Тринадцатая рота (Часть 2) - Николай Бораненков

Гуляйбабке показалось, что профессор шутит, а между тем шутки не было никакой. Профессор Брехт провел гостей по узкому, слабо освещенному коридору и приглашающе широко распахнул дверь в большую комнату, вход куда преграждала высокая, как в зоопарке, металлическая сетка. Из комнаты доносились истерические крики, брань.

- Прошу познакомиться. Вольер политических идиотов. Шарлатаны, возомнившие себя кто чем. - Профессор толкнул ногой железную дверь и, войдя в "вольер", начал объяснять: - Справа в углу с консервными банками - "микрофонами" три доктора Геббельса. С утра до ночи несут всякую ересь. Четвертого вчера выперли на фронт. Тот двадцать дней кричал в мужской судок. А вон тот, что сидит верхом на спинке кресла, - Карл Великий.

- Извините, а что у него в левой руке? - спросил Гуляйбабка.

- Обыкновенный печной кирпич, но в его идиотском представлении это символ "державы".

- Позвольте, господин профессор, но он может этой "державой" проломить кому-либо череп.

- О-о! Это исключено. Это тихий "Карл". Он лишь сидит на кресле - "коне" и молча болтает ногами. А вот от "Бисмарка" можно ожидать чего угодно. Вчера он выломал унитаз, надел его себе на голову и, вооружившись куском трубы с того же туалета, с криком: "Смять в яичный порошок Европу!" - принялся крошить койки и спящих на них больных.

- Простите, но "полководца с унитазом на голове" мы что-то но видим. Где же он? - спросил Гуляйбабка.

- После неудачного похода (ему "Кайзер" той же трубой пересчитал ребра) отдыхает вон там, на пятой койке, обмотанный веревками.

- Извините, а кто это одиноко стоит у окна с подушкой на голове?

- А-а! Это его величество "Наполеон" - командир одной из сильно потрепанных под Вязьмой дивизий. По восемь часов стоит вот так с подушкой на голове. Лечению не поддается. На днях отправляем в стационарную клинику в Берлин. Ну, а теперь прошу вас заглянуть вот сюда, за опорную колонну, отделенную особой решеткой. Тут, как видите, больше удобств, получше койки, постели... Вы удивлены? Не удивляйтесь. Здесь размещены "фюреры". После сеанса лечения они теперь спят. Нет, вам посчастливилось. Один, идиотина, все еще буйствует.

На пятой от двери койке стоял человек в смирительной рубашке с растрепанными на глаза рыжими волосами и, размахивая руками, брызгая слюной, что-то истерично выкрикивал сорванным, осипшим голосом. Под левым глазом у него рдел свежий синяк.

- Доктор Хопке, - обернулся профессор к своему ведущему ассистенту. Больному сделан массаж?

- Так точно, герр профессор!

- А почему не спит?

- Видимо... мала доза, герр.

- Сделать дополнительный. массаж.

- Слушаюсь!

Доктор Хопке засучил рукава, прогремел замком и, толкнув ногой железную решетчатую дверь, тихо пошел в палату. Подойдя к держащему речь "фюреру", он взял его за воротник рубахи и со всего размаха ударил в ухо. "Фюрер", лязгнув зубами, обмякло осел на постель. Хопке поставил его на ноги и, зайдя с другой стороны, снова ударил в ухо. Больной смиренно растянулся на койке.

- Удивлены? - спросил профессор. - Не удивляйтесь. Иного обращения с этими мерзавцами не может быть. За подражание фюреру мы к ним почтительны. Спят на ватных матрацах, получают спецпаек... Но за присвоение фюрерского имени этих самозванцев приказано нещадно бить. Раз в неделю в палату приходит "доктор" гестапо и считает им зубы. У многих Они уже пересчитаны. Можно жевать кисель.

- А из каких элементов складывается курс лечения? - спросил Гуляйбабка.

- Пилюли, сон и "массаж" доктора Хопке. В остальное же время больные заняты кто чем. "Фюрер пятый", например, полосует стенку стрелами наступления. "Фюрер седьмой", захватив крышку унитаза, пишет на ней "Майн кампф", "Фюрер девятый", требуя Чехию, трясет за грудки "Чемберлена".

- У вас разве есть и "Чемберлен"?

- Нет. Он трясет "Кайзера". О, это надо видеть! "Фюрер девятый" орет: "Чемберлен, отдай Чехию! Отдай, жирная свинья, иначе сотру в порошок". Тот кричит: "Поди прочь! Я Кайзер! Стань, подлец, под ружье!" И так весь день. Пришлось перевести "Кайзера" в другое помещение. Кстати, мы туда идем.

В другом помещении - отдельном доме, куда перешли через двор, было тише, спокойнее, без железных решеток, только входные двери запирались на два замка. Больные совершенно свободно разгуливали по коридору, переходя из комнаты в комнату. Единственный человек, который за ними присматривал, - солдат-санитар сидел в кресле посередине коридора и, не обращая внимания на происходящее, дремал. Заслышав шаги, вскочил, вытянулся и сонно доложил:

- Герр полковник! Все в порядке, за исключением одного больного, который закрылся в туалете и никого не пускает, заявляя, что он принимает важное решение.

- Старые проделки "Кайзера", - отмахнулся профессор. - Еще что?

- Еще один больной из пятой палаты проник в перевязочную, похитил бутыль микстуры и всю ночь поминал друзей из погибшей роты.

- Состояние больного?

- Мертвецки спит.

- Ничего, проспится. Еще что?

- Еще один больной каким-то чудом забрался на голландскую печь, выломал кирпич и сидит. Все попытки снять его оттуда безуспешны. Больной отчаянно сопротивляется, заявляя, что он сбежал от войны на нейтральный остров и будет защищать его до последнего вздоха.

- Еще?

- Еще один больной как-то прошмыгнул в кабинет врача, снял со стенки портрет фюрера и, простите, пытался нанести на стекло неестественную сырость. Еще...

- Достаточно, - остановил дежурного санитара профессор. - Продолжайте исполнять обязанности.

- Слушаюсь!

Профессор обернулся к гостям:

- Мы находимся, господа, в психоневрологическом отделении рядового состава. Основной поставщик больных, как я уже имел честь сказать вам, группа армий "Центр", но отдельные пациенты начали поступать также из-под Ленинграда, Старой Руссы и даже Ростова. Причина заболеваний все та же. Бомбежки, "катюши", штыковые атаки моряков. В последнее время, правда, появился и новый фактор диагноза - окоченение. Кстати, вот вам образчик его.

К профессору подошел тихо, на цыпочках, больной, укутанный в черное лазаретное одеяло. Оглянувшись по сторонам, он с таинственной радостью сообщил:

- Секретная новость. Фюрер прислал на фронт три миллиарда двести миллионов шинелей на теплом меху! Только цы... Никому! Одна уже на мне, вот посмотрите, - он вывернул конец облезлого одеяла, чмокнув губами, стал гладить его. Чудный мех! Не правда ли?

- Великолепный! Изумительный! - потрогал одеяло профессор. - Вам повезло. Ступайте.

Больной, так же крадучись, отправился сообщать свою "секретную новость" о трех миллиардах шинелей на меху куда-то дальше, а к профессору в это время подошел, что-то прижимая к животу, другой больной:

- Я изобрел уникальный набрюшник от русского штыка. Дайте мне патент, и я обеспечу им всех солдат. Дайте же! Не скупитесь! Это уникальнейший набрюшник. Вот смотрите, смотрите же, - задрал он нательную рубашку, из-под которой торчал свежеоторванный кусок фанеры.

- Дадим вам патент. Дадим. Ступайте, - похлопал профессор сумасшедшего по плечу. Но не успел он отвязаться от "изобретателя" уникального набрюшника, как дорогу преградил больной с куском водосточной трубы.

- Я обладатель самого мощного в мире телескопа, - заговорил он, прижимая к груди колено трубы. - Вы меня узнаете?

- Да, да, узнаем, - ответил профессор.

- Тогда скажите: кто из нас мошенник: я или доктор Геббельс? Он напечатал в "Фелькишер беобахтер"... Вы читали, что он там напечатал? "Красная Москва уже видна невооруженным глазом". Вы понимаете: нево-ору-женным! А я не мог ее увидеть даже в свой телескоп. Такой мощнейший телескоп!

- Беда в том, что он у вас неисправен, - ответил профессор и указал на дверь соседней палаты. - Идите вон в ту мастерскую, там вам вставят новую линзу, и вы увидите даже столицу Кокманду.

- Простите, а что делает вот тот больной, который трясет за грудки своего соседа? - спросил Гуляйбабка.

- Это солдат, раненный под Тулой. Ищет свою голову. Идемте, а то сейчас прицепится - не отвязнет. Начнет спрашивать, где его голова.

"Гитлера бы сюда - к этим рехнувшимся, - подумал Гуляйбабка, - и чтоб этот контуженный солдат тряс за грудки не своего окопного ефрейтора, а ефрейтора из имперской канцелярии и с него требовал ту голову, которой его наделила родная мама. Но реальный фюрер был далеко, и "массажировали", трясли за грудки пока не его, а средних и мелких сошек. Что ж... в жизни это не редкость. "Сошкам" часто приходится расплачиваться за мудрость коронованных идиотов".

- Вы о чем-то задумались, молодой человек? - спросил Брехт.

- Да, профессор. Я думаю, удастся ли этому больному найти свою голову до конца войны или он и после нее будет еще долго останавливать в Германии прохожих и спрашивать: "А где моя голова, с которой меня посылали в Россию?"

- Этому не придется надоедать прохожим, - сказал грустно профессор. - У него в затылке смертельный осколок. А вот другие могут, конечно, об этом спросить. Но не будем гадать на кофейной гуще. Кофе ныне - дрянной эрзац. Пройдем лучше в ту дальнюю палату, что в конце коридора. Полагаю, вам будет небезынтересно взглянуть на одного весьма примечательного больного.