направо в дядькину половину, налево в отцову, и вот там уже был потолок. Развияр, взлетая, хохотал, а женщина с волосами до пола кричала, что он убьется…

Женщина?

Воспоминание оказалось не просто приятным – завораживающим. Развияр испугался, что вот сейчас оно уйдет. Может, это сон? Но почему глаза открыты?

В трюме храпели. По палубе кто-то прошел, солнечные полоски в щелях погасли и снова загорелись. Развияр крепко зажмурился. Снова, будто не веря себе, вызвал в памяти лицо отца… И разглядел – под закрытыми веками! – его колючую щеку, железную серьгу в маленьком темном ухе, веселый зеленый глаз…

Женщина! Рядом с ним женщина с черными волосами до пола. Мать: белые щеки, высокие скулы и темные глаза, на шее ожерелье из змеиной кожи. Отец говорил, ее укусила белка. И мать сама превратилась в белку и убежала в лес. С тех пор, когда отец обегал поля на своих ходулях, за ним иногда увязывались белки. Стелились по земле, одна за другой, и не хватит пальцев, чтобы их сосчитать. Так рассказывал отец, сам Развияр никогда не видел…

Картинки появлялись перед глазами, как раньше появлялись буквы в книгах. Стоило только о чем-то подумать. Вот и сейчас: бьют в землю деревянные копыта. Бежит человек на ходулях, а за ним, распушив хвосты, шлейфом струятся белки… Ярко-рыжие, темно-рыжие, и цвета песка, и цвета огня, они похожи на волны. На бегущие, озаренные солнцем волны.

Развияр облизнул пересохшие губы. Бочка с водой там, на палубе… Он выбрался из гамака, встал, пошатываясь, двинулся к лестнице, спотыкаясь о чьи-то руки, мимо сопящих и бредящих во сне, туда, где был люк в щелястом потолке.

На четвереньках выбрался на палубу. Здесь было лучше: свежий ветер, соленые брызги, солнце на воде. Зачерпнул воду из бочки, загремел цепью, захлебываясь, выпил – одну кружку и сразу вторую.

Не хотелось обратно в трюм. Развияр устроился у борта, свернулся калачиком, положив под голову кулак. Закрыл глаза – и снова увидел, как бегут по полю сотни белок.

Его дом сгорел. Чужие крики лопались в ушах, как пузыри в лужах. Почти человеческим голосом ревело пламя. Это было много после того, как мать стала белкой. А что случилось с отцом? Может быть, он спасся из пламени? Может, он до сих пор жив?

Развияр с силой потер лицо. Что с ним происходит? Почему он раньше ничего этого не помнил, и вспоминать не пытался?!