Мой белый, белый город - Илья Штемлер

И он ушел легкой походкой удачливого человека, так ничего и не вспомнив.

Старик Нури

Матери моей посвящаю

Со стариком Нури я познакомился при довольно смешных обстоятельствах.

Я сидел на скамейке в тени дерева и ждал, когда откроют окошко под табличкой «Прием и выдача анализов». Мама поручила взять ее анализы, а окошко все не открывали, и я рисковал опоздать в школу.

На длинной скамье сидели люди с банками и бутылками в руках. Ближе всех к окошку сидел одноглазый старик. В ногах у него стояла огромная плетеная корзина - зембиль, из которой торчала литровая бутылка, заткнутая газетной пробкой.

Когда окошко открыли, старик оказался первым.

- Мне только получить надо, - сказал я, протискиваясь к окну.

- Иди, иди. - Длинный палец старика, похожий на стручок, уперся мне в грудь. - Очередь становись. Иди.

Я возмутился: получить справку - секундное дело! Достаточно того, что я выстоял три часа вчера, когда сдавал эти анализы…

- Иди, говорю. Такой здоровый! Иди! Становись очередь, - повторил старик и вытащил бутылку.

Медсестра удивленно посмотрела на старика:

- Сколько дней вы собирали?

- Три, - с готовностью ответил старик, затем подумал и накинул еще один день. - А что, мало?

- Много, - ответила медсестра. - Это не годится.

- Как не годится? - возмутился старик, но, видно, решил не обострять отношений с медсестрой - голос его зазвучал просительно: - Почему не годится? Думаешь, старик Нури вылечился?

Я воспользовался недоразумением, протиснулся к окну, назвал фамилию и получил справку. Это вывело старика из себя окончательно.

- Без очереди пролез - большой спасибо, да?! А Нури с утра здесь, ему говорят: «Не годится». А что годится? Блат годится?!

Мне было интересно, чем закончится эта история, но я опаздывал в школу. Так впервые я встретился с одноглазым Нури.

В нагорной части города, за кладбищем, были разбросаны огороды семей фронтовиков, их называли «пригородное хозяйство». И я каждый день трясся в трамвае, чтобы натаскать в огород несколько ведер воды. Вскоре я договорился со своим приятелем Шуриком - их огород был рядом с нашим. Один день ездил я и заодно поливал его огород, на другой день ездил Шурик и заодно поливал мой. На пустыре, отделяющем наши огороды, разместили пункт по сбору утиля - деревянный сарай - и позади него склад.

Как-то у меня пропало ведро. Правда, ведро было старое и ржавое, но воду еще держало и для поливки огорода было самым подходящим ведром. «Может, Шурка оставил на своем участке»,- подумал я и отправился через пустырь.

Проходя мимо склада утиля, я увидел отличное, почти новенькое ведро, правда сильно помятое, с отбитой эмалью. К тому же с деревянной ручкой, чтобы не резало пальцы. Ведро лежало у самого забора, и, чтобы его достать, надо было слегка отодвинуть доску.

Я остановился. Ведро мне очень нравилось, но я сильно трусил. А если склад охраняют?.. Но ведро звало, кричало, поворачивалось ко мне деревянной удобной ручкой. А вдруг и на Шуркином огороде нет нашей старой посудины?

Я достал ключи от квартиры и незаметно подкинул их на территорию склада, в сторону ведра. Потом подошел к забору вплотную и крикнул, правда не очень громко:

- Эй, охранник! Я ключи уронил… Эй!

Никто не откликался. Я постоял минуту, потом, не скрываясь, смело, будто не чувствуя за собой вины, отодвинул доску и шагнул за ограду.

…Обратно я шел с двумя ведрами и твердым намерением закинуть одно за ограду, как было. Но затем я передумал, я решил вернуть ведро утильщику, объяснив, что нашел возле склада.

Утильщик сидел за конторкой и держал на вытянутых пальцах блюдце с чаем.

- Слушай, обед, слушай, - произнес он и поставил блюдце на барьер. Тут я узнал одноглазого старика Нури, которому так не повезло в поликлинике. Наверняка он меня не узнал, и мне захотелось спросить, сдал ли он свои анализы… - Хорошо, ставь весы, - вдруг согласился старик.

- Я случайно нашел… - начал было я.

- Меньше говори, меньше говори… Два кило! Это стоит тридцать копейка. Иди! Иди! - Старик сунул мне в карман тридцать копеек, а ведро бросил в угол, напутствуя меня жестом, который можно увидеть лишь в Баку (правда, через много лет я встретил этот жест в итальянских фильмах…).

Все это произошло молниеносно.

- Это ведро я нашел… - начал было я снова.

- Ты что, танк нашел, да? Диражабль нашел? Один ведро нашел ты! Такой ведро стоит тридцать копейка. Не хочешь - бери назад. Иди танк найди, тогда посмотрим… Иди, говорю, обед! А другой ведро? Нет? Иди! - Старик презрительно оглядел меня единственным глазом и повторил прежний жест. Он видел во мне маленького сквалыгу, который за одно ведро хотел получить черт знает что и, считая себя обманутым, передумал сдавать второе.

Я вышел. Я получил тридцать копеек, а за что? Ну и черт с ним, сам не дал мне и слова сказать, ненормальный какой-то старик. Наверняка у него отвратительные анализы, черт бы его взял…

Мне хотелось оправдать себя, свалить все только на старика. Я не хотел себе признаться, что мог же я, в конце концов, ему все объяснить, а не уйти. Однако я все-таки ушел. Подумаешь, тридцать копеек. Один трамвайный билет…

Мой приятель Шурик выслушал сообщение с величайшим вниманием. Он даже вытащил из ушей вату, которую ему всегда туда напихивали, - Шурик был склонен к простудам.

- Да, - сказал Шурка после долгой паузы и сунул вату на место.

Я ждал, что он еще произнесет.

- Ну и ну, - сказал Шурик, не отрывая взгляда от тридцати копеек.

…Назавтра, вернувшись с огородов, Шурик показал мне шесть рублей и еще похлопал по карману, где звенела мелочь. Я почувствовал себя обманутым. Но Шурик был великодушен, и мы отправились в кино. По дороге он сообщил, что принес старому Нури две тяжелые болванки. В два захода…

Фильм был про партизан. А когда фильм окончился, я сказал, что завтра поливать огород пойдем вместе. На что Шурик ответил - жаль, что сейчас уже не завтра.

Над одноглазым Нури нависла серьезная опасность.

Шурка отличался от меня рассудительностью и аккуратностью. И эти свойства заставили его подойти с полной ответственностью к предстоящей операции.

Выбрав момент, когда на дверях сарая висел огромный амбарный замок, Шурка с моей помощью отодрал в заборе доску, оставив ее висеть на одном гвозде. Доска болталась как маятник, стоило лишь толкнуть.

Я помогал Шурке нарочито лениво. Мой вид, как мне казалось, должен был говорить о том, как мне не нравится заниматься всем этим делом. И что сюда я попал совершенно случайно, что я понимаю: это нечестно - и принимаю в этом самое незначительное участие.

А Шурка был тороплив и смел. И этим хотел подчеркнуть свой интерес к игре. И то, что не считает все это серьезным проступком, а только игрой. Увлекательная, новая и опасная игра - вроде того, что происходило, по его мнению, на фронте, в кинофильмах… А деньги - это так, случайность, которой могло и не быть… Так мы обманывали друг друга своим видом и полагали, что это получается. Мы тогда не думали, что и взрослые люди часто играют в такие игры - нам было по одиннадцать лет, и мы были начинающими подлецами…

Затем мы выкатили вагонное колесо, какой-то липкий тяжелый лом и несколько дырявых тазов. Все это спрятали и стали ждать, когда старый Нури откроет свое заведение.

Назавтра в наших карманах оказалось около двадцати рублей.

Вечером мы пошли в летний кинотеатр, где второй месяц показывали «Сильву». А вначале демонстрировали киножурнал о зверствах фашистов на захваченной территории. Потом слушали грустные песенки Сильвы.

Некоторые покидали зал после окончания киножурнала, бесшумно, словно тени, но большинство оставалось, жадно глядя на опереточное великолепие.

Я плохо следил за действием на экране. Я фантазировал, мысленно посылая Эдвина на фронт, где он совершал потрясающие подвиги…

- Я думаю, надо еще кого-нибудь втянуть, - услышал я шепот Шурика.

- Куда? - спросил я, прервав эпизод похищения Эдвином на самолете гада Гитлера.

- Старик может нас приметить. Надо еще кого-нибудь, - ответил Шурка - он тоже был далек от всего, что происходило на экране.

- Давай расскажем Тофику, - предложил я, одновременно представляя сцену награждения Эдвина боевым орденом и его встречи с медсестрой Сильвой.

- Тофик - маменькин сынок, - ответил Шурка странным голосом. - Надо кого-нибудь из больших.

Я искоса взглянул на него. В просветленной темноте кинозала его лицо представилось мне незнакомым. Я подумал, что Шурка здорово трусит. Я и сам чувствовал себя не очень бодро. Особенно в тот момент, когда старик Нури, рассматривая вагонное колесо, сказал с непонятной интонацией: «Из какой трамвай вытащил?..» Я наклонился к закупоренному ватой Шуркиному уху.

- Трусишь? - презрительно ломая голос, спросил первый трус Шурка.