Человек с улицы - Фредерик Дар

– Бедные милые американцы!

Поддерживая, я проводил ее в спальню. Именно здесь было ясно видно, что Массэ архитектор – так он все продумал. Кровать была огромной, с мягкой обивкой, от глаз ее скрывала шуршащая тюлевая занавеска. Это была не супружеская спальня. Чтобы придумать такое, надо любить грех.

– Я забыла шубу в Блю-баре!

– Нет, она тут...

– Вы уверены?

– Ложитесь-ка, а я принесу ее.

Она улеглась на шкуру белого медведя, устилавшую кровать. Ее черное платье на фоне белой шкуры выглядело траурным. Я сходил за шубой, которую положил на виду в гостиной на кресло и вернулся с ней.

– Скажите мне... э-э-э... Люсьенн, вы не собирались провести этот вечер с друзьями?

– Нет, только вдвоем с Жан-Пьером. Из-за этого все и произошло.

– То есть как?

– Он пригласил Элен, понимаете?

– О! Все понятно. У вас есть родственники?

– Да, отец.

– Он живет в Париже?

– Почти что: в Мезон-Лафите.

– А какой у него номер телефона?

– Зачем вам это? – воскликнула она, охваченная внезапной тревогой.

Может быть, Люсьенн почуяла правду? От ее расширенных зрачков исходил такой ток внутренней боли, что мне стало страшно. Однако, слегка пожав плечами, я заявил с небрежным видом:

– Мне только хотелось убедиться, что вы трезвеете. Стоит выпить, и первое, что забываешь, это номера телефонов.

Она хихикнула и вновь опустилась на шкуру, уронив руки вдоль тела.

– Девятьсот шестьдесят два, тринадцать, шестьдесят два! – сказала она.

Моя хитрость удалась. Закрыв глаза, я повторил про себя номер, мысленно записав его светящимися цифрами на черной доске. В училище в свое время меня усиленно учили тренировать память, и я мог запомнить самый сложный текст, прочитав его всего раз.

– А у вашего мужа?

Она снова задремала, и мой вопрос разбудил ее.

– Что?

– У него... есть родные?

Я чуть было не употребил прошедшее время и остановился в самую последнюю секунду.

– Нет. Никого, одна сестра. Но она живет в Боготе.

Итак, я мог позвонить только ее отцу. Но прежде чем пойти в гостиную, к телефону, я подождал, пока Люсьенн скова заснет. Молодая женщина, казалось, успокоилась. Скоро ее дыхание стало ровным, и я на цыпочках вышел из спальни.

Номер телефона, названный мадам Массэ, не отвечал. Не удивительно, ведь сейчас предновогодний вечер. Все же я набрал этот номер несколько раз. Тщетно. В далеких гудках чудилось что-то насмешливое и враждебное. Продолжать это занятие дальше было бесполезно.

Присев перед столиком-баром, я взял с подноса стакан и наполовину наполнил его виски. Я всегда пил виски, не разбавляя. Выпитое ожгло меня, как удар хлыста. Я сказал себе: "Вилли, так продолжаться не может! Желая смягчить удар и ходя вокруг да около, ты ведешь себя как трус. Через несколько часов эта женщина должна узнать всю правду..."

Да, она протрезвеет только через несколько часов. Через несколько часов настанет утро, и я смогу связаться с ее знакомыми, пусть даже с консьержкой. Нужно набраться терпения, охранять ее сон и...

Но это значит испортить встречу Нового года моей жене, друзьям. Не разделить радость детей, ведь они тоже дожидаются меня. А главное, ждут подарков, сваленных в моей машине! Наверное, именно сейчас их кормят ужином на кухне Фергюсонов. И конечно, они задают кучу вопросов, почему же нет их папочки, – я слишком хорошо знал своих детей. А моя милая Салли умирает от беспокойства.

Я чуть было снова не позвонил Фергам. Но что я мог сказать им? Ведь я сам не принял еще никакого решения. Конечно, я порчу своим близким встречу Нового года, но как мне оставить эту одинокую женщину в таком жутком состоянии духа, пьяную от горя и виски? Только на меня она могла рассчитывать, только я был у нее сейчас в этом мире.

Мой семейный очаг, мои друзья, дорогие мне традиции. Последние часы умирающего года... Что же делать? Впрочем, в любом случае этот вечер для меня потерян. Даже если я отправлюсь к Фергюсонам, я не смогу влиться в общий радостный хор, зная, что Люсьенн Массэ в полном одиночестве дожидается в своей роскошной квартире любимого человека, а тот уже никогда не вернется...

Телефон зазвонил в тот момент, когда я с отчаянием вглядывался в пустое дно моего стакана. Может быть, телефон ответит на тот жгучий вопрос, который я без устали задаю себе?

Я уже тянулся за трубкой, как вдруг открылась дверь спальни и оттуда выбежала Люсьенн. Она бежала, совершенно не качаясь, и казалась абсолютно трезвой.

– Нет, не берите трубку, если это Жан-Пьер, я не хочу, чтобы...

Она буквально сорвала трубку с рычагов.

– Алло!

Очевидно, никто не ответил.

– Алло! Алло! Алло! – настойчиво кричала хозяйка дома, как будто звала на помощь.

В конце концов она повесила трубку и неподвижно застыла перед телефонным аппаратом, руки у нее безвольно повисли, волосы закрывали лицо. Платье все измялось, на ногах не было туфель. Она напоминала изнасилованную девицу после бурной ночи. Представляю, что могло прийти в голову любому человеку, появись он здесь в этот момент и увидев ее в таком виде в компании некоего офицера. Даже в голову Салли, несмотря на все ее доверие ко мне.

– Ошиблись номером?

– Не знаю, нет, не думаю. Я слышала в трубке дыхание, но человек молчал.

– Может быть, ошиблись номером?

– Вы так думаете?

Мои слова явно не убедили ее.

– А если нет, почему же вам позвонили, но при этом молчали? Сами посудите!

– Да, конечно...

– Если это действительно звонили вам, то, безусловно, перезвонят.

Так мы и сидели друг против друга, будто загипнотизированные телефонным аппаратом. Теперь я понимаю, что означают слова "присутствие телефона". Он живет своей отдельной жизнью, как мыслящее чудовище, попавшее сюда с другой планеты, подлое и жестокое, оно кажется на первый взгляд мертвым, но на самом деле в любой подходящий момент готово броситься на вас.

Не знаю, сколько прошло времени, а мы сидели не пошевелившись.

– Вот видите, никто не перезванивает.

– Значит, это все-таки была ошибка.

– Нет.

– Почему же?

– Это дыхание в трубке... Если кто-то ошибся номером, он бы заговорил.

Она была права. Ее волнение передалось и мне. Казалось, атмосфера в квартире внезапно изменилась, став враждебной и таинственной, и сделал это телефонный аппарат, спокойно стоявший на своем месте.

– По-моему, вы совсем протрезвели, мадам.

– Да, действительно. Только у меня раскалывается голова... Который час?

Почему-то раньше мне не пришло в голову посмотреть на часы.

– Почти девять.

– Девять! А он не подает никаких признаков жизни.

Я вздрогнул. Я впервые услышал это выражение, и оно показалось мне очень поэтичным. Но относительно Жан-Пьера Массэ сегодня вечером оно несло в себе такой страшный смысл!

Думаю, именно это обстоятельство придало мне решимости покончить, наконец, со взятым на себя делом.

– Давайте присядем, Люсьенн.

Она нахмурилась. Из-за моей внезапной серьезности? Или, может быть, протрезвев, посчитала меня слишком фамильярным?

От ее кроткого взгляда загнанного зверька мне стало чудовищно скверно. Через мгновение ее жизнь полностью изменится. До сегодняшнего дня она знала лишь огорчения, а теперь из-за меня ей придется учиться горю.

Я взял ее за руку и почувствовал, что мне на глаза навернулись слезы. Вот тебе и солдат! Никогда не знал за собой подобной чувствительности, еще одно открытие касательно собственной персоны.

Она никак не отреагировала на мое прикосновение.

– Что-то случилось? – спросила Люсьенн.

Голос у нее был бесцветным, глухим, без всяких эмоций. Я кивнул.

– С Жан-Пьером?

– Да.

Она словно окаменела. От ее губ отлила кровь, ноздри сжались, лицо помертвело и стало похожим на маску.

Я ощутил, как похолодела ее рука. Это было ужасно. У меня не было сил продолжать.

И тут раздался странный звук, как будто кто-то ударил по барабану. Протяжный и дрожащий звук. Я не мог понять, откуда он шел.

– Звонят, – прошептала она.

Забавный звонок, он напоминал гонг, сзывающий пассажиров корабля на обед.

Кто-то пришел! Я спасен! В такое позднее время, в предновогодний вечер, только близкий человек может позволить себе подобный визит.

Этот гонг – мое спасение! Я вскочил, но она ухватила меня за китель.

– Вы мне скажете правду?

– Подождите, Люсьенн, я пойду открою...

Я надеялся выиграть время, чтобы облегчить себе задачу. Она наверняка подумает о худшем, а подумать – значит подготовиться.

В дверном проеме мне улыбался маленький почтальон, похожий на Гавроша. Его брюки были схвачены у щиколоток прищепками, фуражка сидела на затылке, а из сумки высовывалась иллюстрированная газета для малышей. Паренек протянул мне конверт.

– Пневматичка для мадам Массэ. Это здесь? Консьержки нет на месте, какой-то сосед сказал мне, что...