Никто мне не верит - Молли Катс

— Я разработала список возможных тем. Мы можем выбрать из него что-нибудь стоящее. Ой! Совсем забыла. — Кара поспешно вышла и вернулась с коробкой таких невообразимых размеров, что она с трудом несла ее.

Они вместе положили его на стол. Линн рассмотрела квитанцию. «Федерал Экспресс. Из Лос-Анджелеса».

Кара сняла оберточную бумагу, и они открыли коробку. Внутри была упаковочная корзина из легкого дерева, причудливо сконструированная так, что каждая маленькая клетка в ней служила безопасным местом для хранения одного персика.

Великолепные персики шести сортов.

Линн открыла записку.

Почерком Грега было написано: «Персики для персика. Ты скучаешь по Лос-Анджелесу? Надеюсь, что „да“, потому что я скучаю по тебе. Люблю и целую, Грег».

Кара погладила большой красный пушистый шар.

— Никогда не видела ничего подобного.

— То же самое я сказала на Фермерском рынке. И он прислал их. Интересно, где он взял эту корзину? Наверное, делал ее на заказ.

— Что бы он ни делал, ему это доставило немало хлопот. Этот парень действительно любит тебя, Линн. А ты беспокоилась, что он не звонит.

Линн прищурилась:

— Я никогда такого не говорила.

— Неужели ты думаешь, что после стольких лет, проведенных с тобой рядом, я не могу разглядеть на твоем лице столь четко написанный на нем вопрос? Итак. Ты будешь ему звонить?

— У меня нет его номера.

— Я позвоню на КТВ.

— Спасибо. Попроси к телефону Вики Белински. Спроси у нее название рекламного агентства, в котором работает Грег Альтер. Я не помню его. — Она улыбнулась. — Удивительно, что я хотя бы помню, в каком полушарии находилась в ту ночь.

Кара быстро записала нужную информацию и вышла.

Линн достала один персик. Его кожица была пушистой, словно сделана из замши. Цвет персика включал всю гамму от темно-красного до нежно-желтого. Он был настолько зрелым, что почти растекался в ее руке.

Линн поискала в письменном столе что-нибудь, чем можно было его разрезать, и нашла старый нож для вскрывания писем. Положила персик на салфетку, отрезала большой кусок и надкусила его. Она никогда не пробовала ничего более вкусного.

Доела кусок, отрезала еще один и подошла к окну. Бездумно пережевывая персик, она смотрела с высоты двенадцатого этажа на машины, движущиеся внизу по бульвару Моррисей. Как всегда в это время дня на проезжей части царил полный беспорядок: все старались обогнать друг друга.

Она смотрела, как «Камаро» метался из ряда в ряд. Водитель не мог найти ни малейшего прохода между машинами, да и вряд ли он мог продвинуться вперед, так как тратил все свои силы на лавирование.

Долгие годы Линн точно так же расходовала всю свою энергию — постоянно в движении и никакого сдвига в каком-нибудь направлении. Жизнь, ограниченная жесткими рамками работы. Переход с одного места на другое — сперва на радио, потом на телевидении — с одной только надеждой — попасть в эфир.

Наконец она начала понимать, что, только надеясь, ничего не добьешься. Если она хотела сделать свое шоу, то мало было просто старательно работать, ожидая волшебного дара.

Поэтому она смотрела, училась, умоляла, постоянно напоминала о себе, пока наконец Деннис Оррин не начал использовать ее на заменах в качестве ведущей программ.

Линн Марчетт. Человек, который отвечает за все — за микрофоны, за публику, за всю студию. Ни овец. Ни свиней. Перед тобой — люди.

Это стало удивительным достижением для незаметной девчонки из семьи, уделом которой был тяжелый труд.

Но она всегда испытывала чувство беспокойства и настороженности, когда все складывалось очень хорошо. Она была готова к поражению, но успех… словно какой-то бес внутри нее твердил о том, что она этого не достойна, и убеждал в том, что ей ничего не удастся добиться.

Когда происходило что-то очень хорошее: ее долгожданное появление в эфире, затем возникновение ее постоянной шоу-программы, наконец, этот чудесный контракт с КТВ и встреча с Грегом, — она в течение долгих часов и даже дней не разрешала себе поверить в реальность происходящего. Пока она окончательно не убеждала сама себя в том, что заслужила это, что способна наслаждаться этим.

Научиться воспринимать хорошее как должное… Из всего, что ей пришлось преодолеть на своем пути к эфиру и во время своей работы, это было, пожалуй, самым сложным.

Она могла проследить то, как развивалась ее зависимость от таблеток, начиная с самых первых дней жизни в Бостоне, когда она занималась самолечением, так как единственным врачом, которого она могла себе позволить в те дни, была она сама.

Зубная боль была у нее постоянной и отупляющей.

Когда она была ребенком, в семье не было денег на лечение зубов. К одиннадцати годам она уже не могла спать по ночам из-за этой боли. А когда боль становилась невыносимой, в воскресный полдень мать водила ее в «Красного цыпленка», единственный ресторан в Гринвилле, где обедал дантист городка, доктор Фентон Кейбелл. Доктор откладывал вилку и нож, шел в туалет и мыл руки, а затем осматривал воспаленный рот Линн.

Он всегда что-нибудь прописывал и просил мать привести Линн в понедельник к нему в кабинет, где он сможет заняться ее зубами, и никогда не просил немедленной оплаты. Но они никогда не ходили к нему в понедельник. Когда боль возобновлялась, повторялись воскресные визиты в ресторан.

До того, как ей исполнилось двадцать, Линн так ни разу и не села в зубоврачебное кресло. К этому времени объем работы, которую должен был сделать врач, достиг огромных размеров. Денег на это не было, поэтому она сделала лишь ту малую часть, за которую была в состоянии заплатить: несколько пломб, скобление и чистка. И лечение десен, когда врач настаивал на этом.

Но зубная боль, с которой она мирилась столько лет, не проходила, а наоборот, усиливалась, постепенно переходя в изнурительные головные боли. Она просыпалась в час или два ночи и принимала такое количество экседрина, единственного из лекарств, способного прекратить эту боль, что содержащийся в нем кофеин только продлевал ей бессонницу.

Она начала бояться этих болей.

Когда она стала засыпать на работе, то почувствовала отчаяние. В то время она была помощником продюсера. Она не могла потерять эту работу; продвижение по служебной лестнице давало ей возможность заработать больше денег, что в свою очередь позволяло продолжить лечение. Но ее зубы никогда не были бы вылечены и головные боли никогда не прекратились бы, если бы она не высыпалась и в результате была бы уволена.