Неизвестная жизнь Иисуса Христа - Н Нотович

Лодка быстро скользила, пейзаж, недавно открывшийся моим глазам, терялся за линией горизонта, сливаясь и становясь частью гор, мимо которых мы плыли. Затем разворачивалась свежая панорама, казалось, сбежавшая со склонов гор, которые с каждым мигом увеличивались в размерах. Сгустились сумерки, а я все не уставал любоваться этой великолепной природой, виды которой разбудили во мне счастливейшие воспоминания.

Когда приближаешься к Шринагару, укрывшиеся в зелени деревни становятся все более многочисленны. При появлении нашей лодки несколько жителей пришли посмотреть на нас, – мужчины и женщины, одинаково одетые в длинные одежды, касающиеся земли, первые в тюрбанах, последние в покрывалах, с совершенно нагими детьми.

На въезде в город видны ряды лодок и плавучих домов, в которых обитают целые семьи. Последние лучи заходящего солнца ласкали вершины далеких снежных гор, когда мы скользили между двумя рядами деревянных домов, окаймляющих берега реки в Шринагаре.

Деловая жизнь, похоже, замирает здесь на закате. Тысячи разноцветных лодок (дунга) и крытых барок (бангла) были причалены вдоль берегов, где местные жители обоих полов, в примитивнейших костюмах Адама и Евы, были заняты совершением вечерних омовений, – священным обрядом, который, на их взгляд, выше всяких человеческих предрассудков.

20-го октября я проснулся в чистой комнатке с великолепным видом на реку, которая переливалась в лучах кашмирского солнца. Так как в мои намерения не входит описание мелких деталей путешествия, я не буду пытаться перечислить чудеса этого прекрасного места со всеми его озерами, чарующими островами, историческими дворцами, таинственными пагодами и кокетливыми деревушками: последние наполовину скрыты густыми садами; а со всех сторон вздымаются величественные вершины гигантских Гималаев, покрытых везде, насколько хватает глаз, белым покрывалом вечных снегов. Я только опишу приготовления, сделанные мной для дальнейшего путешествия по Тибету.

Я провел целых шесть дней в Шринагаре, совершая долгие экскурсии по его очаровательным окрестностям, исследуя многочисленные развалины, свидетельствующие о былом процветании этой местности, и изучая любопытные обычаи страны.

Кашмир, как и прочие прилежащие к нему провинции, такие, как Балтистан, Ладак и другие, являются английскими колониями. Прежде они составляли часть владений «Льва Пенджаба», Ранджита Сингха. После его смерти английские войска оккупировали Лахор, столицу Пенджаба, отделили Кашмир от остальной части империи и передали его под видом права наследования и за сумму в 160 миллионов франков Гхулабу Сингху, одному из близких друзей умершего правителя, присвоив ему, более того, титул махараджи. Во время моего путешествия царствующим махараджей был Пертаб Сингх, внук Гхулаба, чья резиденция находится в Джамму на южном склоне Гималаев.

Прославленная кашмирская Долина Счастья – восемьдесят пять миль в длину и двадцать пять в ширину – была на вершине своей славы и процветания при Великом Моголе, чей двор любил вкушать здесь – во дворцах на островах озера – прелести сельской жизни. Большинство махараджей Индостана приезжали сюда скоротать летние месяцы, а также принять участие в грандиозных празднествах, которые устраивал Великий Могол.

Время изменило облик «Счастливой Долины». Она уже больше не счастливая: водоросли покрывают прозрачную поверхность озера, дикий можжевельник буйно разросся по островам, вытеснив все другие растения, а дворцы и павильоны – теперь лишь заросшие травой руины, призраки былого величия.

Горы вокруг будто охвачены всеобщим унынием и все же таят надежду, что лучшие времена могут еще наступить для их бессмертной красоты. Местные жители, некогда прекрасные, умные и просвещенные, выродились до полу-идиотического состояния. Они ленивы и грязны, и правит ими ныне хлыст, а не меч.

Народ Кашмира имел столько господ и так часто подвергался грабежам и всевозможным набегам, что со временем стал безразличен ко всему. Люди проводят дни возле своих мангалов,* сплетничая с соседями или занимаясь либо кропотливым изготовлением своих знаменитых шалей, либо филигранными работами по золоту и серебру.

Кашмирские женщины меланхоличны, их черты отмечены невыразимой печалью. Нищета и грязь царят повсюду, красивые мужчины и прекрасные женщины ходят грязными и в лохмотьях. Одеяния обоих полов зимой и летом состоят из длинных цельнокроеных рубах, сшитых из грубой ткани. Такую рубашку не меняют, пока она полностью не износится, и никогда ни в коем случае не стирают, так что снежно-белые тюрбаны мужчин выглядят ослепительно в сравнении с этими запачканными, покрытыми жирными пятнами, одеяниями.

Великая печаль переполняет путешественника от контраста, существующего между богатством и пышностью окружающей природы и бедственным состоянием народа, облаченного в лохмотья.

Столица государства, Шринагар (Город Солнца), или, называя ее именем, которое она носит в честь страны, – Кашмир, расположена на берегах Джхелума, вдоль которых она простирается на юг на пять километров. Ее двухэтажные дома, где проживает 132 тысячи человек, построены из дерева и окаймляют оба берега Инда. Город не более двух километров в ширину, и все население живет на реке, чьи берега соединяются десятью мостами.

Протоптанные тропинки спускаются от домов к кромке воды, где целыми днями совершаются омовения, принимаются ванны и моется домашняя посуда, состоящая обычно из двух-трех медных кувшинов. Часть населения исповедует магометанство, две трети являются последователями брахманизма, и лишь нескольких буддистов можно встретить среди них.

Вскоре подошло время приготовиться к моему следующему рискованному походу в неизвестность. Я уложил запас консервированных продуктов, несколько мехов вина и другие вещи, необходимые для путешествия через такую малонаселенную страну как Тибет. Вещи были упакованы в коробки, я нанял десять носильщиков и проводника, купил для себя лошадь и назначил день отъезда на 27 октября.

Чтобы оживить свое путешествие, я взял с собой, благодаря доброте господина Пейшо – француза-земледельца с виноградников махараджи, великолепную собаку, которая прежде путешествовала по Памиру с моими друзьями Бонвало, Капюсом и Пепином – известными исследователями.

Выбрав маршрут, который сократил бы мою поездку на два дня, я на заре послал моих кули вперед на другую сторону озера, которое сам переплыл на лодке, присоединившись к ним позднее у подножья горной цепи, отделяющей долину Шринагара от Синда.

Никогда не забуду мучения, которые мы претерпели, взбираясь почти на четвереньках на вершину высотой в 3 000 футов. Кули задыхались, и я боялся в любую минуту увидеть одного из них скатывающимся с обрыва со своей ношей. Мое сердце щемило от зрелища, которое представлял собой мой бедный пес Памир, когда он, с высунутым языком, в конце концов издал тихий стон и измученный упал на землю. Я забыл о собственной крайней усталости, гладя и ободряя бедное животное, которое, будто понимая меня, с трудом поднималось на лапы лишь затем, чтобы через несколько шагов снова упасть.

Спустилась ночь, когда, достигнув вершины горы, мы жадно набросились на снег в надежде утолить жажду. После короткого привала мы начали спуск через очень густой сосновый лес, спеша добраться до деревни Хайена у подножия ущелья, прежде чем появятся хищные звери.

Ровная, сохраняемая в прекрасном состоянии дорога ведет из Шринагара в Хайену прямо на север мимо Гандербала, где, обогнув Синд и пройдя через исключительно плодородную местность, простирающуюся до Кангра, она круто поворачивает на восток. Шестью милями далее она подходит к деревне Хайена, куда я направил свой путь более коротким маршрутом через уже упомянутый перевал, что существенно сократило расстояние и время.

Мой первый шаг к неизвестному был отмечен случаем, заставившим нас пройти mauvais quart d`heure* Ущелье Синда, длиной в шестьдесят миль, помимо прочего знаменито своими негостеприимными обитателями, среди которых есть пантеры, тигры, леопарды, черные медведи, волки и шакалы. Как будто для того, чтобы спутать наши планы, снег только что укрыл своим белым ковром высоты горной гряды, тем самым вынуждая этих грозных хищных обитателей спуститься немного ниже – искать укрытия в своих логовах.

Мы молча шли в темноте по узкой тропе, вьющейся между старыми пихтами и березами, лишь звук наших шагов нарушал ночную тишину. Внезапно, в непосредственной близости от нас, ужасный вой разорвал молчание леса. Наш маленький отряд резко остановился. «Пантера!» – прошептал мой слуга голосом, дрожащим от страха, другие кули застыли в неподвижности, будто прикованные к месту.

В этот момент я вспомнил, что во время подъема, почувствовав себя совсем изможденным, я доверил свой револьвер одному носильщику, а винчестер – другому. Теперь я почувствовал острое сожаление, что расстался с тем и другим, и тихо спросил, где же человек, которому я отдал ружье.