Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Вторая часть мемуаров «Отречение государя. Жизнь в царской Ставке без царя» была начата в конце февраля 1917 г., в дни, предшествовавшие отречению Николая II, и представляет собой собранные воедино сделанные в тот период заметки и дневниковые записи. «Сколько несчастий, – целая эпоха несчастий, всегда где-то, около каждого народа таящихся, но – настойчиво опять повторяю – вызванных у нас непосредственно к жизни лишь одним отречением! С этого страшного события я и начал свои записки», – писал автор. По словам А. А. Мордвинова, он и еще несколько человек из ближайшего окружения императора, находившиеся рядом с ним в эти дни и бывшие непосредственными свидетелями и участниками событий, связанных с отречением Николая II, приняли решение по свежим следам записать все сохранившиеся в их памяти подробности. Составление записок началось в царском поезде на пути между Псковом и Могилевом в первых числах марта 1917 г. Записи под диктовку участников событий вел на разрозненных листах карандашом начальник походной канцелярии императора генерал К. А. Нарышкин. При этом было договорено, что в дальнейшем он передаст копию этих записок каждому из их составителей. Тем не менее во время нахождения в поезде сделать это он не успел, а в дальнейшем в суматохе того времени был безвозвратно утерян и оригинал записи. Таким образом, дошедшая до нас вторая часть мемуаров была составлена Мордвиновым в период с декабря 1921 г. по июнь 1922 г. на основе собственных воспоминаний и впечатлений. Наибольший интерес в этой части мемуаров представляет не столько достаточно подробная хронология событий, которая была многократно представлена другими очевидцами, сколько описание внутренних переживаний императора, его реакции на происходящее, а также личностные оценки, которые дает автор Николаю II и его ближайшему окружению. Несмотря на некоторый субъективизм оценки происходившего, объясняющийся личным отношением автора к императору, его описания поведения и эмоционального состояния царя, бесспорно, являются уникальным источником информации. «Я имел радость стоять все же ближе к царской семье… В тот ужасный день, 2 марта, мне пришлось быть последним дежурным флигель-адъютантом не только при русском императоре, но и при моем относившемся ко мне с такой добротой государе. Я писал то, что видел, что чувствовал, хотел быть искренним и совершенно беспристрастным», – вспоминал он.

Третья часть мемуаров «Мои тюрьмы» написана в 1922 г. в Гарце (Бавария) и представляет собой подробный рассказ о нескольких арестах, пребывании в тюрьмах и неудачной попытке покинуть Россию. Иными словами, о тех испытаниях, которые, по утверждению автора, оказались для него «наиболее жестокими, но зато и более поучительными». Мордвинов детально описывает тюремный быт, существовавшие в тюрьмах порядки, поведение тюремщиков и взаимоотношения между людьми, многие из которых были некогда хорошо знакомы, другие относились к разным общественным слоям, но теперь волею судьбы оказались в заключении, объединенные общим несчастьем, человеческими интересами и горячим желанием оказаться на свободе. Любопытно, что, несмотря на явно глубочайшие переживания и потрясения, автор не пышет злобой к своим тюремщикам и описывает их скорее в несколько пренебрежительной манере как людей очень недалеких, не знающих счета дальше «шашнадцати», которые «пришли ко власти не бунтом и захватом, а каким-то хотя и непонятным, но законным путем, преемственно от прежнего Временного правительства» и которые «с таким тупым старанием караулили бы и самого Кольцова с Лениным, если бы они оказались на нашем месте и если бы об этом пришло откуда-нибудь «приказание». Периодически упоминая о том, что большевики творили зверства, Мордвинов не приводит ни одного конкретного примера, что, видимо, объясняется тем, что он, безусловно, о неких зверствах и издевательствах слышал, но сам, к счастью, не испытал ни того, ни другого. Попав в первую волну арестов сразу же после октябрьских событий, когда многих расстреливали без суда и следствия, Мордвинов оказался в числе тех «счастливчиков», которым удалось избежать скорой расправы и достаточно быстро выйти на свободу только благодаря тому, что из-за царившего в то время общего хаоса его тюремщики посчитали его обычным офицером, так и не разобравшись, кем он был на самом деле. Знай они, что им руки попался флигель-адъютант императора, человек из ближайшего окружения царской семьи, расправа не заставила бы себя ждать.

С огромной любовью и глубочайшей признательностью пишет Мордвинов о своей жене Ольге. По его словам, только ее настойчивость, самоотверженность и даже отчасти самопожертвование позволили ему достаточно быстро выйти из застенков. Опять-таки ее стараниями был найден первый, правда, как оказалось, неудачный вариант выезда из страны. Супругов вообще связывали очень сильные и прочные чувства. На протяжении всех мемуаров Мордвинов постоянно возвращается к описанию их взаимоотношений, стремлению быть вместе даже в период его служебных поездок. Ольга и Анатолий были счастливы, прожив в браке более 40 лет, и, несмотря на смерть двоих сыновей, все трудности, лишения и страдания, выпавшие на их долю, до конца жизни сохранили любовь друг к другу.

Несколько особняком от основных трех частей мемуаров находится небольшой фрагмент воспоминаний, озаглавленный «Мои встречи с девушкой, именующей себя спасенной великой княжной Анастасией Николаевной». Написан он в августе 1928 г., можно сказать, по свежим следам встреч, состоявшихся весной 1927 г. в замке герцога Георгия Лейх-тенбергского Зеон, в Баварии. Это был период накала страстей вокруг Анастасии Чайковской (более известной как Анна Андерсон), именовавшей себя чудом уцелевшей при казни царской семьи великой княжной Анастасией. К тому времени как Георгий Лейхтенбергский пригласил ее к себе в замок и попросил Анатолия Мордвинова приехать, чтобы провести несколько встреч с ней и высказать свое мнение о ней, с ней уже встречались хорошо знавшие Анастасию многие представители царского двора и семьи, включая великую княгиню Ольгу Александровну и воспитателей царских детей Сиднея Гиббса и Пьера Жильяра. Несмотря на то что большинство из встречавшихся с женщиной, выдавшей себя за великую княжну, не признали ее, точка в этой истории еще не была поставлена. В этой ситуации Мордвинов должен был, по мысли Георгия Лейхтенбергского, внести свою лепту в попытки установить истину. Его мнение как человека, прекрасно знавшего великую княжну Анастасию Николаевну и много общавшегося с ней, было чрезвычайно важно не только для все еще сомневавшегося в ее идентичности герцога Лейхтенбергского, но и для уже видевшихся с ней людей из ближайшего окружения царя. Именно поэтому в вводной части к этому фрагменту воспоминаний Мордвинов писал: «Дневник этот, ввиду их убедительной просьбы, я давал для ознакомления великой княгине Ольге Александровне, великому князю Александру Михайловичу и г-ну Пьеру Жильяру, бывшему воспитателю маленького наследника». Мордвинов не стал заранее извещать о своей поездке в Зеон великую княгиню Ольгу Александровну «из желания оградить великую княгиню от обычных в таких случаях сплетен и недоразумений, будто она нарочно меня подослала, чтобы подкрепить ее «предвзятое» мнение». В этом фрагменте воспоминаний Анатолий Мордвинов очень подробно описывал дни, проведенные в Зеоне, его встречи с Анной Андерсон и причины, заставившие его прийти к однозначному выводу о том, что г-жа Чайковская или, как ее еще называли, Шанцковская32, отнюдь не великая княжна Анастасия Николаевна»33.