Ищейка - Вирджиния Бокер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отвечай, – повторяет Блэквелл тихо и зловеще. – Ну?
– Я… я пришел к ней домой, – говорит Ричард. – Отвести ее к королю, он потребовал ее присутствия. – Он запинается. – А у нее было вот это.
Он кладет травы на стол перед Блэквеллом. Зеленые, благоухающие, красивые, ровные, связанные в пучок веревочкой, как букетик, который сельский мальчик мог поднести девочке. Такие с виду невинные – и несущие в себе проклятие.
Я снова закрываю глаза в наступившей оглушительной тишине, покорно ожидая того, что последует дальше. Вообразить не могла, что возвращение в Рэйвенскорт может привести к такому. Сперва меня переодевают служанкой, потом представляют королю. Затем меня призывают предстать перед ним, а следующее, что я помню, – как еду на ялике вниз по реке к купальне в поисках знахарки и пучка трав. Я этой старой карге отдала свое жалованье за три месяца: две трети за ее знания, да треть за молчание, а толку-то…
– Оставь нас, – говорит Блэквелл.
Мои глаза широко распахиваются. Ричард смотрит на меня, и что-то творится с его лицом, словно он жалеет о произошедшем. Он наклоняет голову в знак повиновения Блэквеллу, поворачивается на каблуке и выходит. Блэквелл откидывается на спинку кресла – высокого, деревянного, обитого алым бархатом. Подобного трону. Если судить по власти Блэквелла надо мной, так это и есть трон.
Он кладет руки на стол, сцепляет пальцы и смотрит на меня в упор. Такой уж у него метод. Так и будет таращиться, пока у меня не останется иного выбора, как что-нибудь сказать.
Но я ничего говорить не буду. Клянусь, не буду. Все равно без толку. Я попала в беду, и что бы я сейчас ни сказала, этого не изменит. Секунды превращаются в минуты, но он остается безмолвным. Я начинаю переступать с ноги на ногу: устала, в голове муть от абсента, в желудке бурление от тошноты и от нервов.
Может быть, я усугубляю свое положение тем, что молчу. Может быть, Блэквелл в моем молчании видит одну лишь строптивость. А меньше всего мне сейчас нужно, чтобы он счел меня строптивой.
Снова.
– Я ничего такого не хотела. В смысле с королем. – Так я начинаю, упреждая его, и слова резко прорывают тишину комнаты. Нет способа смягчить содержащуюся в них правду, так что я даже не пытаюсь. – Я не поощряла это, если это то, что вы думаете. Он послал за мной. С запиской.
Да, так это началось: с записки. Написанной рукой короля и отданной стражнику, переданной пажу, потом слуге, потом мне – бросили на колени как-то вечером за обедом. Я помню, как с улыбкой разворачивала толстый пергамент, думая, что она от Калеба. А она была не от него.
– Он просил меня ждать возле моей комнаты в полночь. Но я не стала. Сперва не стала. Да и зачем бы? Это же было явной ошибкой, не иначе. Что мог бы от меня хотеть король?
Ложь. Я знала, чего хотел король, – как можно было не знать? Слишком много было взглядов украдкой, слишком много приглашений присесть рядышком и поговорить ни о чем, слишком много проявлено интереса к той, которой вообще полагалось быть никем. Да и безо всего этого я бы знала. Как всегда напоминал мне Калеб: девушке после полуночи ничего хорошего ждать не приходится.
– Записки приходили, я оставляла их без ответа. Тогда он однажды прислал за мной стражника, и я должна была пойти с ним. К нему. А что мне еще было делать?
Блэквелл не отвечает, но я и не ожидала, что он ответит. Так что я продолжаю. Теперь, начав, я уже будто не могу остановиться.
– Я не могла это предотвратить, но могла сделать так, чтобы ничего худого не случилось. Я не могла себе позволить родить ребенка от короля.
Я сглатываю слюну. Впервые за все это время я признала это вслух. Признала возможность того, что пытаюсь предотвратить.
– Я знала, что он отослал бы меня. Запер бы в каком-нибудь аббатстве, вечно жить в четырех стенах. И все бы знали. Я этого не хотела. И не хочу. Я хочу остаться. Здесь, с вами.
Если Блэквелла и тронула моя мольба, он этого не показывает. Он смотрит на меня в упор, лицо холодное, жесткое, вырезанное из камня, ничего на нем не прочесть. Наконец он произносит:
– Как давно ты знаешь?
– Что как давно я знаю?
– Что ты ведьма.
– Ведьма? – Я взвизгиваю на этом слове так, будто никогда раньше его не слышала. – Я не ведьма! Я не…
– У тебя – нашли – травы. – В его словах едва сдерживаемый рык. – Травы ведьм. Для меня это значит, что ты ведьма.
– Я не ведьма, – повторяю я. – Ну да, у меня были ведьмины травы, и я их принимала. Но я не ведьма.
Сама слышу, как жалко это звучит.
– Что еще ты скрывала, помимо этих трав? – Блэквелл брезгливо показывает на них согнутой рукой. – Восковых кукол? Лестницу ведьмы? Книги заклинаний? Фамилиара?
– Ничего! Я ничего не скрывала! Я ненавижу колдовство, как и вы!
– Не как я. – Голос его ощущается будто ливень зимнего дождя по спине. – Не как я.
Он замолкает. Единственные звуки в тишине – треск огня в очаге, мое тяжелое дыхание, стук моего бешеного сердца.
– Я не ведьма, – повторяю я.
Блэквелл открывает ящик стола, вытаскивает лист пергамента. Берет перо, макает его в чернила и начинает писать. Слышно, как скребет кончик по листу.
– Ты меня огорчила, Элизабет. – Пауза. – Очень огорчила.
Я делаю вдох – и задерживаю дыхание.
– Ты ведь много лет провела со мной? Ты ведь одна из моих лучших ищеек?
– Да, – отвечаю я шепотом.
– У меня были сомнения, знаешь ли, – продолжает он, не прекращая писать. – Когда Калеб привел тебя ко мне, то сказал, что может из тебя что-то сделать тогда. Я ему не поверил. – Новая пауза, пока он подписывает бумагу, рука вычерчивает волнистую подпись. Потом он посыпает бумагу песком, чтобы просушить чернила, стряхивает лишнее на пол. – Но ты меня удивила. Я не думал, что ты переживешь первую неделю.
Я ежусь от этого леденящего анализа. От его мыслей о моих шансах выжить, от его тона, ясно дающего понять, что ему было бы все равно, сдохни я тогда.
– Но ты выжила. И вот ты здесь. – Наконец-то Блэквелл смотрит на меня, окидывает взглядом холодных черных глаз. – Я ждал от тебя больших успехов. А не ждал – вот этого. – Он показывает рукой. – Владея этими травами, ты нарушила один закон. Другой нарушила, когда убила некроманта. – Он кидает на меня быстрый взгляд – значит, он знал об этом тоже. – И ты стала обузой. Чтобы мои ищейки нарушали мои же законы – недопустимо. Я издал – твой король издал – эти законы ради безопасности страны. Ты их нарушила – и будешь за это наказана.
Наказана.
Я знала, что этот момент наступит, иначе и быть не могло. Я представляю себе, что он может со мной сделать: понизить в ранге, отослать обратно на кухню, запереть в монастыре – чего я и боялась. Я ничего не говорю, только киваю.
Он резко встает. И тут я замечаю, что на нем дневная одежда: черные брюки, черный дублет, на запястьях браслеты черного меха, на шее – цепь, знак его должности, тяжелая, золотая. Одежда напоминает мне о его силе, о его влиянии, о власти сделать что угодно с кем угодно – будто мне требуется напоминание.
Он берет со стола свиток, поднимает его вверх. У свитка вид вполне официальный: длинный, свернутый в узкую трубку, подпись Блэквелла прямо над королевской печатью. Я вижу розу, цветок его дома, – того же, что и у короля, – вдавленную в твердый красный сургуч.
– Знаешь ли ты, что это?
Я протестующе мотаю головой.
– Указ о лишении прав. – Резким движением руки он бросает свиток на стол. Тот скользит по гладкому дереву, скатывается на пол, сворачивается в трубку. Вот она – минутная потеря самообладания, говорящая мне, что его гнев кипит под поверхностью, как чересчур долго стоящий на огне котел. – Это твой приговор.
– Мой… приговор? – Слова застревают у меня в горле. – Какой приговор?
– Приговор, который я вынес в наказание за твое преступление.
Мое преступление. Я судорожно делаю вдох…
– Тебя обвинили в колдовстве. Ты признала, что занималась колдовством. Это измена. За колдовство и за измену кара – смерть.
– Смерть? – повторяю я это страшное слово, шепчу его.
– Да.
– Моя?
– Да.
– Но я же… я же ищейка! – кричу я. – Ваша ищейка, милорд! Меня нельзя просто так в тюрьму, на костер… меня нельзя сжигать у столба у всех на глазах! Нельзя!
Блэквелл небрежно пожимает плечами.
– Можно, и я так повелел. Кончено. Тебя отвезут во Флит, там ты будешь ждать казни в Тайберне, где будешь сожжена у столба живьем. – Он показывает на ревущий за решеткой огонь. – С прочими преступниками и еретиками.
Камни пола уходят у меня из-под ног, будто я стою на палубе корабля. Меня шатает, я ищу, за что бы ухватиться, – но ничего нет. Ничто меня не спасет, ничто на свете. Я бескостной грудой сползаю на пол.
– Я жила вашей жизнью, – шепчу я, проталкивая застрявший в горле ком. Плакать я не могу. И не буду. Это не поможет. – Я делала все, что вы мне велели. Я была верна вам. Вы сами это говорили: я была лучшей вашей ищейкой…