Поезд 666, или число зверя - Алексей Зензинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интеллигент. Ну, мужики, пардон, разные, да?
Женщина. Не замечала. Вы, вот, с виду, прошу прощения, интеллигент, а прикид у вас облезлый, как у пенсионера — явно носите не первый год. У меня дома такой же за сторожа остался, потому как на большее не способен. Как возьмет в руки газету, все — до ужина в полной отключке. Я его позову: «Сережа!», так он может и не услышать. Пойдем к остановке, увидим, наш троллейбус стоит — хоть убей, не побежит. Я спрашиваю: «А как же ты в армии служил?» Такой пассивный. Лежим рядом, он глаза закроет, поди догадайся, слушает он меня или нет. Я тут фильм посмотрела, как из собаки сделали мужика, и ночью спрашиваю: «Сережа, а если бы у тебя хвост был, как бы ты брюки носил?» Представляете, что он мне ответил? «Я бы его, — говорит, — купировал».
Интеллигент (открывает дверь туалета и щелчком переправляет туда окурок). Ну, вы терпеливая. А у меня бывшая жена нашла в бумагах мои стихи и на развод подала. Не посмотрела, что у нас сын, квартира, пять лет общей жизни за плечами.
Женщина. И что же это за стихи такие?
Интеллигент. Ну, например. (Читает ей на ухо.)
Женщина. Фу, гадость! Пакость какая!
Интеллигент. Так ведь я не писал ей эти стихи на открытке к восьмому марта, а в столе держал. А она залезла. Мало ли, что у нас, воспитанных людей, в загашнике души. Чем культурнее человек, тем больше у него такой пакости в глубине спрятано. Я вот не могу прилюдно выражаться грубыми словами. Что мне остается? И зачем эти стихи на суде в качестве вещественного доказательства зачитывать?
Женщина. Да, этого я не одобряю. Обматерить, по лбу дать — это одно. А разводиться!.. Вообще не понимаю, как это можно разводиться?
Проводница (подобравшись к ним). А я не понимаю, как за таких извергов замуж выходят?
Интеллигент (нервно). Между прочим, вмешиваться в чужой разговор некрасиво, да?
Женщина. По сути-то она права. Терпеть не могу бандюков! Сплошной убыток торговле.
Интеллигент. А я-то тут при чем?
Проводница. А ты главный бандит.
Интеллигент помутившимися глазами смотрит на женщину. Та разводит руками, как бы говоря: «Куда от правды денешься?». Вцепившись себе в волосы, интеллигент в отчаянии скрывается в купе.
Голос старухи. За какие грехи мучаете меня? То в темноту бросите, то светом слепите. Вроде честно жила, жила, как могла, пошто теперь терзаете?
Женщина (ворчливо). Честно она жила!.. Ну, и дура! Впрочем, и я ничем не лучше!.. (Проводнице.) Что, пора спать?
Проводница. Да, я гашу верхний свет.
Расходятся. Проводница в служебном отсеке щелкает тумблером.
Верхний свет гаснет.
Голос старухи. Ой, темно! И грохочет что-то! Что за гром такой страшный? И все качается. (Пауза.) Бросили меня, заперли куда-то. Ой, холодно! (Пауза.) И по маленькой нужде хочется. Что ж делать, милые? Господи, что делать?
Плач ребенка.
Голос Юли. Не плачь, мой сладкий, не плачь. Спи, золотце, утро будет ясное. Вот уже и засмеялся, радость моя!..
Плач затихает. Стук колес и редкое мелькание огней.
Занавес.
* ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ *
Перегон пятый. Ярославль — Ростов Великий. Август 1991 года.Поезд останавливается. Голос диспетчерши сообщает: «Скорый поезд 666 Калинов-Москва прибыл на первую платформу». Проводница выходит в тамбур, слышно, как гремит, опускаясь, лестница. Дрюндель и Вовчик выходят в коридор, закуривают.
Дрюндель. Ты такое за ним припомнишь? Добрый час едем, а он ни слова не сказал. Смотрит в окно, собака, и молчит.
Вовчик. Крыть нечем.
Дрюндель. Точно! И как только мы с этим психопатом в дружбу вляпались?
Вовчик. Не говори. Абсцесс.
Дрюндель. Помнишь, как он на кухне вздумал прочитать узбекам лекцию о товариществе? Если бы ты его за шкворень не упер, они бы его точно зарезали. А помнишь картину в Ленинском зале? «Штурм Берлина». Он на колонне рейхстага приписал: «Капитан Федоров. Жил как собака, погиб, как герой. 5 мая 45 года». Ротный полгода всех до одного сношал, хотел узнать, кто автор.
Вовчик. А приятно!
Дрюндель. Я, вообще-то, очутившись в этом поезде, поначалу обрадовался, думал, Писатель ротного отыскал, и мы едем отдать ему долги по полной программе. А чему обрадовался? В Москве военное положение, и если мы офицеру в ухо двинем, нам впендюрят по полной катушке. А если он за услуги хунте или, наоборот, президенту, уже генеральские погоны получил? Нас же сразу к стенке, Вовчик! Нет, ты понимаешь, во что на этот раз нас хотел втравить Писатель?
Вовчик. Ты ж сказал…
Дрюндель. Что он не нашел Федорова? Да, я и забыл. И что ему неймется? У меня дело со скрипом, но движется, через год, через два получу для своей труппы статус муниципального театра. У тебя тоже перспективы наметились. Иностранцы к нам приезжать начали, мотель для них строят. Чтобы родить, девять месяцев нужно ребенка вынашивать. А он нам предлагает родить за девять дней. Пока ты спал, стихи мне читал: «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья! Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!» Наши, с вами имена, говорит, золотыми буквами…
Вовчик. …на могильном граните.
Дрюндель. Обещал лично всучить нам кусочек от мавзолея Ленина с автографом. А зачем мне кладбищенская атрибутика? Мне жизнь мила. Вон, к нему женщины сами косяком валят, хотя он для этого пальцем о палец не ударяет. Почему, спрашивается, я, как лось, рогами стучу перед каждой телкой, а ему все достается на халяву?
Вовчик. Игнорируй. Успех обеспечен.
Дрюндель. Уйти в монашество? Нет, пусть все остается, как есть. А вот женщину ему надо найти. И мне тоже. Ты не представляешь, какой это ужас — быть холостяком. Это вы с Писателем способны по несколько лет блюсти аскезу, а я — нет.
Вовчик. Без комментариев! Ноль внимания. Оскорблять бесполезно.
Дрюндель. Знаешь, у меня жена перед разводом увлеклась эзотерикой и всякими там проблемами космической энергии. Если нам открыть свои синие, а лучше — фиолетовые чакры и через астрал намекнуть, к примеру, соседке по купе, что там, через стенку, ни за что пропадает парень, может быть, все пойдет как по маслу. Напряжемся, Вовчик, и увидишь: она выйдет из купе и летящей походкой пройдет к Писателю, даже не заметив нас.
Вовчик. Дикость. Средневековье. Ладно. Убедил.
Дрюндель. Собрались!
Поезд трогается. Дрюндель и Вовчик смотрят на дверь, ведущую в купе Юли. После напряженной паузы медленно отодвигается дверь в последнем купе и появляется интеллигент.
Интеллигент (закуривая). Вы не на баррикады Белого дома едете, да?
Дрюндель (не скрывая разочарованности). Нет. С утра мы обошли все заведения Калинова и по полной перпендикулярности здешних жителей к происходящему в столице сделали вывод, что ничего серьезного у хунты не получится. Эти обалдуи играют не по своим правилам, а потому изначально проиграли… Ты, дядя, только не подумай! Мы и на баррикады интереса ради могли бы выйти, но третий наш кореш, Писатель, уверяет, что наша помощь там не понадобится. Он, Писатель, увлекался историей и усвоил, по его словам, одно: плодами революций пользуется не те, кто проливает кровь, а потом ликует на праздничных площадях, а совсем другие люди. Через какое-то время сладость победы над супостатом выветрится, и героям баррикад станет стыдно за то, что вольно или невольно привели к власти такую сволоту. Так вот, чтобы им не пришлось краснеть, чтобы среди новых сильных мира сего оказалось хотя бы несколько порядочных людей, он и везет нас, своих дружбанов, к месту действия. А мы не желаем, чтобы нас туда везли.
Интеллигент. И правильно. Вот у меня сложилось впечатление, если что-то и происходит в сферах, куда вы стремитесь, то, пардон, исключительно круговорот дерьма в природе. Хотелось бы с вашим приятелем согласиться, да? В конце концов, мы едем в одном поезде, в один город…
Вовчик (приходя в волнение, вдохновенно). Строго говоря, не совсем так, и даже совсем не так. Знаете ли вы про теорию двух городов? Красиво, черт побери, получается, красиво. Вот, скажем, кроме земного Иерусалима со всеми его синагогами, Стеной плача, резолюцией ООН и Ясиром Арафатом существует Иерусалим небесный намного улучшенная копия первого, град преображенный, очищенный от скверны и несовершенства. Точно так же там, на небесах, или, если угодно, в соседнем с нами мире, есть второй Лондон, второй Париж, вторая Венеция. Насчет Нью-Йорка — не уверен, а вот небесная Москва точно существует и кое-кто даже имеет шанс пропасть туда, оставаясь в здешней материальной оболочке.