Zen 1001. Технофильская ересь - HORO

Начавшийся ещё ночью снег, продолжал падать крупными жёлтыми хлопьями. Многоуровневые дорожные развязки, которыми, словно извилинами гигантского мозга, был покрыт OSO-core district, не справлялись с буксующими в снегу машинами. Раздраженные водители, непривычные к таким ситуациям, переходили на ручное управление, пытаясь перестраиваться между рядами и обходить пробки, гладкие покрышки их авто беспомощно скользили по обледеневшему асфальту, превращая упорядоченное дорожное движение в хаос. Шумные электролёты маневрировали среди небоскрёбов, двигаясь на маленькой скорости и периодически зависая на месте – в условиях плохой видимости безопасность пассажиров зависела от умения пилота ориентироваться по приборам. Чуть выше, едва различимые сквозь толщу осадков, напоминая вымерших голубых китов, неспешно дрейфовали яркие рекламные дирижабли. OSO-core district был самым густонаселённым районом Киева, во многом это объяснялось тем, что несмотря на множество бизнес-центров, развитую инфраструктуру и отличное состояние улиц, городские власти открыли свободный транспасс для всех жителей города с категориями вплоть до «D». К этой прослойке горожан относились мелкие сетевые торговцы, работяги и «вечные студенты», к коим и причислялся разгильдяй с огненным ёжиком на голове. Всё это сделало OSO-core жемчужиной Левого берега Днепра, год от года превращая его в современный техногенный Вавилон.

«Close your eyes and see the skies are falling

Close your eyes and see the skies are falling» -

– напевал Марк, отмечая у себя редкое состояние, когда ему удавалось произносить слова без заикания. С лёгкостью перепрыгивая через застрявших в снежных кучах роботов-свипперов, Марк добрался до остановки канатной дороги и поднялся на вышку, откуда, образуя небесную паутину, во всех направлениях расходились колышущиеся стальные нити.

Кабинка причалила к платформе, пошатываясь, турникет опустился, и поток людей с безразличными лицами заполнил пространство. Мало кто из коренных жителей столицы испытывал какие-либо эмоции, переправляясь через Днепр, но иногородние визитёры были, как правило, впечатлены видом сияющего в огнях Киева, в особенности неоготическим архитектурным стилем Правого берега, встречающим их заострёнными арками, многоэтажными башнями и толстыми витражными стёклами. По известным причинам доступа к престижным районам у Марка не было, к счастью, спортивный зал находился в некотором отдалении от центра, на Московской площади в здании старой кондитерской фабрики.

Скорое приближение тренировки внушало страх, отдающий холодной тяжестью в животе. Марк занимался карате уже много лет, но страх покидал его лишь на пару дней после соревнований, после чего вновь возвращался, часто выставляя молодого спортсмена на посмешище. В мыслях об истоках своей скованности Марк прибыл на Правый берег, где после пятнадцати минут толчеи увидел столь знакомые скрипучие двери зала.

Большинство напарников по секции испытывало к нему некоторое уважение, отчасти из-за хорошей техники, боевого опыта и возраста, приближающегося к возрасту самого тренера, однако, для немногочисленных чемпионов, ежегодно приносящих в секцию урожаи медалей, он не был серьёзным соперником, как не был и удобным партнёром в силу тяжёлой весовой категории, где каждый пропущенный удар мог превратиться в травму.

Поздоровавшись с напарниками, Марк отшутился по поводу своего «помятого» вида и стал переодеваться, повернувшись лицом к стене. Влажное кимоно обдало голое тело морозом, обледеневшие шлёпанцы пощипывали босые ноги, страх продолжал нарастать. Поёживаясь от холода, он выскочил из раздевалки и, поднявшись на второй этаж, вошёл в зал. По традиции Марк отпустил низкий поклон додзё, после чего разулся и пошлёпал к окрашенным белой краской металлическим трубам отопления – в тёплом местечке собрались его коллеги.

Заброшенный промышленный цех был переоборудован под тренировочный зал за счёт собственных средств тренера. Условия были далеки от комфортных, но учитывая экономическую ситуацию и общую непопулярность спорта, заполучить помещение с высокими потолками вместо стандартных вонючих подвалов было недостижимой мечтой для большинства конкурирующих секций.

– Построиться! – скомандовал старший инструктор – коренастый усатый парень с потёртым чёрным поясом. – Ич, ни, сан, си! – он выждал несколько секунд, после чего окликнул двух болтунов. – Вы двое, в конец зала, упор лёжа на кулаки, по пятьдесят отжиманий. Остальные по кругу бего-ом марш!

В зале поднялся шум. Опытные ученики бежали бесшумно, будто их крепкие тела были легки как пух, начинающие наоборот неуклюже грохотали пятками.

– Так, на носочках передвигаемся, грохочите как лошади! – закричал инструктор суровым тоном. В помещении стало тише.

После пробежки, ученики построились для разминки и в течение следующих двадцати минут выполняли махи ногами, тянули шпагат и всячески готовили мышцы к нагрузкам.

Марк стоял в заднем ряду, имея при этом возможность наблюдать за всем залом. В секции занимались как парни, так и девушки, всего около семидесяти человек. Основная масса имела цветные пояса – жёлтые, зелёные, синие, и всего несколько бойцов были удостоены чёрных и коричневых.

Правила требовали, чтобы спортсмены строились в шеренгу, соблюдая иерархию. Таким образом, левая часть додзё была заполнена старшими каратистами, справа же находились новички, ещё не прошедшие ни одной аттестации. Над разгорячёнными телами поднималась испарина, свидетельствуя о неудовлетворительном отоплении фабрики.

– Сорок четвёртый размер… – за спиной Марка послышался холодный бархатный голос. Оборачиваться было запрещено, разговаривать тоже. – Не знай я какой ты оборванец, подумал бы, что след на спине отпечатался от удара.

«Попал», – пронеслось в голове юноши. – «Надо было засунуть тапки в отдельный пакет».

– В следующий раз отстраню от занятий за неуважение, – тихо произнёс тренер, на что Марк ответил коротким поклоном.

Появление Владимира на тренировке было явлением нечастым и не сулило ученикам ничего хорошего. Общеизвестно, что многие учителя боевых искусств в молодости были выдающимися бойцами, завоёвывали места на соревнованиях, получали почётные звания от именитых мастеров, после чего сбавляли тренировочный темп, занимаясь, по большей части, преподавательской деятельностью. В случае с Владимиром всё было по-другому. Несмотря на то, что свои первые тренировки он начал едва ли не с пелёнок, жажда к постижению мастерства со временем лишь усиливалась. Для своих учеников он был фигурой загадочной, во многом достойной поклонения. Так называемый костяк секции включал в себя сильнейших спортсменов не только Федерации, но и мира, о чём свидетельствовали многочисленные завоёванные награды. Владимир курировал тренировочный процесс глобально, предоставляя широкую свободу инструкторам, сам же в это время занимался изолировано, появляясь на людях редко. Ещё реже он демонстрировал ученикам свою технику, как ни странно, имеющую мало общего с карате-до.

Оснований для поклонения тренеру было предостаточно. Испытывая потребность в отработке изученных техник, сенсей иногда устраивал поединки с лучшими учениками, вызывая на татами до пяти противников одновременно. Опытные бойцы, мастера спорта международного класса, порой даже не могли коснуться Владимира, не говоря уж о нанесении ему удара. Проверяя какие-то свои наработки, он мог играться в кошки-мышки довольно долго, после чего красиво и непринуждённо размазывал соперников по стенам. Именно размазывал, так как называть это «зарабатыванием очков», «проведением результативных атак» или «демонстрацией превосходящей техники» было как-то неуместно.

– Ямэ! Камае-те! – закричал усатый инструктор, завидев вошедшего в зал тренера. Ученики перешли в позу абсолютной готовности – ноги на ширине плеч, сжатые кулаки выставлены немного вперёд. – Сенсей-ни рей!

– Ос-с-с! – спортсмены развернулись к учителю, исполнив низкий продолжительный поклон. Подняв головы, они приглядывались к сенсею, пытаясь определить, в каком он сегодня настроении, и чего можно ожидать от предстоящей тренировки. Владимир внушал уважение одним своим видом, причём впечатление производили не только ледяной взгляд и значительные габариты, а какая-то необъяснимая прочность, можно сказать монументальность телосложения. Глядя на эту икону боевых искусств с её литыми руками, непробиваемым торсом, тяжёлым подбородком, украшенным тонкой спускающейся от усов бородкой, казалось, что врезавшийся в неё на танк должен непременно погнуться, как хлипкая жестяная банка. Сама идея напасть на такого человека, заставить это лицо изобразить столь привычное для него выражение спокойной сосредоточенности, с каким наблюдает за прыгающим под носом кроликом голодный лев, по своей сути была не то чтобы смелой, скорее абсурдной и до скукоты предсказуемой.