Избранное. Том 3: Никогда не хочется ставить точку - Олег Куваев

— Пилахуэрти Нейка? Нет, не знаю.

— А знаете, есть такая река Кувет?

— Знаем, ноэто далеко. Это не в ту сторону,

— Так вот там есть горка Пильгурти Кувейти Нейка. Это значит: "горка, стоящая между трех речек". Понимаешь, три речки впадают в Кувет, а между ними одна горка. Пастухи так объясняют друг другу.

Мы задумываемся. Созвучие полное, и толковый перевод. У пастухов больше терминов для названия рельефа, чем у самых завзятых геоморфологов-Пильгурти Кувейти Нейка. Это далеко не в той стороне, но, может быть, около Эльгытгына есть своя речка Кувет? Этим стоит заняться.

В стаде каюоегто событие. Пастухи уходят один за другим, закинув на плечо скрученные в кольца чааты. С нами остается пес Кимка.

Когда-ни-будь, чем черт не шутит, я доживу до собственной комнаты с камином и креслом. Тогда обязательно понадобится четвероногий друг, который будет лежать возле кресла, пока я буду обдумывать очередную главу мемуаров. Я заранее обещаю, что таким другом будет только чукотская оленегонная лайка.

Это- крохотные черно-белые остромордые собаки. У них большие грустные и проницательные глаза. У Кимки глаза почему-то разного цвета: один голубой, другой коричневый. Я даю ему кусок мяса. Кимка признательно смотрит на меня голубым глазом и не убегает, как другие собаки, чтобы проглотить мясо в одиночестве. Нет. Он кладет его рядом на траву и не спеша, со знанием дела съедает маленькими кусочками. После этого он с осуждением смотрит коричневым глазом на Старика, который не дал ему ничего.

Впопыхах кто-то оставил на брезенте кусок моржового клыка и недоделаннуюфигурку оленя. Олень прост, но в нем есть главное — стремительная душа. Я не могу понять, в чем это выражается: рога намечены только куском материала, ноги грубы, но это не корова, это не белый медведь, это оЛены:.

Я размышляю, над загадкой чукотского примитива, комары с особым посадочным писком приземляются на

— Ч а а т (чукот.) — аркан для" ловли оленя.

шею и руки, пес Кимка смотрит на меня и тоже размышляет. Качаются белые головки пушицы, теплом дышит от брезента. Старик поет сквозь зубы тягучий. монгольский мотив. Это Чукотка. Может быть, это просто радосгь жизни.

Утром мы прощаемся с пастухами, со стадом и с Ким кой. Эту ночь мы дружески проспали сиим боко бок. Темнолицые плечистые люди смотрят нам вслед.

Я люблю бывать в верховьях тундровых рек. Здесь все меньше обычного. Узкими становятся долины, мелки и узки прозрачные протоки, мал кусок неба над головой, и осока, которая растет в заболоченных днищах вершинных долин, также густа и мала ростом.

Осока, ягель, бесконечные каменные вороха осыпей. Это мертвое царство камня и ветра. В прозрачной воде проток нет рыбы, в долинах нет зверя, нет птицы. Через переход или два мы увидим воды озера Эяьгытгын, Вспоминаются слова бригадира Рыльтутегина;

"О, Эльгытгын! Русские люди худеют от зимних холодов и едут летом поправляться на курорт. Для оленя самый лучший курорт — это Эльгытгын. Там все время лед — мечинки! Там дуют ветры и идет холодный дождь — мечинки! От дождя растет ягель, от холода и ветра пропадает мошка, олени жиреют. Говорят, что там плохо нам, пастухам. Какумэ. Что хорошо оленю то еще лучше пастуху". "

Видел ли ты, как кормят мышами питонов?

Так вот он, Эльгытгын! Эльгытгын — Нетающее озеро. Прозрачная холодная" вода чуть плещет на темные бе реговые камни. Мелкий косой дождь сыплет короткими зарядами. Тяжелая пелена тумана скрывает берега, скрывает сопки. Мы знаем, что где то плавают изъеденные солнцем ноздреватые льды.

Мы устраиваемся под береговым утесом. Я смотрю на Старика и что то не вижу на его лице радости от встречи с озером. Может быть, несколько месяцев назад мы, ждали другой встречи? Думали о льдах и синей воде, о хо

К а к у м э {чукот.) — удивленное восклицание.

лодном солнце, р нагретых, заросших лишайником скалах. Я смотрю на Старика. И без того худые его щеки завалились, заросли грязноватой щетиной. Не унывай, старина, мы же на подходах к серебряной горе. Километров за семьдесят отсюда верховья Анадыря — исторической реки.

Разыскивать сейчас березку бесполезно. Вряд ли мы сумеем разжечь ее мокрую на таком дожде. Из рюкзака извлекаются драгоценные запасы сухого спирта.

Патентованнаяспиртовая печка жрет таблетки одну задругой. Я поднимаю кружку с чаем и произношу изв$ ный тост искателей приключений: "За удачу!"

Коротаем ночь на брезенте, тесно, прижавшись друг к другу. Ночные белесые духи тумана бродят над озером, туман над Анадырским нагорьем, туман над всей Чукоткой. Я не верю в ледяное безмолвие Севера, не верю в безотрадную болотистость тундры, в заполярное одиночество человека. Чукотка ближе, проще и понятнее человеку во второй половине XX века, чем в давние нецивилизованные времена. Но сегодня ночью я чувствую себя озябшим пещерным жителем.

Старик тяжело бормочет во сне и жмется ко мне. Может быть, он соображает, как сделать из самородного серебра молот, чтобы ухлопать на завтрак какое ни-будь ископаемое?

Ты видал, как кормят мышами тридцатиметровую анаконду? — спрашивает меня утром Старик.

— Не приходилось.

— Вот, смотри! — И он со злостью распаковывает следующий пакетик спирта.

Глотаем консервы. Старик злится. Пустыня, черт бы ее побрал! Как в центре Гренландии. Даже комаров нет. Лустыня, залитая туманом: Туман связывает нас крепче, чем пресловутый самурайский шнурок. Как иззябшие жалкие Прометеи, мы прикованы туманом к мокрым камням.

Эльгытгын — мекка романтиков. Многие из бродяг по призванию мечтают побывать на берегах этого озера. Но мы ищем также и легендарную серебряную гору. Где она среди сотен скрытых туманом сопок? Век кладоиска тельских авантюр отошел в прошлое вместе с веком парусов, белых пятен на карте, вместе с мушкетными пулями и таинственными злодеями. Современных кладоискателей готовят в тишине институтских аудиторий. Миллиарды го. л.

36 сударственного бюджета, научно исследовательские институты, армия академиков, инженеров, рабочих — вот что такое кладоискательство в наше время.

Что значит по сравнению с этим цепочка маршрутов двух жалких дилетантов без карт, без снаряженья, без аэрофотоснимков.

Я молчу, молчит Старик, но мы оба думаем об од. ном и том же. И убей нас на месте гром, если мы оба не верим в удачу!

Глазами академика Обручева

Мы решаем уходить. В рюкзаках мало консервов, царство непутаной дичи осталось далеко внизу, плитка питон глотает таблетки уже не как мышей, а просто как мелкие просяные зернышки.

Отсыревший листок карты на коленях. Я прочерчиваю длинный кольцевой маршрут: вначале на юг, потом на запад, потом на север, потом на восток. Этим кольцом мы сделаем вее, что положено нам сделать в это неудачное лето.

Мы осмотрим верховья всех встречных речек, мы в бинокль будем просматривать склоны и будем искать небольшую горку с яото выраженным индивидуальным обликом. Может быть, это и бесполезно, но.

Путаный ветер начинает разгонять туман. Мы укладываемся: ветер становится устойчивым. Мы вскидываем рюкзаки на плечи, и как по заказу желтое виноватое солнце проглядывает сквозь низкое месиво облаков.

Мы не жалеем, что уходим. Все же на прощанье Эльгытгын открывается нам целиком. Старик усаживается на камень и вынимает трубку. Так вот оно, Нетающее озеро! Поколения оленеводов находили здесь спасение от комаров для своих стад, ягель и туманы.

Озеро круглой, почти правильной формы. Белые пятна льда в середине и ровные ленты береговых валов. Хмурые темные зубцы утесов окружают озеро. Камень, лишайники, камень. Тихо. Пусто. Озеро покрыто мелкой зыбью. Кое где розовые отсветы солнца ложатся на скалы и воду.

— Лунный кратер. Черт меня побери, настоящий лунный кратер, слышу я тихий голос Старика. — Знаешь, парень, когда будут готовить людей на Луну, то наверное

в комплекс тренировки будут входить и приучивание людей к лунным пейзажам. Вот готовый полигон. Вернусь и посылаю предложение в Академию наук.

Я,не стал напоминать Старику, что он еще не видал лунных пейзажей. Достаю записную книжку.

". Когда я буду писать роман о жизни на луне, я помещу своих героев именно в такойткратер. Особенно мрачно озеро ночью, черные зубцы гор чернеют на лунном небе, половина впадины в тени и белесаяполоса тумана закрывает все ее дно. "Эти строчки написал здесь С. В. Обручев зимой 1934 года.

Дни, ночи и сантиметры

Наши ноги отсчитывают карандашные сантиметры на карте. Мы отдыхаем, прислонившись к камням. Желтые, забитые гальк бй долины проплывают перед стеклами бинокля. Горные кулики провожают нас своим печальным свистом.;

Круглые сопки Анадырского нагорья десятками проходят перед нами. Мы видим, как по каплям из звонкого, бормотанья под глыбами осыпей, из насыщенных влагой моховых подущекг из крохотных ручьев рождаются воды Анадыря и Анюя.