Медный король - Марина Дяченко

– Баба! Трус! Это испытание, ясно? Если хочешь когда-нибудь быть бойцом – делай, как я сказал! Я приказываю! Ты готов?!

Он никогда в жизни не кричал на Подарка. Даже Золотые попятились, хотя его взгляд был обращен не на них; мальчик съежился:

– Да.

– Сделаешь?!

Мальчик всхлипнул.

– Илимар, считай до трех. Подарок, на счет «три» – нажимай. Никто не смейте помогать, иначе сорвется! Только мальчик… Илимар, считай!

– Раз, – хрипло проговорил Достойный Илимар.

– Медный король, – выговорил Развияр и поднял руку.

Внутри сорвалась пружина.

Подарок стоял перед ним, будто на алтаре, трясущийся, залитый слезами, со взведенным арбалетом в руках.

– Два!

– Медный король… Возьми…

Он желал бы обуздать, придержать свой язык, но слова не принадлежали ему. Они текли помимо его воли.

– Три!

Подарок мигнул. Арбалет в его руках дернулся. Ничего не произошло.

– …что мне дорого!

– Стреляй! – закричал Илимар. – Во имя Мирте, стреляй! Спаси нас! Спаси нас всех!

Подарок сидел, замерев, глядя на Развияра, единственный из всех выдерживая его взгляд. Маленький палец замер на спусковом крючке.

– Подай… – Развияра охватил ужас, равного которому он не знал никогда в жизни.

– Стреляй! Стреляй! – будто сквозь вату в ушах, доносились до него крики Золотых.

Подарок еле-еле покачал головой. Он смотрел на Развияра, в глазах были боль и обожание, слезы и решимость: выстрела не будет.

– Что… мне… нуж…

Он увидел – или ему показалось, что видит, – как огромная черная ладонь нависает над Подарком, собираясь накрыть его навеки. Дрожал воздух; до неотвратимого остался один звук.

Арбалет упадет на пол. Мальчик исчезнет. Откроется новое знание. Поднимается пыльная завеса, зальется светом самый дальний уголок сознания. Побегут белки по колосковому полю, рыжий поток, хвосты и круглые спины…

– Нет!

Он рванулся вперед, будто желая прикрыть Подарка собой.

Упал на пол арбалет.

– Не тронь, что мне дорого!

Ему показалось, что сверху навалился масличный пресс. Опрокинулся мир, и все изменилось. Голый и голодный, раб из рабов, он врос в землю вонючего подвала, где день и ночь скрипит ворот, и бич гуляет по тощим спинам. Ничтожество, тварь, потерявшая навык связной речи, забывшая свое имя – Развияр… «Что тебе нужно?»

– Не тронь, что мне дорого!

Единственное слово – «память» – нарисовано копотью на грязной сырой стене. И снова бич, и звенит цепь, и сгущается тьма.

«Что тебе нужно?»

– Ничего! У меня все есть!

«Свобода? Солнце?»

– Не тронь, что мне дорого! Не отдам!

Масличный пресс навалился, и затрещали кости. Развияр из последних сил вцепился в мальчика, чувствуя, как тот ускользает из рук.

Ускользает.

Член Совета Достойных Илимар писал в своих мемуарах: «Никто из нас не сознавал тогда, что происходит. Никто не понимал до конца, какая ужасная участь была нам всем уготована. Много позже мы узнали из рассказов и книг, чего удалось избежать в тот день, и кому мы обязаны своим избавлением… А тогда мы только видели, как гекса сжимает в объятьях мальчика-зверуина, будто собираясь переломать ему кости, и велит ему стрелять, но мальчик не подчиняется… К слову сказать, не подчиниться этому гекса ни у кого из нас не было возможности…

Ребенок рассказывал позже, что за ним якобы являлось чудовище, но гекса его прогнал… Сам гекса не приходил в себя несколько часов и метался так ужасно, что мы боялись к нему приблизиться… Во всем этом была замешана магия, но женщина-маг не показывалась из своей комнаты, а старший зверуин был сам потрясен случившимся. Учитывая ужасное моральное состояние, в котором мы все находились, это происшествие показалось нам предвестником нового зла. Однако не прошло и двух суток, как страшные люди ушли из нашей гавани, и дым их черных кораблей растаял на горизонте…»

Лодка ударилась днищем о выступающий камень. Развияр перебрался через борт, по пояс ушел в холодную воду, нащупал ногами опору и выбрался на берег:

– Возвращайтесь. Мне надо побыть одному.

Не оглядываясь, двинулся по склону вверх; маяк был костяной, не то иголка исполинского морского ежа, не то прямой бивень, полый изнутри. Гнилая деревянная лестница вела наверх, у входа стояла черная бочка под крышкой. Пахло маслом и водорослями.

Согнувшись, Развияр заглянул под раковину огромного моллюска, но там никого не было, только горкой лежала груда тряпья. Он выпрямился и огляделся. Мирте сиял на горизонте, далекий, недостижимый.

Развияр сел на холодный камень, привалился к скале спиной и закрыл глаза. На маяке нельзя пропасть с голоду – рыба, водоросли… На маяке никогда не бывает темно. Не иссякало бы масло в бочке, не забывать бы поправлять фитиль. Наверное, что-то подобное чувствовал старый Маяк, впервые ступая на этот остров. Надо побыть одному… Долго. Очень долго.

Лодка ушла за скалу, но он чувствовал – они рядом. Не возвращаются на корабль. Ждут, когда он позовет; не решаются ослушаться – и не могут выполнить приказ.

«Тебя зовут Яска, – сказал тогда Лукс. – Ты моя жена. И ты не сбежишь от меня. Я заново расскажу тебе каждый твой день… От того самого утра, как ты родилась в поселке на Каменной Стрелке. Как росла, как стала магом, как открывала и закрывала куклам глаза… Как ты сражалась и как сняла проклятье с целого народа, и как родила сына. Я расскажу тебе твою жизнь, и ты все вспомнишь. Все будет снова, Яска. Веришь мне?»

Развияр вспомнил, как Яска улыбнулась в ответ на эти слова. Открыто, удивленно, счастливо – как в юности.

Они живы и целы. Они и есть его жизнь. Его жизнь пусть уходит, свободная, а он останется здесь – искупать вину, которую искупить не в человеческих силах.

И Мирте не горизонте. И ревущее пламя над головой. Но они – они живы и целы, и город стоит, как прежде, смотрится в воды залива…

– Развияр?

Он открыл глаза.

Они все-таки ослушались; лодка покачивалась на воде неподалеку от берега. У воды на влажных камнях стоял Подарок, всклокоченный, странно взрослый, похожий на молодого Лукса.

– Я ведь просил меня оставить в покое.

– Прости, – Подарок двинулся к нему, легко ступая широкими лапами по острым камням. – Только… Посмотри, что я для тебя нашел.

На его протянутых ладонях лежала краюшка хлеба, светло-серая, с коричневатой блестящей корочкой.