Отель «Рай» - Алла Осипова

— Тебе было за что бороться, ведь Вася — отец твоих детей, и вообще… короткая интрижка брак только укрепляет — изменившая половина испытывает чувство вины. Жертве оказываются дополнительные знаки внимания, подарки. Брак — слишком долгая штука, чтобы не изменять своей половине, но главное — отношения в глобальном смысле.

Мне же бороться нечего. Жаль только его маму — она всегда хорошо ко мне относилась, говорила, чтобы он держался меня, потому что во мне есть женственная ниточка. Она понимает, что я его люблю, буду верна ему и стану заботиться о нем изо всех сил.

— Вот, — торжествующе вступила Ирина, — я же говорю, что все они — дерьмо, разница только в величине кучки. Я его терпеть не могу, этого вашего Алешу. Он лицемер и манипулятор. По мне уж лучше мой гранде-кобелина, хоть видно все сразу, а этот… Изображает чистоплюйчика, а внутри — вонь и разложение. Еще и мораль другим горазд читать про порядочность и непорядочность, скотина.

— Мужчина по природе своей полигамен, он не может хранить верность, это не совсем нормально… Я это понимаю. Но вот так — цинично, зачем же мне тогда делать предложение, говорить о ребенке? — растерянно проговорила я.

— А может, он с вами наперегонки работает: кому скорее заделает ребенка — та и выиграла, — съязвила Ирина, и мне захотелось съездить ей по изящному, намазанному французским кремом личику. — Только я точно могу тебе сказать, что он прикрывался своей больной мамой, а сам — в хвост и в гриву… эту Наташу Дуст, или как ее там. Ладно, хватит болтать. Пора на ужин собираться. Надо Ленчика проконтролировать — за какой он юбкой намылился. Вот у меня жизнь! Уже со стеном в сердце, доходяга, а туда же. «Виагру» свою от меня по карманам прячет, ему же нельзя! Он же копыта может отбросить на какой-нибудь дамочке! Дурак! Я же о нем самом думаю! Люблю его, придурка, — патетически закончила Ирина, вставая из-за стола. Настроение у нее явно улучшилось. Видимо, она убедилась в своей правоте и в том, что кому-то хуже, чем ей.

— Знаешь, что я тебе посоветую: иди в номер, успокойся, возьми листок бумаги и расчерти его на две колонки. Одна — плюсы ваших отношений, а другая — минусы. И подумай, чего больше. Только не вздумай ему звонить, сглупишь! — Лена ободряюще улыбнулась и тоже собралась идти чистить перышки к ужину. Нашкодивший муж должен видеть: она всегда на высоте.

…Я вышла из помещения на воздух, и мне показалось, что попала в другой мир. Небо выглядело зловещим, вечернее солнце напоминало безжалостный гестаповский прожектор. Оставшись одна, я еле-еле сдерживала поток слез, который мне нужно было срочно выплеснуть в номере. Я шла как по Виа Долороза с тяжелым, придавившим меня известием, как с крестом, почти падая… Все мужчины, попавшиеся мне на пути до бунгало, воняли дерьмом предательства, а все женщины выглядели коварными и хитрыми стервами.

Я пришла в номер и заплакала в голос, упав на холодный кафельный пол. Я выла как раненое животное. Слава богу, что Вани не было — он играл в боулинг. Не знаю, сколько продолжалась эта моя агония, но я смогла подползти к телефону. На секунду моя рука зависла над ним. Я дрожащими руками набрала до боли знакомые цифры Алешиного телефона.

— Здравствуй, Алеша. Я все знаю.

— Здравствуй, Верочка. Что ты знаешь? — Голос у него был какой-то странный, как будто он плакал.

— Все, все знаю!

— Про маму?

— Отстань ты со своей мамой! Я теперь знаю, что у тебя есть вторая мама — Наташа Дуст! Ты мне врал, что ухаживаешь за мамой, а сам в это время с этой… — Голос мой предательски дрогнул. — Это правда?

Он молчал. Слишком долго молчал. И я все поняла. Все это — правда. Банальная, стандартная, житейская правда. Алеша долго молчал, а потом все-таки сказал:

— Это не то, о чем ты думаешь…

— О! Отличная фраза! Из какого фильма? Это — совсем другое! Я понимаю!

— Вера. Я прошу тебя, помни только одно: я не могу без тебя жить. Я люблю тебя.

— Скажи мне только, зачем нужен был весь этот фарс: предложение, ребенок… Вернее, планы на него… Поездка, недешевая, между прочим! Может, надо было оплатить электроэпиляцию усов твоему «средству от прыщей»?

— Ты, оказывается, можешь так язвить и быть такой злой… Не ожидал… Вера, все совсем не так, как ты думаешь… Извини, я сейчас не могу говорить. Потом поговорим. — И Алеша отключился. В такой момент!

Моя душа была разорвана в клочья — к уязвленному самолюбию добавилась чисто физическая боль, и мне было трудно дышать. Я сидела пустая и растоптанная.

Я полюбила Алешу не благодаря, а вопреки. Я принимала его всего, со всеми его тараканами, — он был некрасив, нелеп, со странным характером.

Я отчетливо видела все его недостатки — и любила его. Все мое сердце было наполнено нежностью и верностью. Мне хотелось обнять его крепко-крепко и никогда не отпускать от себя… Раньше я всегда знала, за что влюблялась в мужчин, — мне нравились высокие, широкоплечие брюнеты, или меня увлекали остроумные болтуны… или меня могла подкупить щедрость мужчины, широкий жест по отношению ко мне. Я осознавала это. Сексуальность тоже имела значение, но уже позже…

Алеша был некрасив, слабоват как любовник, весьма прижимист, зануда, глупо шутил, ехидно и болезненно подшучивал надо мной и моим сыном. Он часто доводил меня до слез. А потом смеялся и успокаивал, со всей нежностью и лаской… Так почему же я любила его? Почему мне так хотелось родить от него такого же, как он, смешного, круглоголового ребеночка? Только от него! Здесь не было и грамма какой-то звериной, биологической страсти — что-то другое, что я могла определить только как любовь…

Я чувствовала себя ответственной за него. Мне казалось, что мама Алеши передала мне его с рук на руки, что я отвечаю за то, чтобы Алеша залечил с моей помощью душевные раны и поднимался выше, становился лучше, начал любить людей, которых презирал и третировал все время, которое я его знала… Иногда мне казалось, что он — заколдованный принц, превращенный в лягушку злой ведьмой. Грешным делом, я даже называла его про себя Жаб Жабыч. Я искала то самое средство, которое может его расколдовать, ведь любит же он «Перед зеркалом» Каверина, способен чувствовать какие-то по-настоящему глубокие вещи. Иногда я видела, что мне это удается — и он расколдовывается. Просто его очень сильно ранила первая жена, а раненые люди всем вокруг делают больно.

…Однажды мы ехали с ним летом на дачу в машине и услышали по радио дурацкую песню «Белые розы» группы «Ласковый май». Кто решил пустить это пошлое ретро по модному каналу, остается только гадать… Но именно в этот момент что-то в нас двоих срезонировало, Алеша включил музыку на полную громкость и открыл окна. Мы стали орать эту песню, подпевая певцу, в лицо бил ветер, водители проезжавших рядом машин многозначительно крутили у виска, а мы орали нехитрые слова, и в этот момент произошло какое-то чудо — мы стали единым целым, точно любовь и единение заполнило нас до краев и выплескивалось на шоссе, улетало с ветром, шумело в кронах деревьев… Я увидела, что его лицо становится светлым, ясным, глаза чистыми и сияющими… Потом у нас было много таких моментов: когда мы ездили на шумном дизельном «мерседесе» по Шварцвальду и запускали воздушных змеев на немецко-швейцарской границе, когда ходили в русскую церковь в Баден-Бадене, когда готовили вдвоем чебуреки в новой фритюрнице, обсыпая друг друга мукой и безостановочно смеясь, когда плакали, тесно обнявшись, в больнице, после того как Ирине Павловне ампутировали ногу… Мы стали с ним по-настоящему родными, близкими людьми, много пережившими и перестрадавшими. Однажды мы с Алешей в едином эмоциональном порыве поклялись друг другу, что будем верны, что возьмем на себя ответственность друг за друга и не станем обманывать, ни в большом, ни в малом, что рискнем создать по-настоящему честные, сильные, глубокие отношения… Настоящие.