Человек с улицы - Фредерик Дар

– Мадам Массэ!

Она не пошевелилась. Ее грудь поднималась в коротком и легком дыхании. Какой же трогательной казалась она мне в этой позе брошенного ребенка!

После секундного колебания я прокашлялся и произнес:

– Люсьенн!

Услышав свое имя, она открыла глаза. Теперь я должен был собрать всю свою волю в кулак и рассказать, что произошло.

Опершись на локоть, женщина огляделась.

– Да ведь это не Блю-бар! – стыдливо прошептала она.

За время солдатской службы мне нередко приходилось хорошенько набираться, поэтому я понимал, что с ней происходит. Люсьенн Массэ была в той степени опьянения, когда мир в твоем мозгу разваливается на части. Ты видишь какие-то обрывки событий, и они никак не связываются между собой. Все перевернулось у нее с ног на голову.

– Вы тоже были в Блю-баре, я видела вас там! – обрадованно воскликнула она, вспомнив, где же встречала меня прежде.

– Точно.

– Вы дожидаетесь Жан-Пьера? Я хотела сказать, месье Массэ, моего мужа.

Должно быть, сейчас она была в состоянии выслушать мое сообщение. Только у меня не было сил выдержать ее пристальный простодушный взгляд, в котором сквозили страх и надежда. Я опустился на пуфик рядом с диваном и начал, не глядя на нее:

– Мадам Массэ, умоляю вас, соберитесь с духом и не волнуйтесь. Сегодня вечером произошла одна ужасная вещь...

Язык мой прилипал к нёбу. Я покосился на стакан с виски. Думаю, если в виски не было так сильно разбавлено, я бы выпил сейчас весь стакан.

– Я ехал в сторону Парижа... и на перекрестке...

У меня было чувство, что я нахожу совсем не те слова. Если бы только я мог объясниться по-английски!

– И на перекрестке, мадам, один мужчина неосмотрительно бросился под мою машину. Он... он упал... его голова стукнулась о... как его... бордюр тротуара... Это очень опасно. Очень, очень опасно! Думаю, что вы уже все поняли: тот человек – ваш муж...

Полная тишина, последовавшая за моим признанием, разорвала мне сердце. Мертвая тишина! Наверное, я сразил ее этой вестью.

Я медленно повернулся к мадам Массэ.

Она снова заснула и ничего не услышала, ничего...

4

По-моему, самый мрачный город в мире – это Балтимор. Мой дед жил там рядом с портом, и я каждый год в пасхальные каникулы приезжал к нему на недельку. Однажды в том бедном квартале, где жил мой дед, устанавливали линию высокого напряжения. Под фундамент высоких опор землекопы в алюминиевых касках вырыли повсюду громадные ямы. И вот раз, по-моему, это было в воскресенье, я рискнул прыгнуть в одну из ям. Я уже давно хотел испытать себя подобным образом. Но, очутившись в яме, я не смог выбраться наверх. Мои башмаки скользили по глинистым откосам, как по льду. Это было кошмарно. Совсем рядом с ямой проходили люди, они могли бы вытащить меня, но я не решался позвать на помощь. Мне было стыдно, что я очутился в таком дурацком положении, а гордость не позволяла крикнуть. Я просидел в этом глиняном колодце несколько часов, дрожа от холода и страха, как загнанный зверь. К вечеру дед бросился искать меня. Ему помогали местные мальчишки. В конце концов меня нашли. Я мог бы вывернуться, сказав, что со мной произошел несчастный случай, но я всегда ненавидел ложь и хвастовство...

Чувство, которое я испытал, увидев, что Люсьенн Массэ спит и моя речь пропала впустую, было похоже на то, которое я пережил, сидя в той глинистой яме в Балтиморе. Нет ничего более ужасного, чем бесполезная храбрость. Рассказ о несчастном случае стоил мне неимоверных усилий, но они оказались напрасными.

Неужели сидеть всю ночь рядом с этой женщиной?

Но, с другой стороны, мог ли я оставить ее в такой беде?

И тут у меня родилась одна мысль. Наверняка у Люсьенн Массэ должны быть родственники. Мне достаточно связаться с ними, и они возьмут на себя заботы о ней.

Наклонившись над диваном, я встряхнул Люсьенн. Она вздрогнула и улыбнулась мне.

– Пришел Жан-Пьер?

– Нет.

– Он не звонил?

– Нет.

– Не было ли от него записки по пневматической почте?

– Почему он должен был послать записку?

– Когда он в Париже, он часто посылает мне пневматичку. Ведь мы безумно любим друг друга. Понимаете?

– Да, мадам, понимаю...

– А что вы делаете у меня?

– Видите ли, я...

– Это вы привезли меня из Блю-бара?

– Да.

– Спасибо. Я... Я слишком много выпила, понимаете? Хотя обычно я не пью...

Ей было гораздо лучше. Хотя язык ее еще заплетался, а взгляд блуждал, способность осознавать мир вокруг себя явно возвращалась к ней.

– Я была огорчена, понимаете?

– Почему?

– У нас произошла ужасная ссора...

– Из-за чего?

– Из-за Элен.

Перед моими глазами сразу возник образ девушки в леопардовом манто. Я был уверен, что речь идет о ней.

– Что такое сделала Элен?

– Ничего. Я приревновала к ней. Она так смотрела на него, так говорила с ним... Так...

– Кто эта Элен?

– Моя кузина, понимаете?

"Понимаете?" Едва ли не каждую свою фразу она заканчивала этим робким вопросом. Ей трудно было четко излагать свои мысли, и оттого казалось, что все сказанное ею так же туманно, как и в ее голове.

– Да, я понимаю. Она живет здесь?

– Жила. Она была помощницей Жан-Пьера. А затем ее отношение к моему мужу постепенно изменилось...

Теперь Люсьенн Массэ заговорила светским тоном, тщательно подбирая слова. Правда, при этом она слегка заикалась.

– Они стали похожи на сообщников. Они вместе работали. Я слышала, как они вместе громко смеются. Стоило мне войти в кабинет, они внезапно замолкали, будто я им помешала. Понимаете?

Я все прекрасно понимал. Дело прояснялось. Днем в доме произошла ужасная сцена. Кузина собрала свои вещи, а муж, который наверняка спал с ней, в ярости ушел.

Самоубийство! Тот кюре оказался прав. Жан-Пьер Массэ решил раз и навсегда покончить счеты с жизнью.

– Вы выгнали вашу кузину?

– Нет, она сама решила уйти. Мы страшно поругались.

– Куда она отправилась?

– Не знаю, должно быть, в какой-нибудь отель...

Если бы я только мог встретиться с этой девицей! Какой же я идиот, что отпустил ее, придя сюда в первый раз!

Люсьенн Массэ, прикрыв глаза руками, сильно нажала на них. Наверняка голову ей начала точить боль.

– Вы очень любезно поступили...

– Извините?

– ...проводив меня. Умоляю вас, не оставляйте меня одну. Без Жан-Пьера я не чувствую в себе сил жить. Я думала, что, когда успокоится, он придет в Блю-бар. Мы так часто встречались там... Но он не пришел. И я сказала себе: наверно, между нами все действительно кончено... Если бы вы знали, что я сделала...

Я все прекрасно знал, ведь трубочка с гарденалом была в моем кармане.

– Успокойтесь, мадам.

– Как вы думаете, он вернется? Он ведь не оставит меня одну на Новый год, правда?

Я промолчал.

– Если он не вернется к полуночи, я...

Она отняла руки от глаз. Глаза были красными, так сильно Люсьенн Массэ надавливала на них. Поморгав, она заявила с видом полного отчаяния:

– Я еще не знаю, что я сделаю, но я обязательно что-нибудь сделаю... Если в вы знали, как я люблю его!

Мужчине всегда неприятно слышать от красивой женщины, что она любит мужа. По сути, все мужчины ревнуют едва ли не каждую женщину. Даже такие спокойные мужчины, как я.

Потянувшись за фотографией мужа, она опрокинула стакан с виски, так и не тронутый ею. Диван в мгновение ока весь оказался залит.

Она даже не обратила на это внимания.

– Посмотрите! Вот он!

С трогательной гордостью она буквально ткнула мне под нос фотографию смеющегося теннисиста. Я снова вспомнил взгляд мертвеца. Кивнув, я мрачно пробурчал "да", что ничего не означало. Я был здесь, чтобы рассказать Люсьенн Массэ о смерти ее мужа, а говорил о нем, как будто он был жив и должен вернуться с минуты на минуту.

Я поставил фотографию на место и поднял стакан.

– Пересядьте с дивана, он весь промок. Наверное, вам лучше лечь в постель, мадам Массэ.

– Вы больше не зовете меня Люсьенн.

Я смутился, а когда я смущаюсь, у меня горят скулы.

– Ну... Люсьенн, вам лучше лечь в постель.

– Но как же Жан-Пьер?

– Вы просто ляжете, потушите свет, и пары алкоголя улетучатся...

– Да, вы, американцы, шикарные парни. Настоящие друзья!

– О!

– Да, да! Друзья!

Вцепившись мне в руку, она приподнялась. Мне вдруг показалось, что сейчас она более пьяна, чем минуту назад.

– Вы видите, я должна была бы испугаться, ведь я наедине с незнакомым мужчиной. Но с вами я ничего не боюсь, ничего! Друг! Мне стыдно, что французы не любят вас... Вы столько раз нас спасали. Вас встречали с флагами... А когда все заканчивается... ЮЭС, гоу хоум!

Ее английский был ужасен.

– ЮЭС, гоу хоум! О чем вы думаете, когда читаете это на стенах?

– Ни о чем.

– Вам обидно?

– Да, обидно.

Люсьенн разрыдалась. Что же, пусть лучше она плачет по этому поводу, пьяные слезы меня устраивали больше.

– Бедные милые американцы!