Гений разведки - Сергей Иванович Бортников

Уж больно знакома мне твоя босяцкая физиономия. Да и фамилия, как говорится, на слуху… А не тот ли ты разбышака, которого ещё в тридцать девятом нахваливал и рекомендовал командованию товарищ комиссар Попель?

— Так точно. Тот!

— Тогда мы, кажется, даже встречались с глазу на глаз?

— Было дело. И не единожды.

— А не ты ли возглавил нашу колонну во время марша из Сокаля в Стрый?[24]

— Так точно. Я.

— Странно получается… Такой знатный специалист, без преувеличения — золотые руки — и, по каким-то неизвестным нам причинам, не в танке, а в заштатном, чёрт побери, окопе?

— Не моя в этом вина, товарищ комкор. Так вышло. Может, в военкомате что-то напутали, а может… враги народа постарались? — в своей привычной, можно сказать, полушутливой-полуиздевательской манере предположил Владимир.

— Диверсия — точно, — в том же духе согласился с ним Михаил Ефимович. — Как бы там ни было, душевно рад нашей новой встрече.

— Взаимно!

— Вы только посмотрите, дорогие товарищи бойцы. В одном строю с вами, плечом к плечу, находится бывший беспризорник, который фактически с младенчества воевал с японскими интервентами в красном партизанском отряде — ещё во времена Гражданской войны, — с едва заметной долей иронии и, пожалуй, даже некоторого ехидства в как обычно зычном и звонком командирском голосе добавил Катуков.

— Воевал — шибко громко сказано! — достойно оценил генеральский юмор Подгорбунский. — Больше пугал их разными звуками из-под пелёнок…

— Силён! И в бою, и в словесных прениях, — с напускной, но уже не язвительной улыбкой на узком вытянутом лице похвалил Михаил Ефимович и спросил серьёзно: — В рядах бронебойщиков каким образом оказался?

— Призвали, — грустно пожал плечами Владимир. — Я особо не сопротивлялся…

— Ладно, разберёмся! — командующий ещё раз протянул смельчаку свою крепкую ладонь. — Молодец. Представлю тебя к боевой награде… Мне кажется, для такой роскошной богатырской груди медаль "За отвагу" будет в самый раз.

— Спасибо… Ой, простите… Служу… — засмущался наш герой, осознавая, что нарушает все требования Уставов; его плутовское лицо при этом налилось краской.

— Отставить.

— Есть!

— Вот что я думаю по этому поводу: грех такого квалифицированного кадра держать в пехоте. На боевую машину пересесть желаешь?

— Если честно, мечтаю. Давно.

— Тогда… Пиши рапорт на моё имя… Рассмотрим!

Катуков резко развернулся и пошёл к своему автомобилю.

Он был потомственным военным: дед Михаила Ефимовича — Епифан Егорович — участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов под командованием легендарного генерала Скобелева (да-да, того самого — "равного Суворову", что обычно в белом мундире летел впереди всех своих войск на белом коне, позже ему присвоят негласный титул освободителя Болгарии!); отец — Ефим Епифанович — в начале XX века воевал с японцами. Может быть, поэтому Катуков не любил пустопорожних болтунов и сам никогда не опускался до скучных долгих разговоров. Негоже красному командиру "гнать пургу", ворочать почём зря языком.

Он всё сказал.

Всё!

И, не пытаясь что-то разъяснить, разжевать или просто добавить, собрался отбыть в штаб. Но, пройдя несколько шагов, вдруг вспомнил, что обозначил далеко не все задачи на сегодняшний день для отличившегося подразделения, в котором воевал наш герой, и снова повернулся к бронебойщикам.

— Там, на поле боя, остались лежать пару гитлеровцев… Надо бы прибрать их тела и закопать. Иначе… Лето… Жара… Ближе к вечеру здесь будет стоять такая вонь, что врагу не пожелаешь…

— Ничего. Мы люди привычные, — под общий смещок заключил кто-то из младших командиров. — Лично у меня их смердящие трупики вызывают только чувство общего удовлетворения.

— Как я погляжу, вы просто жаждете незамедлительно облачиться в намордники со слоновьими хоботами? — как-то не по-доброму покосился на него Катуков.

— Никак нет, товарищ генерал-майор! — немедленно запротестовал тот, прекрасно понимая, куда клонит командующий корпусом.

Средства противохимической защиты во все века и времена пользовались в войсках недоброй славой: применять их по доброй воле обычно никто никогда ни за что не соглашался.

— Тогда за работу! — довольно улыбнулся Михаил Ефимович.

— Есть! — рявкнули подчинённые. Одновременно и бодро.

5

Лесистая местность, на краю которой дымился подбитый фашистский танк, произведённый для нужд Третьего рейха в разделённой и порабощённой Чехословакии, постоянно обстреливалась противником. Но ждать наступления темноты у наших воинов не было ни желания, ни возможности.

— Ты фрицев прикончил, тебе их и хоронить, — окончательно "умыл руки" взводный.

"Что ж, мы люди негордые!"

Подгорбунский захватил плащ-палатку и впереди поступившего в его распоряжение молодого бойца Фаворова, не так давно призванного в Красную армию из какого-то небольшого подмосковного рабочего посёлка, пополз в направлении поверженного "панцерника".

Убитых и раненых пехотинцев вермахта, которых накрыло пулемётным огнём невдалеке от их собственных позиций, на поле боя уже не было — по-видимому, постарались гитлеровские санитары.

А вот танкисты, ушедшие далеко вперёд, всё ещё оставались на прежних местах.

Один "чумазый жмурик"[25] лицом вниз лежал на земле в нескольких шагах от гусеничной ленты — до спасительного леса он не дотянул около десятка метров; тело другого, точнее, верхняя его часть, как и прежде торчала из откинутого люка.

"С первым проблем возникнуть не должно, а вот со вторым придётся немного повозиться, — мысленно отметил Володька. — При том при всём придётся проявить недюжинную осторожность, чтобы самому вслед за ним не превратиться в чёрную головешку…"

Без приключений добравшись до ближнего покойника, старший сержант аккуратно уложил бездыханное тело на брезентовую материю и поволок назад, в ложбинку, к поджидавшему его напарнику. А тот сразу запустил руку вовнутрь комбинезона, чтобы достать документы фрица… В это время из унтер-офицерского зольдбуха[26] выпала какая-то печатная брошюрка. Памятка.

— Цейн геботэ фюр кригсфюрунг дес дойчен зольдатен, — прочитал вслух Фаворов, который, как выяснилось, знал толк в немецком языке.

— Ну-ка, переведи с собачьего на человечий! — зло сплюнул Подгорбунский.

— Десять заповедей по ведению войны немецким солдатом! — чётко, как по-писаному, выпалил подчинённый.

— Ох, ни фига себе! — ухмыльнулся Владимир. — Оказывается фашистские беспредельщики тоже обязаны руководствоваться какими-никакими понятиями?

— Вы о чём, товарищ старший сержант?

— Ладно… Проскакали… Всё равно тебе этого, хлопче, не понять.

— Обижаете. У меня высшее образование. Правда, незаконченное.

— У меня другая школа — между прочим, не менее выдающаяся…

— Какая?

— Это неважно, братец, ибо никто и не собирался брать под сомнение твои умственные способности. Так… Вспомнилось… Отрыжка прошлой жизни… Забудь. И начинай выполнять то, о чём я тебя просил!

— Перевести на русский?

— Переведи, будь добр, как любит выражаться наш командир корпуса.

— Итак, пункт первый гласит: "Немецкий солдат воюет по-рыцарски за победу своего народа. Понятия немецкого солдата…"

— О! Видишь, как я и предполагал — "понятия"! Без них — никуда… Даже