Прошу взлёт - Иван Кудинов

Он остановился и уперся рукой в эту стену, зная, что спит, а во сне можно и стену отодвинуть… Он уперся и толкнул рукой стену, и она легко подалась. Тогда он еще раз толкнул ее… И проснулся. Рука его упиралась в бок палатки. Снаружи дул ветер, и брезентовая стена зыбко и податливо двигалась, покачивалась и хлопала. Сквозь откинутый полог просачивался в палатку мутный рассвет.

Геофизик стоял посреди палатки, как привидение, в одних трусах и кроссовках на босу ногу, в руках он держал гантели.

— Проснулся? — сказал он сердито. — Можешь спать. Делать все равно нечего: погода нелетная.

Глава вторая

1

Это точно, что беды в одиночку не ходят — за одной следует другая. Утром появился в лагере Скрынкин в сопровождении Михи и второго пилота, красивого и стеснительного парня. Их ждали с нетерпением и встретили многозначительным: «Ну, как?»

— Без перемен, — сказал Скрынкин и опустился на корточки, около слабо тлеющего костра. Ворох сырых сучьев дымил и никак не разгорался. Шраин скомкал газету и, сунув под сучья, долго и яростно дул. В лицо ему летела зола. Он чертыхнулся и зажег спичку. Так-то вернее. Он был опытный таежник, Шраин, но иногда ему не хватало выдержки. И так во всем — в большом и малом. Когда-то он работал в научно-исследовательском институте, считался перспективным сотрудником, вообще счастливчиком, везучим человеком, умевшим так славно совмещать личное с общественным. Удачно женился. Удачную выбрал тему для диссертации.

И дома порядок — красивая, понимающая жена. Квартира в центре города. Дача. Машина. Но он не справился со всем этим, не хватило выдержки. Зимой машина стояла в гараже, под брезентом, не доставляя хлопот, а летом отнимала уйму свободного времени — каждый день он мыл, чистил ее, что-то подтягивал, подвинчивал, а она презрительно смотрела на него и фыркала, когда он пытался ее завести… И он не выдержал, плюнул и продал машину намного дешевле, чем она стоила. И, наконец, освободившись, облегченно вздохнул и взялся по-настоящему за диссертацию. Вскоре он мог бы стать кандидатом наук. И снова, в который раз, подвела его выдержка. Вдруг он потерял вкус к этой работе, тема показалась ему мелкой, хотя и не лишенной некоторой оригинальности. Но мало ли таких тем, которые дают право на присвоение ученой степени, а в практике — нуль, пустое место! Он бросил все и напросился в геофизическую партию и каждую весну теперь (с тех пор прошло уже около десяти лет) отправляется в тайгу, в горы. Он исходил за это время Саяны, Горную Шорию, Алтай, работал на Урале… А вкуса к бродячей жизни не утратил. Хотя и здесь ему подчас недостает выдержки, он это чувствует и старается быть настойчивым.

Костер разгорелся. Веселые ручейки огня потекли с ветки на ветку, потрескивая и постреливая искрами. Одна искра угодила ему в щеку, он поморщился.

— Черт подери! — сказал Шраин. — Что значит не везет… Все время была отличная погода, пока ждали вас. Дождались — и на тебе! Как вам это нравится? — спросил он, потирая щеку.

— Мне это совсем не нравится, — сказал Скрынкин. — Но что поделаешь?

— А ничего, — вмешался Олег Васильевич. — На земле спокойнее!..

Правда, Скрынкин? Ведь спокойнее?

В голосе геофизика прозвучала плохо скрытая ирония. Скрынкин усмехнулся и ничего не сказал. Женька вспомнил, как отзывался о нем отец: спокойный. И ему вдруг захотелось, чтобы он не молчал, а что-нибудь выдал такое… такое!.. Но Скрынкин промолчал, не счел нужным возражать геофизику, даже не посмотрел в его сторону.

— Послушайте, Скрынкин, я серьезно… — не унимался Олег Васильевич. — Дождя ведь нет. И облачность не такая уж низкая… Может, слетаем на ближнюю горушку? Здесь же рукой подать. От силы минут пятнадцать — пять туда, пять там и пять обратно. А?

— Нет, не слетать, — сказал Скрынкин. Шраин слушал, слушал и возмутился:

— Пустое говоришь. Нельзя, значит — нельзя!

— Ладно, я пешком туда доберусь, — пригрозил геофизик.

— Пешком, пожалуйста.

Но пешком Олег Васильевич, конечно, не пошел, а вертолет так и не поднялся в воздух, хотя не было в этот день дождя, и ветер был слабый, и облачность не такая уж низкая.

— Видали?! — возмущался Олег Васильевич. — День пропал даром!

Могли ведь слетать, я же не звал его в дальние районы. А здесь минутное дело. Ну, пусть бы объяснил своей метеослужбе, пусть бы хоть раз забыл о своей дурацкой инструкции…

— Вы это всерьез? — удивился Шраин. — Что за детский разговор…

Нельзя ему забывать о своей инструкции. Нельзя.

— Черт с ним! — буркнул Олег Васильевич. — Все это я хорошо понимаю: нельзя. Но я никогда не встречал таких осторожных летчиков.

Помните, Виталий Сергеевич, был у нас пилот. Горский? Вот это был пилот!..

— Помню, — сказал Шраин, — но я не помню, чтобы Горский нарушал инструкцию.

— Не в этом дело…

— А в чем?

— Не люблю слишком осторожных, слишком вежливых тоже не люблю, слишком добреньких… Во всех этих «слишком» — перестраховка. И больше ничего! А в каждом деле должен быть риск. Самостоятельность, наконец.

— Вы сами не знаете, чего хотите, — вздохнул Шраин.

— Знаю! Помните, как Горский летал?

Шрайн пожал плечами:

— Что вы прицепились к Горскому? Обыкновенно летал.

Женька не мог понять, за что геофизик невзлюбил Скрынкина.

2

Крохмалев собирался ехать за бензином, но случилось то, чего меньше всего ожидали. Когда он уже завел машину и подрулил к бочкам, чтобы погрузить их, пришли техники: «Бочки непригодны».

— Как это непригодны? Все время были пригодны.

— А сейчас, непригодные, — сказали техники. — Вы ведь знаете, что бензин гигроскопичен… Вот и заржавели бочки. Нельзя в них бензин возить.

— То есть как нельзя?..

— Нельзя — и точка.

Шраин начал было убеждать техников — возили же до этого! А техники заладили одно: нельзя, нельзя… И точка.

Крохмалев махнул рукой, уселся на крыло своей машины, стянул с головы потерявшую первоначальный цвет кепку и пригладил волосы. Наверное, хотел изобразить равнодушие, а может, ему и на самом деле была безразлично — есть бочки или нет. Пусть начальство думает, решает.

— Ну, так что мы будем делать? — поинтересовался он.

— Вот я и думаю, — сказал Шраин, поглядывая на техников, и в голосе его прозвучала надежда, мольба, но техники были неумолимы. И ко всем прочим заботам прибавилась еще одна забота, где достать бочки? — Вот и я думаю… — с какой-то даже растерянностью повторил Шраин. Однако придумать решительно ничего не мог. А Крохмалеву удалось-таки, наконец, изобразить на лице равнодушие, и он, слегка ухмыляясь и отворачивая лицо в сторону, чтобы эта ухмылка осталась незамеченной, думал: пусть начальство решает. На то оно и начальство — с высоким образованием и властью…