Щепотка пороха на горсть земли (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

Здесь заканчивались факты и начинались уже личные домыслы и впечатления трактирщика, которые Косоруков слушал едва ли не внимательнее. Полагаться только на них, конечно, не собирался, но глупо не принимать во внимание мнение весьма наблюдательного человека.

Личное же впечатление у Игната было неприятным. Не нравился ему этот тип, казался скрытным, сомнительным, и он все ждал от казначейского какой-то пакости, потому что был свято уверен в справедливости поговорки про чертей в тихом омуте. И если верить ему, то экономность Шалюкова доходила зачастую до откровенной скупости, которую Игнат охарактеризовал как "за грош удавится". И именно из-за этого качества он считал, что убитый мог влезть в неприятности только из-за денег.

А еще, и это уже вовсе не имело под собой никаких оснований, но трактирщик готов был поручиться: Шалюков подворовывал, как и все, связанные с приисками. "Да, — спокойно подтвердил он, — и Старицкий тоже ворует, иначе не сидел бы с его запросами в нашем диком краю. Потому при нем и не стал говорить". И у Игната имелась вполне связная версия: поначалу Шалюков знал меру, потом сорвался и хапнул больше, чем следовало, за что и поплатился.

Дмитрий отметил для себя, что управляющий прииском трактирщику тоже не нравился, причем гораздо сильнее. Но сложилось впечатление, что больше всего Игнат сердился на Старицкого за попытки приударить за Анной Набель. Но на ревность это не походило, скорее на отеческую опеку.

— А кто нашел тело? — спросил Дмитрий, потому что в абы как составленном отчете имени не стояло.

— Пастухи, — подала голос Анна. — Мамонтов через забоку гнали, и там его заметили.

— Забоку?..

— Луга сенокосные. Вдоль них дорога на прииск идет, а дальше выпасы. Вот он в падушке у дороги лежал, там ручей мелкий, частью в нем даже.

— Падушка? — уточнил Дмитрий и улыбнулся. — Почему в Рождественске никто так не разговаривает?

— А там больно много офицеров из столицы, с правильным выговором, — вставил Игнат насмешливо. — Овражек это. Падь у нас — ущелье, а падушка, значит, овраг. А то и канава. Но там скорее овраг.

— Да. Овраг, неглубокий, но обрывистый, — поддержала Анна. — Решили, что его упыри задрали — там и кровищи было, и разодрано все в клочья, руку оторвали, лицо тоже обглодали и полчерепа сковырнули. Они у нас тут любят мозгами полакомиться, правда, человечьими редко выпадает…

— Погодите, — встряхнулся Косоруков, слегка осоловевший от таких рассуждений из уст молодой девушки. — Вы что, всерьез уверены, что его обглодали упыри?

— Я же говорила, их тут с войны полно. А что ж ваш судебный врач понаписал?

— Что причина смерти — выстрел с близкого расстояния дробью, а все прочие повреждения нанесены посмертно. Наверное, он не пытался выяснить, кто именно его объел… Я решил, про упырей была шутка, — растерянно пробормотал он. — Но никаких жалоб вроде не было, на нечисть и нежить быстро реагируют, особенно если ее много.

— А чего на них жаловаться? Не мешают же, — пожала плечами Анна, и в ее глазах было такое искреннее непонимание, что Дмитрий не нашелся с возражениями. — Они в город не лезут, земля освященная, куда им. Боятся. А за городом ночью никто не ходит, ну разве что пастухи, бывает, на дальние пастбища уходят. Но против мамонта и так ни один упырь не попрет, а у нас им еще и бивни не подрезают, как в городе. Упыри тоже хоть и дохлые, но соображают.

— Но ведь это упыри, — предпринял еще одну попытку Дмитрий.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Игнат. — Что они, не люди, что ли?

Этот оксюморон окончательно завел разговор в тупик, поэтому Косоруков предпочел вернуться к выяснению деталей происшествия, не связанных с нежитью, и потрясающей гречке с потрохами, которую ему принесли на второе. Кому эти потроха принадлежали раньше, он благоразумно решил не спрашивать, а то с подобным отношением к упырям можно было ждать разного.

Деталей оказалось немного, но зато почти что из первых рук. Потому что мальчишка-пастушонок помчался сразу к госпоже Набель, та отправила вестового в Хингу за полицией, потому что своих городовых в Шнали за ненадобностью не было, взяла лошадь и поехала смотреть что и как, прихватив по дороге первого попавшегося горожанина с телегой — не оставлять же труп гнить в овраге пару дней до прибытия полиции.

И так легко она об этом рассказывала, что Дмитрий, как ни старался сдерживаться, все равно то и дело недоверчиво поглядывал на собеседницу. Симпатичная молодая девушка, явно с воспитанием и образованием — наверное, лучшим из того, что можно было получить в этом диком углу. Но когда она преспокойно начинала рассуждать о повреждениях объеденного трупа, не теряя от этого здорового аппетита, хотелось потрясти головой и прочистить уши. С таким выражением лица стоило бы о видах на урожай рассуждать, а не о том, что упыри выжрали бедолаге потроха. Косоруков многое повидал в жизни, но и ему от описания делалось неуютно.

Но зато теперь крупнокалиберный Торк в кобуре на девичьем бедре не выглядел чужеродным.

Однако назвать это болезненным смакованием подробностей тоже было бы неправильно. С хладнокровием судебного врача Анна рассказала о том, на что обратила внимание, похвалила полицейских, что сумели найти там повреждения от дроби. Опять подтвердила, что лошадь и вещи пропали бесследно.

Пропажи проверяющего никто не хватился по простой причине: на прииске знали, что он уехал засветло, и были уверены, что добрался до города, а в городе решили — заночевал там, в конторе, это порой случалось. Упырей Шалюков боялся и в ночи ни за какие коврижки никуда бы не поехал. Так, например, в предпоследний вечер его жизни вернулся уже в сумерках, чем был страшно напуган: лошадь захромала, так что он натерпелся страху. На следующий день с выездом опять замешкался, потому что утром пришлось показывать лошадь коновалу и менять подкову. Да и вообще в то утро был непривычно взволнованным и даже как будто слегка испуганным. Заутреню в церкви отстоял полностью, хотя раньше службы посещал редко и точно не по утрам, за завтраком накормил местного забулдыгу Хрюна — милость сделал, как будто о душе задумался. То есть напугался всерьез.

А вот один ли поехал, не говорил ли чего приисковым о назначенных встречах, — это предстояло выяснить.

Но на прииск, послушавшись совета местных, Дмитрий решил ехать завтра по холодку. Тут было сравнительно недалеко, но если отправляться сейчас — ночевать пришлось бы там, да и не поговорить ночью со старателями. А сегодня можно было сделать кое-что полезное в городе.

Например, поговорить с управляющим здешнего банка и заглянуть в приисковую контору. Причем Дмитрию очень понравилась идея трактирщика не распространяться пока среди приисковых о цели прибытия, для начала осмотреться. На работу, например, наняться, раз уж он — неприкаянный сослуживец Милохина. На старателя не потянет, а вот в охрану можно и попробовать. Должна же там быть охрана, не могут же решительно все наплевательски относиться к безопасности. Ладно упыри, но, когда речь идет о золоте, не стоит забывать про обычных бандитов.

— И много тут золота добывают? И самое главное, как на прииске контролируют, чтобы старатели себе ничего не прикарманили?

— Да много ли там прикарманишь, — хмыкнул Игнат. — Ты что думаешь, они там золото кусками величиной в кулак собирают? Шлих моют, песок такой черный, потом на месте на заводике его очищают, это по-умному аффинажем называют. И вот там уже золото. А если кому из старателей самородочек попадется — так это чистое везение, редко такое бывает, а чтобы самородок приличного размера — так вообще пару раз на моей памяти. Но как к нам железную дорогу построят, так там вообще другая жизнь пойдет, — поморщился он, явно не радуясь перспективе этой новой жизни.

— А что, собираются?

— Лет тридцать уже строят, еще не начали, — со смешком пояснила Анна. — Отец рассказывал, он еще мальчишкой был, когда тут по горам инженеры с измерениями своими ходили, потом с ним проект согласовывали, когда он уже градоначальником стал, но дальше проекта дело не ушло. И вряд ли скоро уйдет, тут Гнат Сергеич уже ворчит.