Все в лес пошли… (сборник) - Хумаюн Ахмед

Спор уже почти разгорелся, как вдруг, ко всеобщему удивлению, заговорил Ахлак:

– В самой сути процедуры наречения имени что-то не так. Процедура в корне ошибочна.

Пораженный Шамсуддин произнес:

– Что значит – ошибочна?

– Нужно, чтобы по имени человека мы хотя бы приблизительно могли судить о его характере.

– И каким же образом?

– Возьмем, к примеру, дураков, их имена все будут начинаться со слова «дурак», а кончаться числом, и по этому числу – показателю степени – мы сможем судить о том, насколько данный дурак является дураком. Чем больший он дурак, тем больше будет и показатель степени.

Дабируддин спросил:

– Ну а как быть с тем, кто дурак, но дурак образованный? Ведь в обществе и среди образованных людей дураки встречаются. И, надо заметить, весьма часто.

– И для них можно что-нибудь изобрести. Возьмем, к примеру, назовем такого человека Дурак 70 Образованный 40, то есть у него показатель дурости больше показателя образованности.

Шамсуддин от удивления открыл рот – настолько странных речей он никогда раньше не слыхал. Дабируддин поинтересовался:

– А имена тогда слишком громоздкими не будут?

– Что ж, тут применима процедура сокращения. Возьмем все того же Дурака 70 Образованного 40, в результате сокращения этого имени получим Дуробр 70–40: от Дурака – дур, от Образованного – обр – получаем Дуробр, а показатели степени 70 и 40 будут записываться через черточку. Это ясно?

– Ясно.

Оба, и Шамсуддин и Дабируддин, пришли в полнейшее замешательство. Дабируддин спросил:

– Ахлак, голубчик, ты что, проводишь исследование по этой теме?

Ахлак не ответил. Прозвенел звонок, и он ушел в свой класс. Когда занятия закончились, он не стал возвращаться в преподавательскую, а пошел сразу домой. Но если бы вдруг вернулся, то узнал бы, что ему дали новое имя – мистер Дуробр 70–40.

Ахлак сегодня снова отправился к своей младшей сестре. Увидев его, Милли почти закричала:

– Что случилось, братец?

– А что должно было случиться? – раздраженно ответил Ахлак. – Ничего не случилось.

Тут подбежала Трина:

– К тебе ведь бхут приходил, правда? И на немецком с тобой разговаривал.

– Да нет. Это сон.

– Почему же тебе снятся такие бессмысленные сны?

– А что, сны можно выбирать? Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь мог заказывать сны.

– Братец, мне это очень не нравится. Ты живешь один, поэтому с тобой такое и происходит. Переезжай-ка ты жить к нам. Я тебе дам отдельную комнату. И Трине скажу, чтоб тебя не беспокоила.

– Да не стоит так сильно волноваться. Из-за простого сна…

– И лицо-то у тебя совсем синее.

Ахлак совсем отчаялся:

– Лицо синее, зеленое, красное. Мне что, его перекрасить в другой цвет?

Милли продолжала:

– Братец, послушай, подумай все же о женитьбе. На коленях умоляю, братец. Пли-из! Есть у меня на примете одна дама, такая, знаешь, необычная! Она была совсем юной, когда умер ее муж, после этого замуж больше не выходила. Ты одинок, она одинока. Кроме того, пятьдесят два года – это не возраст. Пикассо в восемьдесят два женился.

– Я что тебе, Пикассо? Ты видела хоть раз, чтоб я рисовал? И об этом больше ни слова!

У Ахлака одна сестра. Но ее любовь больше похожа на тиранию. Поэтому и ходит он к Милли редко. Но ей об этом не скажешь, а если скажешь, будет еще хуже.

– Братец, что будешь на ужин?

– Я на ночь не ем.

– Что ты такое говоришь, братец, думаешь, я тебя отпущу без ужина? Когда ты прошлый раз приходил, меня не было дома – я была на свадьбе. Там невеста была такая милая, красивая девушка, а жених – прямо обезьяна. Да и говорит странно, бормочет что-то, гнусавит. Как будто у него проблемы с носом. Увидел меня: «Сундарыня, канк понживаенте?». Слушай, он меня не знает, я его не знаю – и какое ему дело, как я поживаю?

Ахлаку стало совсем плохо. Раз Милли заговорила, уже не остановится. А дети учатся, глядя на мать. Вот и Трина в мать пошла, и тут уж хорошего не жди. Вот муж Милли – Абу Тахер – тот не болтун. Весь его разговор – только «да» и «нет». Это обнадеживает. Если б все в этом доме болтали без умолку, сюда вообще было бы невозможно приходить. Абу Тахер – доктор, член Терапевтического Общества. Такое впечатление, что без своей больницы он жить не может – домой приходит отдохнуть, поэтому разговорами себя особенно не утруждает, ему бы только вздремнуть.

Ахлаку все-таки пришлось остаться на ужин. Милли старалась, как могла. Ужин был, что называется, праздничный – плов с шаурмой. Плов, правда, получился недоваренный, а шаурма пересоленная – в рот не возьмешь. Но сказать об этом ни у кого не хватало смелости – очень уж она старалась… Абу Тахер скривил рот:

– Снова за стряпню взялась? Для чего тогда мы повара держим? Зачем самой-то готовить?

– Ко мне братец пришел, вот я и готовлю! – в голосе Милли прозвучало раздражение. – Ты что, хочешь, чтобы я кого-нибудь с улицы позвала нам готовить? Да чтобы я брата кормила чужой стряпней – не бывать такому! Не хочешь есть – не ешь! Я же тебя не упрашиваю, ведь так? Тебе что, не нравится, как я готовлю?

Конец ознакомительного фрагмента.