Проклятие скифов - Сергей Пономаренко

Опия терпеливо ожидала, пока энарей придет в себя и расскажет, что ему удалось увидеть в будущем. Наконец он открыл глаза и произнес:

— Невольница родит мальчика, но твоему сыну Орику не следует его опасаться. Хотя я думаю, что это тебя все равно не остановит. — Он бросил на женщину пронзительный взгляд, и ей показалось, что жрец читает ее мысли.

Поблагодарив, Опия ушла.

Несмотря на уверения жреца, она не стала испытывать судьбу и подослала к беременной невольнице безъязыкую Фатиму. Вскоре невольница умерла в страшных мучениях, а ее тело почернело.

После этого уже Матасий навестил Опию ночью.

— Трупный яд ехидны, которым наши воины смазывают стрелы, не очень годился для того, что ты сделала. Вот этот яд более подходит для таких целей — человек умирает, словно от лихорадки. — И энарей достал из-под одежды плотно закрытый маленький лекиф.

— Ты ошибаешься, жрец. Смерть ниспослана ей богами, а не мной, — гордо вскинулась царица.

— Бывает, боги доверяют делать свою работу людям.

И жрец сразу удалился, оставив ей сосуд с ядом. Еще несколько раз Опия приходила к Матасию, чтобы узнать, кто должен родиться у той или иной невольницы, на которую обратил внимание Скил, но всякий раз энарей видел, что будет девочка, и ни разу не ошибся.

Когда в жизни Скила появилась Ирида, Опия после долгих раздумий пришла к Матасию и попросила заглянуть в ее будущее.

— Прости меня, царица, но я уже знаю, что тебя ждет впереди. — Матасий холодно посмотрел на нее.

— Что ты можешь мне рассказать об этом, жрец?

— О твоем будущем? Ничего. Ты рано умрешь, и царицей станет чужеземка. У нее родится много детей, и Орик не будет верховным царем. Продолжить?

Опия вздрогнула — острая боль пронзила ей сердце, тело сразу обессилело, и она почувствовала, что не хватает воздуха.

— Человек не может противиться воле богов, выполнять их волю — его священная обязанность. — Жрец изобразил на лице подобие улыбки.

— Что ты этим хочешь сказать, жрец?

— Боги недовольны Скилом, а ты можешь изменить и свою судьбу, и судьбу Орика.

— Ты предлагаешь отравить Скила тем ядом, который ты мне дал? — зло вскинулась Опия. — Я не верю тебе и твоему пророчеству. Скил мне поклялся именем богов — и он не отступится от своего слова.

Опия подумала: «Лживый жрец, хочешь моими руками погубить Скила и, объявив отравительницей, тут же избавиться от меня».

Матасий внимательно на нее посмотрел, и его бородавчатое безволосое лицо напомнило Опии отвратительную жабу. Жрец после минутного размышления ответил ей:

— Ты знаешь, что я сказал правду, и времени на раздумья у тебя нет. Тебе не надо подсыпать яд Скилу — хотя так было бы надежнее… Мне достаточно получить ненадолго любую вещь царя, с которой он не расстается и носит на теле.

— Это невозможно, — заявила Опия.

— Ничего нет невозможного для человека, которого в скором времени ждет смерть. Хорошенько подумай, царица, и приходи. Однако не медли — Скил возвращается с победой из похода. — Жрец сразу же отвернулся от нее, словно она уже покинула его шатер, и ей пришлось уйти.

Опию охватила тревога — она поверила Матасию. Для того чтобы Скил, не нарушив клятву перед богами, получил новую царицу, она должна умереть. И Скил рано или поздно на это пойдет.

Взять что-либо из его одежды, а потом вернуть — невозможно, так как он сразу заподозрит неладное. Привлечь кого-нибудь из его слуг — опасно. А время идет, и неизвестно, что он предпримет, вернувшись из похода. Вот тогда у нее возникла идея с подарком — диадемой.

Золотой обруч, перед тем как подарить Скилу, Опия отнесла Матасию. Тот повертел его в руках и недоверчиво спросил:

— Ты уверена, что он будет его носить?

— Я найду для этого нужные слова, жрец. Делай свое дело, а я сделаю свое.

— Придешь завтра ночью — он будет готов.

— Это будет особый яд? — опасливо спросила Опия, не представляя, как можно отравить через вещь, а не через кровь.

— Нет. Проклятие действует не хуже яда, хоть и гораздо медленнее. Мы видимся с тобой в последний раз. Запомни — наши судьбы крепко связаны. После того как я сойду в Нижний мир, и тебе недолго быть в этом мире. Так что поспеши — мы еще можем повлиять на наши судьбы!

Теперь, после расправы Скила над Матасием и ночного разговора, Опия пожалела, что не прибегла к яду, — ведь еще неизвестно, когда сработает проклятие, наложенное жрецом. Она отыскала лекиф, некогда подаренный Матасием, решив пустить его в ход при следующей встрече со Скилом. Днем она узнала, что Скил уехал, желая посетить дальние кочевья, но не сомневалась, что тот поехал в Ольвию, на встречу с Иридой.

4

В богатом доме архонта Фоаса в полном составе собрался Совет семи, что происходило в исключительных случаях. Причиной тому был приезд из Пантикапея тайного посла тирана Астинакса — молодого фракийца Спартока. Несмотря на то, что Пантикапей, как и Ольвию, основали выходцы из Милета, города соперничали и даже противостояли друг другу. Особенно усилилось это противостояние, когда Пантикапей, став во главе симмахии — добровольного союза городов, в итоге образовал Боспорское царство с тиранической и династической властью Археанактидов. Члены совета Ольвии не без оснований опасались, что если бы не огромное расстояние, разделяющее их, то Пантикапей распространил бы свою власть и на них, как ранее произошло с городами Тиритака, Мирмекий, Порфимий и даже с Феодосией.

Самый богатый и уважаемый член Совета, торговец зерном и вином Алкмаон, пренебрежительно окинул взглядом молодого фракийца и зычно приказал:

— Рассказывай, зачем ты нас собрал, но не утомляй длинными речами — у нас есть дела и поважнее.

— Тиран Астинакс желает вам здравия, удачной торговли и приумножения богатства! — начал Спарток свою речь.

Алкмаон, запрокинув голову, громко расхохотался, другие члены Совета последовали его примеру, за исключением Фоаса, у которого было напряженное и хмурое лицо.

— Астинакс желает нам удачной торговли и приумножения богатства? Нам?! — грохотал, все еще смеясь, Алкмаон, явно смакуя услышанные пожелания.

Молодой фракиец, выделяющийся своей статной фигурой и приятной внешностью среди разнеженных и толстых греков, не смутился подобному приему, а, наоборот, сам заулыбался:

— Рад, что слова Астинакса упали на благодатную почву и принесли вам хорошее настроение. К сожалению, то, о чем буду говорить дальше, вряд ли поспособствует веселью…

— О чем же ты хочешь говорить? — закудахтал, давясь смехом, Гиппатион, владелец многих гончарных и ювелирных мастерских.