Все в лес пошли… (сборник) - Хумаюн Ахмед

Анис, помолчав, спросил:

– Ты это почему спрашиваешь?

– Есть на то причина. Видишь ли, Америка – свободная страна. Ты можешь встречаться с любой девушкой, никто слова не скажет. Но в данном случае есть одна проблема.

– Какая?

– Эта девушка – проститутка, – серьезно ответил Андерсон.

Анис не сказал ни слова, а Андерсон продолжал:

– Нет, ты, конечно, и с проституткой можешь встречаться, ничего такого не будет. Но порой возникают большие неприятности. Что если в один прекрасный день она придет к тебе и объявит, что носит под сердцем ребенка – твоего ребенка. А на аборт нужно выложить тысяч десять долларов.

– А ты откуда узнал, что она проститутка? – спросил серьезно Анис.

– Да знаю. Ее ведь Мелиссой зовут. Так?

Анис не ответил.

Жозефина уже в пятый раз увольняла Шафика.

– Я обойдусь и без такого ленивого, трусливого, болтливого негодяя, как ты! Приходи в пятницу за расчетом.

Старуха так разозлилась, потому что Шафик заехал в нос одному посетителю. Тот, когда узнал, что Шафик – из Бангладеш, схватился за живот и начал хихикать, как гиена, – это было большим просчетом бедняги.

– Ну засмеялся! Так что, теперь мордобой устраивать? – глаза Жозефины налились кровью. – Да парень просто радовался!

– Что значит «просто радовался»? Разве так радуются?!

Шафик, конечно, точно не знал, что это был за смех. Может, бедолага и впрямь чему-то радовался. Но настроение у Шафика было испорчено с самого утра, когда он узнал, что Рахман Ракибоуддин из Джеймстауна открывает ресторан. Сама по себе эта новость не должна была бы так расстроить Шафика. Но ресторан этот парень хотел назвать «Индия Хаус».

– Никто не знает, что такое Бангладеш, – объяснял Рахман по телефону. – А вот индийская кухня известна по всему миру, поэтому я и назвал ресторан «Индия Хаус». Ты, братец, расскажи всем бенгальцам в Фарго. Коли будет на то воля Аллаха, откроемся в следующем месяце!

– Так ресторан называется «Индия Хаус»? – басом переспросил Шафик.

– Еще пока не решил окончательно. Может, и «Индия Фудс».

– То есть слово «Индия» останется?

– Да, конечно. Как же иначе?

– Послушай-ка, братец, если увижу тебя в Фарго, придушу голыми руками, пусть даже потом меня посадят на электрический стул. Понял?

– Не понимаю.

– Молчать, подлец!

Шафик повесил трубку, пошел на работу и побил посетителя. А Жозефина в этот раз действительно разозлилась. Она и раньше трижды говорила:

– Шафик! Чтоб мои глаза тебя не видели! Достал!!

Шафик вернулся домой, а там его ждало письмо из иммиграционной службы. В письме говорилось, что в течение семи дней с момента получения данного извещения он должен встретиться с Т. Робертсоном из Службы иммиграции и натурализации.

Но это Шафика не волновало. В голове вертелась лишь одна мысль: как бы получше проучить этого подлеца Рахмана? А что если открыть бенгальский ресторан, а? Неужели это так сложно? И назвать его можно «Мегхна». Как это тогда будет звучать: «“Мегхна” – экзотическая бенгальская кухня для настоящих ценителей». Но какая такая экзотическая кухня? Слово разве правильное? В этом деле только Рунки разбирается. Шафик, недолго думая, набрал номер. Трубку взяла Рахела.

– Здравствуйте. Это Шафик.

– Да слышу. В чем дело?

– Я собираюсь открыть ресторан. И назову его «Мегхна».

– Что собираешься открыть?

– Ресторан. Где будут подавать всякую бенгальскую еду. Приду сегодня вечером – все обсудим.

– Вечером нас не будет, – серьезно ответила Рахела.

– Что ж, тогда дайте на минуту Рунки. Мне с ней посоветоваться надо.

– А Рунки нет.

– Как нет?

Рахела немного помолчала, затем спросила:

– Ты что, ничего не знаешь?

– Нет, а что?

– Рунки с нами больше не живет.

– И где ж она тогда живет?

– Я не знаю, где она живет, – холодно отчеканила Рахела.

– Почему вы мне ничего не рассказываете? – спросил Шафик после долгой паузы.

– А почему это я должна тебе что-то рассказывать? Ты-то здесь при чем?

Рахела бросила трубку и разрыдалась как ребенок. Не могла она больше жить в этом городе. Надо бы уехать куда-нибудь далеко-далеко. Как можно быстрее сбежать отсюда, чтобы никто больше не звонил и не искал Рунки.

Рунки переехала к Тому.

Это вовсе неудивительно, если парень и девушка не женаты, а живут вместе. Разве может такой старый обычай, как свадьба, сохраниться до сих пор? Сейчас все и без свадьбы обходятся. Вот захотелось пожить вместе. А как только разонравилось, разбежались в разные стороны. И никакой ответственности. А ответственность – это вроде цепи, чтобы любовь на привязи держать. Но разве небесную птицу любви на привязи удержишь?

Том жил не в квартире, а в замечательном доме. Перед домом – газон, цветочная клумба, на заднем дворе – отличный бассейн. Хозяин дома уехал в Швейцарию и поэтому сдал этот дом в аренду на четыре месяца. Арендная плата просто смешная – четыреста долларов в месяц, заплатить надо было единовременно.

Тому дом очень понравился. Разве может не понравиться дом, похожий на царские хоромы?

– Я снимаю ваш дом.

Хозяин дома, взглянув на одежду Тома, особым доверием к нему не проникся.

– Нужно будет разом заплатить тысячу шестьсот, – сказал он серьезно.

– Хорошо. Если приду завтра вечером, вы будете дома?

Если бы Том пришел, когда обещал, то застал бы хозяина дома, поэтому он не пришел. А явился на следующий день. Хозяина дома не было, дверь открыла его жена.

– Я пришел снять ваш дом, – улыбнулся Том. – Я уже договорился с вашим мужем.

– Ах да, он ждал вас. Вы принесли тысячу шестьсот долларов?

– Принес.

Том развернул оберточную бумагу и достал картину.

– Ее цена по меньшей мере три тысячи долларов, – серьезно проговорил он. – Но специально для вас – по бросовой цене.

Хозяйка остолбенела.

– Не бойтесь, если вам не нравится, я наличными заплачу. Вы присмотритесь-ка получше.

На картине изображен вечер. Из разбитого окна старинного дома выглядывает молодая девушка. Лицо девушки озарено багряными лучами заката. От картины глаз оторвать невозможно. Хозяйка колебалась:

– Я не могу взять картину, не посоветовавшись с мужем.

– Хорошо, тогда плачу наличными.

Том с серьезным видом полез в карман, где была только пятидесятидолларовая банкнота. Хозяйка, помолчав немного, решилась:

– Лучше так сделаем: вы оставьте картину. Мы с мужем все обсудим и вам сообщим.

– Очень хорошо.

Том знал, что ее мужу придется оставить картину. Жалко, конечно – хорошая картина ушла. Но ничего не поделаешь. Ничего нельзя удержать: все уходит, все течет, все изменяется.

Когда Рунки приехала в первый раз, Том расписывал керамические вазы. Поступил заказ на десять штук. До пяти вечера надо закончить, а это дело занимает много времени. Том видел, что вошла Рунки, он на нее посмотрел, но ничего не сказал.

– Том, я к тебе приехала жить! – заявила Рунки с порога.

– Ну и правильно сделала.

Том был поглощен своей работой: с синей краской явно что-то не то – она почему-то стала сворачиваться.

– Ты, возможно, не совсем понимаешь, – серьезно продолжала Рунки. – Я оставила родителей.

Том оторвался от рисунка:

– Странно было бы приехать жить ко мне с родителями. Я не выношу стариков.

– Ты, кажется, не слышишь меня, Том. Пожалуйста, послушай, что я говорю. Посмотри на меня. Пожалуйста!

Том посмотрел.

– Я ради тебя все бросила и приехала сюда.

– Нет, Рун, это не так. Ты приехала не ради меня, а ради себя. Я никогда не предлагал переселяться ко мне. Не надо себя обманывать. Выбрось эти глупости из головы, а то потом сожалеть будешь.

Рунки не ответила.

– Давай быстренько приготовь мне кофе, – попросил Том. – Две ложки сахара, молока не надо.

С виду Том кажется несчастным бродягой, но на самом деле это не так. Как же Рунки удивилась, когда увидела, насколько Том аккуратен. Сигаретные окурки по дому не разбрасывает, шумных гулянок не устраивает. Встает еще до того, как проснется Рунки, готовит завтрак и садится рисовать. Часа три без перерыва работает. Выражение лица у него тогда, как у медитирующего: не разговаривает, на вопросы не отвечает, чай не пьет, только курит. А когда закончит свою утреннюю работу, ляжет и лежит молча несколько часов – словно опять медитирует. К двенадцати готов обед. Пообедав, он выходит на поиски работы. Но, как правило, ничего не находит. И лучшее, что остается, просто бродить. Потом он вывесит на углу какую-нибудь свою замечательную картину и сядет рядом. А под картиной большими буквами напишет: «Помогите тяжелобольному, умирающему от рака художнику – купите картину!

Он родился, чтобы стать знаменитым, но, увы! – судьба решила иначе». Картину быстро покупают. Настроение у Тома совсем портится. Тогда он бормочет сам себе: «Ничего нельзя удержать, все проходит». Иногда это его так расстраивает, что он изрядно выпивает виски и с покрасневшими глазами возвращается домой.