Гений разведки - Сергей Иванович Бортников

— Слыхал… А как же.

— Выходит, ты в самом деле завязал?

— Да. Причём, могу тебя заверить, окончательно и бесповоротно.

— То есть навсегда?

— Именно.

— Что ж… Понял.

Дровянников ещё раз как-то не по-доброму (может быть, с тщательно скрываемой завистью?) покосился на грудь нашего главного героя и… В тот же миг звенящую тишину обычного для среднерусской полосы смешанного перелеска нарушил мощный сигнал клаксона, исходящий со стороны второй "полундры".

— Жаль. Так и не успели до конца излить друг другу души. Но… Может, ещё встретимся… где-нибудь когда-нибудь… на необъятных просторах забугорной Палестины?[33]

— Там — точно нет. Гарантирую. А вот на фронте… Будем живы — обязательно свидимся!

— Замётано!

8

Забегая вперёд, скажу, что слово своё Михаил Ефимович, как всегда сдержал. Уже через несколько месяцев (если быть абсолютно точным — 8 сентября 1942 года) бригаду, в которой воевал старший сержант Подгорбунский, усилили 14-м танковым полком и, оперативно переименовав из первой мотострелковой в первую механизированную, включили в состав 3-го мехкорпуса, командовать которым назначили, естественно, всё того же генерала Катукова.

А военным комиссаром при нём утвердили Николая Кирилловича Попеля. (Вот, оказывается, о каком сюрпризе шла речь!)

Столь значительное укрепление нашей группировки на этом направлении было продиктовано намерениями советского главнокомандования провести в ближайшее время широкомасштабную наступательную операцию для того, чтобы наконец выбить ненавистного врага с занимаемых позиций.

И красные танкисты, сосредоточенные в районе деревни Антипино[34] (там, где река Лучёса впадает в Межу[35]), начали вовсю готовиться к предстоящему действу: восстанавливали свою боевую технику, ремонтировали мосты и дороги, приводили в порядок обмундирование и личное оружие, запасались провиантом, боеприпасами и горюче-смазочными материалами, чтобы наконец прорвать фронт и отбросить ненавистного врага как можно дальше от столицы нашей Родины Москвы. Конечной же целью и вовсе было провозглашено окружение и уничтожение вражеской группировки в районе Белый — Оленино[36], но в силу различных причин, — как объективных, так и субъективных — не получилось.

Не вышло! К глубочайшему сожалению всех участников этой (по планам) очень амбициозной операции.

Однако мы немного опередили события…

Чтобы не выбиться окончательно из нами же установленных жёстких рамок исторической хронологии, давайте попытаемся все вместе вернуться назад, в то славное, бескомпромиссное военное время, о котором мой сегодняшний сказ, и подслушаем беседу нашего главного героя с его давним знакомым и покровителем, на тот момент фактически исполнявшим обязанности заместителя командира корпуса по политической части (на самом деле, такую должность введут лишь спустя несколько недель — 9 октября 1942 года).

Сейчас же на календаре — 20 сентября, на удивление тёплый, ласковый, пахнущий увядающим разнотравьем, политым долгожданным ночным дождичком, выходной (если говорить о былой гражданской жизни), воскресный денёк!

Старт, начало прелестной, восхитительной поры, издавна именуемой на Руси бабьим летом.

Не очень ранее, но всё же утро.

Попель вдруг нагнулся и, разворошив вечнозелёный хвойный можжевельник, как говорят на его малой родине — верес; отсюда и первый месяц осени по-украински (да и старославянскому — вересень!), воскликнул:

— Белый!

— А вот ещё один! — немедля присоединился к "тихой охоте" удачливый по натуре Подгорбунский, исследовавший узенькую ложбинку в трёх метрах справа от комиссара. — И здесь — два! Ах, какие красавцы! Чистенькие, крепенькие, настоящие боровики… Но ведь вы, Николай Кирдатович[37], позвали меня вовсе не для того, чтобы вместе наслаждаться щедрыми дарами осеннего леса?

— Кирдатович… Давно меня так никто не называл, — протянул замполит. — Запомнил, стало быть, шельма?

— Да.

— Вот и славно… Однако впредь, во избежание неуместных вопросов, неминуемо влекущих за собой всяческие неприятности, лучше зови меня, как все, Кирилловичем. — Он лукаво прищурился и продолжил заранее подготовленную атаку: — В партию большевиков, случайно, вступить не желаешь, а?

— Нет. Чтобы достойно воевать на фронте, никакой партбилет в принципе не нужен, — откровенно нарываясь на неприятности, уныло пробурчал в ответ Володька, выкручивая из мха очередного матёрого красавца с толстой, напоминающей маленький пивной бочонок, коричневатой ножкой. — Но и ерепениться, упорствовать особо я не стану! Ибо, как вам, должно быть, известно, в моих жилах течёт самая, что ни есть красная, истинно пролетарская, кровь… И в прямом, и в переносном смысле этого слова… Всё же мать, отец, дед-бабка — короче, все мои предки до надцатого колена были ярыми сторонниками большевистской идеи. Посему и мне пыжиться, упрямиться, противиться как-то не с руки!

— Молодец. — Попель похлопал Владимира по твёрдому, будто рубленному из скалистой породы, плечу. — Осмотрись, подумай, и тогда примешь решение… Сам, без принуждения.

— И что затем?

— Для начала станешь младшим политруком…

— Не моё это, товарищ бригадный комиссар. Убеждать, агитировать каждый может. Это же не лес валить, не мешки ворочать, не камень крошить!

— Ну, не скажи…

— Мне бы в разведку. В тыл врага — с группой самых отъявленных корешей… В общем, по-вашему, — товарищей!

— Сначала — в партию, а потом посмотрим!

— Сколько у меня времени?

— Хорошее дело не требует поспешного согласия. Определишься на все сто — дашь знать… Тогда и посмотрим что почём. — Политработник продолжил излагать вслух свои хорошо продуманные инициативы, всё дальше и дальше забираясь в глубь смешанного леса. — Однако долго не тяни… Ибо у нас с Михаилом Ефимовичем грандиозные планы насчёт таких сорвиголов, как ты, имеются.

— Простите… А этих самых сорвиголов в известность насчёт собственного же будущего вы поставить не желаете-с? — с издёвкой и плохо скрываемым недоверием покосился на него Подгорбунский, заботливо складывая свои трофеи на заблаговременно расстеленную поперёк узкой лесной тропинки фронтовую газетёнку.

— Что ж… Попробую немного приоткрыть завесу военной тайны… Итак… Наши намерения практически полностью совпадают с твоими личными…

— С этого места, пожалуйста, подробней!

— Командующий корпусом ратует за создание в составе вашей бригады особого разведывательного батальона из самых бесшабашных бойцов… Кому, как не тебе, возглавить одно из его подразделений? — Николай Кириллович хитровато улыбнулся и надолго замолчал, ни на миг не спуская глаз со своего визави, чтобы надлежащим образом оценить его реакцию. — Соответствующее обращение к Верховному мы уже отправили, теперь дожидаемся его реакции.

— Но ведь это, как я понимаю, будет чисто офицерская должность?

— Вот-вот! Вступишь в партию, получишь звание…

— Ну, не знаю… Как меня с такой, мягко говоря, противоречивой биографией могут принять в святая святых, в славный ленинский авангард?

— Не боги горшки обжигают. Я дам рекомендацию, Михаил Ефимович поддержит…

— Значит, доверяете, товарищ бригадный комиссар? — воспрянул духом старший сержант.

— Ещё бы — на все сто. Наш ты. Советский. Настоящий. Про таких говорят: "С ним я бы пошёл