Орлы капитана Людова - Николай Панов

Командир вынул из кожаных ножен, любовно держал в руке блестящий клинок, с гладкой рукояткой, с отточенным на славу (это даже со своего места увидел Агеев) лезвием.

— Похоже, из немецкого штыка сделан? — сказал боцман.

— Из трофейного оружия. Производство наших умельцев. Таким вот кинжалом владеть, вероятно, не умеете тоже?

— Ножом пырнуть — хитрость небольшая, — горько откликнулся боцман.

— Не пырнуть ножом, а владеть им так, чтобы он при случае пистолет заменил, — сказал Людов. — Если останетесь у нас, получите на вооружение персональный походный нож, как каждый в отряде. Обращению с ним вас Матвей Григорьевич Кувардин обучит, тот, который вас с пирса привел. Великий он в этом деле мастер. Умеет бросать кинжал так, чтобы за десять — пятнадцать шагов поразить насмерть врага. Ну а еще, конечно, должны вы освоить бег с препятствиями, прыжки в длину и высоту. Должны научиться часами оставаться в застывшем положении, чтобы враг вас за камень принял. Вот если согласны изучить все это, а вместе с тем помочь вашими знаниями нам, тогда будете желанным товарищем в отряде.

— Товарищ командир, — взмолился боцман, — Да ведь я сейчас воевать должен, а не учиться! Пока я всю эту премудрость пройду, пожалуй, война кончится. А мне за товарищей мстить нужно. — Он перевел дух, поднялся со стула: — Я клятву дал в полуэкипаже — шестьдесят врагов собственноручно убить.

— Шестьдесят врагов? — переспросил Людов.

— Так точно. Втрое больше, чем они матросов на моем родном «Тумане» сгубили.

Опустил руку в карман бушлата, вынул рывком новенькую трубку с наборным цветным мундштуком и темно-красной чашечкой для табака.

— Вот эта трубка мне от убитого друга Петра Никонова осталась. Поклялся я сделать на ней шестьдесят зарубок. А пока ни одной еще нет.

— Пока окончится война, успеете сделать свои зарубки, — по-прежнему тихо, но очень торжественно сказал Людов. Подошел к боцману вплотную, невесомо положил на его забинтованную кисть свои тонкие, смуглые пальцы. — Только если не изучите все, о чем говорю, может быть, и погибнете с честью, а клятву не выполните и наполовину. Еще долго придется нам воевать до полной победы. Поверьте мне, старшина!

Он глядел Агееву прямо в лицо своим глубоким, не затемняемым стеклами очков, настойчивым взглядом, и боцман не опускал желтоватых, ярких глаз.

— Так обещаете, Сергей Никитич, выполнить все, о чем говорю, чтобы послужить Родине, полностью отомстить за погибших друзей?

За окном завыла сирена: сигнал воздушной тревоги.

— Обещаю, товарищ командир. Нерушимое матросское слово даю, — сказал Агеев…

Для постороннего взгляда, подразделение, расквартированное в двухэтажном доме возле ущелья, вело обычную жизнь учебного отряда. Каждый день с утра бойцы выбегали на зарядку, маршировали к камбузу на завтрак, потом занимались в классах, с трудом втиснув свои могучие тела между сиденьями и крышками детских парт, или уходили группами в окружающие город сопки…

Но никто из посторонних не видел, как сперва летними светлыми ночами, а потом под покровом осенней, дождливой мглы то одна, то другая группа вооруженных до зубов людей уходила от здания школы к недалекому морскому берегу, где дожидался их или торпедный катер, или катер-охотник, а иногда и закопченный, низкобортный, оснащенный заплатанными парусами норвежский рыбачий бот.

Разведчики уплывали в ночь, брали курс к норвежскому берегу, оккупированному врагом, а через сутки-другие возвращались обратно. И подчас с катера или с бота сходило меньше людей, чем ушло в бой. Кто-то навсегда оставался в сопках, схороненный друзьями среди мшистых береговых камней.

Но иногда на пирс главной североморской базы поднималось больше людей, чем отправлялось в разведку.

У некоторых из сошедших на берег были завязаны плотно глаза, закинуты за спину руки. На них была темно-серая форма егерей корпуса «Великая Германия». На высоких кепи пленников желтели жестяные цветки эдельвейса, на их куртках звенели кресты и медали за победы в Норвегии и на Крите.

И боцман Агеев ходил уже не раз в эти ночные походы, обвешанный оружием, с кинжалом у пояса и заветной необкуренной трубкой в кармане стеганых штанов. Об одном из этих походов довелось мне вспомнить в нью-йоркском баре «Бьюти оф Чикаго».

Глава четвертая

МОРЯКИ С «КРАСОТКИ ЧИКАГО»

О том, как наши разведчики спасли моряков с потерпевшего крушение судна, прочел я впоследствии в донесении сержанта Кувардина, написанном им в поселке Китовом:

«Находясь в боевой операции за линией фронта, западнее Варангер-фиорда, выполнено нами задание по уничтожению вражеского опорного пункта: при взрыве землянки полностью истреблен фашистский гарнизон в составе десяти егерей. При возвращении с операции морем, на боте Оле Свенсена, норвежского патриота, замечена моим напарником, старшиной первой статьи Агеевым, шедшая к берегу шлюпка. Будучи старшим по группе, я принял решение сблизиться с указанной шлюпкой на предмет захвата «языков».

По выяснении оказались в шлюпке не немцы, а три американских моряка с транспорта «Бьюти оф Чикаго», шедшего из Нью-Йорка в Мурманск. Из американцев один ранен в голову, другой — с переломом руки, все трое очень ослабели и замерзли. В связи с чем принято решение доставить их в главную базу. Однако перед Мотовским заливом вошли мы в густой туман, видимость нулевая, почему и пришлось высадиться в поселке Китовый, где, связавшись с главной базой, ждем указаний командования…»

Поселок Китовый — несколько одноэтажных домов у среза гранитной сопки, вытянувшейся над океанской водой.

С началом войны ушла из этих домов обычная жизнь, жизнь полярного рыбачьего поселка. Только в двух домиках разместились бойцы возникшей здесь в военные дни зенитной береговой батареи.

Здесь, у самой норвежской границы, довелось мне бывать по заданиям флотской газеты. Я хорошо запомнил ребристые, рассеченные трещинами, скалы над вечным грохотам нестихающего прибоя.

Скользкая пешеходная тропка взбегает от узкого причала, прижавшегося к подножию горы. Вдоль тропки вбиты в камень стальные кронштейны, натянут надежный трос, чтобы пешеходов не сбросило вниз штормовыми ветрами.

Такая же тропка вьется от домиков вверх, где, укрытые гигантской паутиной маскировочных серых сетей, смотрят в небо и в океан длинные орудийные стволы.

Поднимаясь к группе молчаливых, словно уснувших построек, ясно представлял я себе, что не так давно за окнами, затянутыми теперь черной бумагой затемнения, звучали женские и детские голоса, а внизу, у мокрых отвесных палов, качались рыбачьи парусники и мотоботы. А теперь семьи рыбаков эвакуированы в тыл, лишь моряки береговой батареи несут вахты на высотах…