Неизвестная жизнь Иисуса Христа - Н Нотович

Возле деревни Матаян я вновь наткнулся на караван яркендцев, к которому обещал присоединиться. Они узнали меня издалека и сразу же попросили осмотреть больного из их группы. Я увидел беднягу, метавшегося в агонии от сильнейшей лихорадки. Воздев руки в знак отчаяния, я указал на небеса, таким образом пытаясь дать им понять, что состояние их товарища уже вне пределов человеческой помощи или компетенции науки и что лишь один Бог может спасти его.

Поскольку эти люди двигались медленно из-за частых остановок, я был вынужден покинуть их, чтобы прибыть тем же вечером в Драс, который расположен в конце долины, у реки, носящей то же название. Возле Драса стоит небольшая крепость очень древней постройки – свежепобеленная – под охраной трех сикхов из армии махараджи.

Здесь моим приютом стала почта, которая была единственной станцией единственной же телеграфной линии, связывающей Шринагар с внутренней частью Гималаев. С этого времени я больше не ставил палатку по вечерам, а был вынужден искать укрытия в караван-сараях, которые, хотя и ужасно грязные, все же хорошо согревались внутри огромными бревнами горящего дерева.

От Драса до Каргила местность скучна и однообразна для тех, кто ожидает волшебных восходов и закатов и прекрасных эффектов лунного света. Совсем наоборот, дорога монотонна, бесконечна и полна опасностей.

Каргил – главный город района и резиденция губернатора страны. Его виды весьма живописны. Два водных потока, Суру и Вакка, шумно бурлят меж скал и камней, вытекая из разных ущелий, чтобы слиться в реку Суру, на берегах которой поднимаются глинобитные постройки Каргила.

На рассвете, раздобыв свежих лошадей, я продолжил свой путь, направляясь в Ладак, или Малый Тибет. Здесь я перешел шаткий мост, сооруженный, как и мосты в Кашмире, из двух длинных бревен, закрепленных на противоположных берегах, сплошь покрытых слоем хвороста и палок и создающих иллюзию подвесного моста.

Вскоре после этого я не спеша взбирался на небольшое плато, которое протянулось на расстояние длиной в два километра, а затем спускалось в узкую долину Вакки, усеянную деревушками, из которых Пашкьюм, на левом берегу, самая живописная.

Вскоре мои ноги ступили на землю буддистов. Ее обитатели просты и добродушны; они, кажется, не имеют представления о том, что мы, европейцы, называем ссорами. Женщины там в какой-то степени редкость. Те, которых я встречал, отличались от женщин, что я прежде видел в Индии и Кашмире, веселостью и благополучием, написанными на их лицах.

Да и могло ли быть иначе, когда каждая женщина этой страны имеет в среднем от трех до пяти мужей, и самым законным образом в мире? Многомужие тут процветает. Какой бы большой ни была семья, в ней никогда не бывает более одной женщины. И если семья насчитывает менее трех человек, к ней может присоединиться холостяк, внеся свою лепту в общие расходы.

Как правило, мужчины слабы на вид, довольно сутулы, и редко доживают до преклонного возраста. Во время путешествия в Ладак я не встретил ни одного седовласого мужчины.

Дорога из Каргила к центру Ладака выглядит гораздо более оживленной, чем та, которой я только что прошел, поскольку украшена многочисленными деревушками, хотя деревья и зелень любого рода на ней чрезвычайно редки.

В двадцати милях от Каргила, на выходе из ущелья, образованного быстрым потоком Вакки, стоит небольшая деревня Шергол, в центре которой возвышаются три ярко раскрашенные часовни – чортены,* как называют их в Тибете.

Внизу, возле реки, протянулись груды камней, сваленных вместе и образующих длинные, широкие стены, на которых было разбросано в явном беспорядке много плоских, разноцветных камней с высеченными на них всевозможными молитвами на урду, санскрите, тибетском и даже арабском языках. Незаметно для моих кули я смог унести оттуда несколько таких камней, которые теперь можно увидеть во дворце Трокадеро. От Шергола можно на каждом шагу встретить эти вытянутые дамбы.

Следующим утром, с восходом солнца, раздобыв свежих лошадей, я продолжил свое путешествие, сделав привал подле монастыря (гота) в Мульбеке, который кажется приклеенным к склону одинокой скалы. Ниже расположена деревушка Вакка, неподалеку от которой можно увидеть еще одну скалу чрезвычайно странного вида, которая будто поставлена в этом месте руками человека. На одной из ее сторон высечен семиметровый Будда, остальная же часть украшена несколькими молитвенными гируэтами.

Это особого рода деревянные цилиндры, покрытые белой и желтой материей и привязанные ко вбитым в землю шестам. Малейшее дуновение ветра заставляет их колыхаться. Человек, который поместил их на скале, был освобожден от обязанности молиться, так как все, что только верующий мог бы попросить у Бога, начертано на них.

Весьма причудливый вид имеет этот выбеленный монастырь, который виден издалека в окружении вращающихся молитвенных колес, отчетливо выделяясь на сером фоне гор.

Я оставил лошадей в селении Вакка и в сопровождении переводчика направился к гонпе, куда вела вырубленная в скале узкая лестница. Наверху нас встретил представительный лама с характерной редкой тибетской бородой. Его простоту превосходила лишь его любезность.

Костюм, который он носил, состоял из желтого платья и шапочки того же цвета с наушниками. В правой Руке он держал медный молитвенный гируэт, который время от времени, никоим образом не прерывая нашей беседы, начинал вращать. Это действие поддерживало непрерывную молитву, передавая ее в атмосферу с тем, чтобы она быстрее вознеслась к небесам.

Мы прошли через анфиладу комнат с низкими потолками, со стенами, увешанными полками, где были выставлены различные изображения Будды – всевозможных размеров, сделанные из материалов разного рода и покрытые толстым слоем пыли. Мы, наконец, вышли на открытую террасу, с которой взгляду открывались окрестные пустоши этой негостеприимной страны, усыпанной серыми скалами и пересеченной единственной дорогой, оба конца которой терялись за линией горизонта.

Здесь мы уселись, и тут же нам подали пиво, сделанное из хмеля и сваренное в самом монастыре, называется оно чанг. Этот напиток быстро придает монахам дородность, что считается знаком особого расположения небес.

Здесь говорят на тибетском языке, его происхождение весьма туманно. Одно совершенно определенно, некий тибетский царь, современник Магомета, решил создать универсальный язык для всех последователей Будды. Руководствуясь этим намерением, он упростил грамматику санскрита и сочинил алфавит с огромным количеством букв, заложив тем самым основы языка с произношением столь же простым, сколь сложно и трудно написание. Чтобы изобразить какой-либо звук, необходимо использовать не менее восьми знаков.

Вся современная литература Тибета написана на этом языке, который в чистом виде употребляется лишь в Ладаке и восточном Тибете. В остальных частях страны употребляются диалекты, сложившиеся из сочетания этого родного языка и различных идиом, заимствованных у соседних народов того или иного района. В обычной жизни тибетцы говорят на двух языках, один из которых совершенно недоступен для женщин, а на другом говорит весь народ. И лишь в гонпах тибетский язык пребывает в своей чистоте.

Ламы предпочитают, чтобы их посещали европейцы, а не мусульмане. Я попросил моего хозяина объяснить этот факт, и он ответил следующее: «Мусульмане не имеют никаких общих положений с нашей религией. Совсем недавно в результате успешной кампании они силой обратили часть наших единоверцев в ислам. Все наши усилия направлены на попытки вернуть этих мусульманских отступников от буддизма на путь истинного Бога.

Что же касается европейцев, тут совсем другое дело. Они не только исповедуют основные принципы монотеизма, но и, пожалуй, в большей мере заслуживают имя почитателей Будды, чем сами тибетские ламы.

Единственной ошибкой христиан явилось то, что, приняв великое учение Будды, они совершенно отделились от него, создав себе другого Далай-ламу, в то время как только наш обладает божественным даром созерцать величие Будды лицом к лицу и правом служить посредником между небом и землей».

«Кто же этот Далай-лама христиан, о котором ты говоришь? – спросил я. – У нас есть «Сын Божий», к которому мы обращаемся с пламенными молитвами и которого просим о заступничестве пред единым и неделимым Богом».

«Сахиб, я говорю не о нем. Мы также почитаем того, кого вы считаете Сыном Единого Бога и видим в нем не некоего единственного Сына, но совершенное существо, избранное из всех остальных. В самом деле, дух Будды был воплощен в священной личности Иссы, который без помощи огня и меча распространял учения нашей великой и истинной религии по всему миру. Я говорю скорее о вашем земном Далай-ламе, которому вы дали титул «Отца Церкви». Это великий грех; да простится он заблудшему стаду». – Сказав это, лама стал вращать свой молитвенный цилиндр.