Сумерки героя - Дэвид Геммел

Мадзе Чау выпил еще немного, вернул кубок, почти полный, слуге и снова забрался в носилки.

— Садись со мной, Кисуму, — велел он.

Маленький воин кивнул, вынул меч в ножнах из-за кушака своего длинного серого кафтана и уселся напротив купца. Носильщики взялись за обитые тканью шесты и подняли их на высоту пояса. Старший шепотом отдал команду, носильщики вскинули шесты на плечи. Мадзе Чау удовлетворенно вздохнул. Он хорошо вышколил обе смены, обращая внимание на каждую мелочь. Путешествие в носилках обычно напоминает плавание в маленькой лодке по бурному морю. Экипаж бросает из стороны в сторону, и через несколько минут люди деликатного сложения начинают испытывать дурноту. У Мадзе Чау дело обстоит по-другому. Обе группы подобраны по росту и в Намибе обучались ежедневно по нескольку часов. Их хорошо кормят, им хорошо платят, это здоровые молодые парни, возмещающие силой недостаток воображения.

Мадзе Чау, откинувшись на подушки, перевел взгляд на стройного черноволосого молодого человека, сидевшего напротив. Кисуму молчал, держа на коленях кривой трехфутовый меч, глядя угольно-черными раскосыми глазами прямо на Мадзе Чау. Кисуму говорил редко, и от него всегда веяло спокойствием — Мадзе Чау это начинало нравиться. В юном воине никогда не чувствовалось ни малейшего напряжения.

— Как это случилось, что ты не нажил себе богатства? — спросил Мадзе Чау.

— Я попрошу вас дать определение богатства. — Длинное лицо Кисуму, как всегда, хранило бесстрастное выражение.

— Возможность покупать то, что хочешь и когда хочешь.

— В таком случае я богат. Все, что мне нужно, — это немного воды и пищи ежедневно. За это я могу заплатить.

— Поставим вопрос по-другому, — улыбнулся Мадзе Чау. — Почему твое прославленное мастерство не принесло тебе сундуков золота?

— Золото меня не интересует.

Это Мадзе Чау уже знал. Это объясняло, почему из всех раджни в чиадзийских землях Кисуму ценился наиболее высоко. Все знали: этого воина купить нельзя и потому он никогда не предаст человека, который его нанял. И это поражало, ибо чиадзийские богатеи всегда дорого платили за преданность, а такие, как Кисуму, телохранители не задумываясь меняли хозяина, получив более выгодное предложение. Интрига и предательство цвели пышным цветом во всех кругах чиадзийского общества. И в этом-то продажном свете, как ни любопытно, Кисуму почитали за его честность. Никто не смеялся над ним у него за спиной и не корил его за «глупость». «Странный мы народ», — подумал Мадзе Чау

Кисуму закрыл глаза, его дыхание сделалось глубоким. Мадзе Чау пристально наблюдал за ним. Не более пяти с половиной футов ростом, слегка сутулый, этот человек походил скорее на ученого или священника. Длинное лицо и опущенные углы губ придавали ему меланхолический вид. Лицо самое обычное — не красивое и не безобразное. Единственная отличительная черта — маленькое красное родимое пятно над левой бровью.

Кисуму открыл глаза и зевнул.

— Ты уже бывал когда-нибудь в Кайдоре? — спросил купец.

— Нет.

— Здесь живут дикари, язык их труден и для слуха, и для разума. Гортанное, грубое наречие. Никакой музыки. Ты говоришь на иноземных языках?

— Да, на нескольких.

— Здешние жители — выходцы из двух империй, Дреная и Ангостина. Оба языка имеют одну и ту же основу. — Мадзе Чау начал излагать историю этого края, но тут носилки внезапно остановились. Кисуму отодвинул дверцу и легко спрыгнул на землю. Мадзе Чау позвонил в колокольчик, и паланкин опустился на камни — не слишком плавно, к его раздражению. Он вылез, чтобы отругать носильщиков, и увидел вооруженных людей, преградивших путь. Одиннадцать человек с мечами и дубинками, а у двоих к тому же длинные луки.

Мадзе Чау оглянулся на своих охранников. Вид у них был беспокойный, и это усилило его раздражение. Они обязаны сражаться — им заплатили за это.

Подобрав полы желтого кафтана, Мадзе Чау двинулся навстречу незнакомцам.

— Добрый вам день. Зачем вы остановили мои носилки?

Вперед вышел высокий, широкоплечий бородач с длинным мечом в руке и двумя кривыми ножами за широким поясом.

— На этой дороге полагается платить пошлину за проезд, косоглазый.

— И какова же плата?

— Для такого богатого чужеземца, как ты, — двадцать золотых.

При этих словах из-за скал и валунов справа и слева вышли еще с дюжину человек.

— Мне эта плата представляется чрезмерной. — Мадзе Чау повернулся к Кисуму и спросил по-чиадзийски: — Как по-твоему? Это грабители, и их больше, чем нас.

— Хотите заплатить им?

— Ты думаешь, они ограничатся двадцатью золотыми?

— Нет. Как только мы уступим, они потребуют еще.

— Тогда я не желаю платить им.

— Вернитесь в свои носилки, — тихо сказал Кисуму. — Я расчищу дорогу.

— Я предлагаю вам посторониться, — сказал Мадзе Чау бородатому вожаку. — Это Кисуму, самый опасный чиадзийский раджни. Тебя сейчас отделяет от смерти всего несколько мгновений.

— Может, оно и так, косоглазый, — засмеялся вожак, — но по мне, он еще один желтобрюхий карлик, которому пора на тот свет.

— Боюсь, что ты заблуждаешься, — улыбнулся Мадзе Чау. — Впрочем, все наши поступки имеют последствия, и человек должен мужественно принимать их. — Он отвесил короткий поклон, который в Чиадзе сочли бы оскорблением, и медленно направился к носилкам. Оглянувшись, он увидел Кисуму перед вожаком, по бокам у которого стали двое разбойников. На миг Мадзе Чау усомнился в правильности такого решения. Кисуму казался таким крошечным и безобидным против звериной силы этих круглоглазых!

Вожак поднял меч. Клинок Кисуму сверкнул в воздухе.

Несколько мгновений спустя, когда четверо разбойников лежали мертвые, а остальные разбегались кто куда, Кисуму вытер свой меч и вернулся к носилкам. Он не запыхался и не раскраснелся, и вид у него, как всегда, был мирный и безмятежный. У Мадзе Чау сердце билось очень сильно, но он старался сохранять невозмутимость. В бою Кисуму двигался с почти нечеловеческой быстротой, рубя, кромсая и кружась, как танцор. Шестеро охранников в то же самое время атаковали вторую половину разбойников, и те тоже обратились в бегство. Столь удовлетворительный итог оправдал расходы на охрану.

— Как по-твоему, они еще вернутся? — спросил Мадзе Чау

— Все возможно, — пожал плечами Кисуму и умолк, ожидая приказаний.

Мадзе Чау позвал слугу и спросил, не хочет ли Кисуму вина с водой. Воин покачал головой. Сам купец намеревался выпить только глоток, однако осушил кубок наполовину.

— Ты молодец, раджни.

— Надо двигаться дальше, — заметил Кисуму.