Поезд 666, или число зверя - Алексей Зензинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По ходу его спича из купе выходят проводница, женщина и интеллигент. При последних словах Вовчика они хлопают в ладоши. Из купе высовывается рука Кракса и затягивает Вовчика внутрь.
Проводница (женщине). Артист! Вы что-нибудь поняли?
Женщина. Пытаюсь. Слова по отдельности все понятные, кроме этого самого Извергилия, а общий смысл все равно не улавливаю.
Проводница. Не Извергилий, а старуха Извергиль — у писателя Максима Горького рассказ такой есть, сеструхе он в школе нравился, она мне его вслух читала. (Смотрит на интеллигента.) Ишь, уставился, ирод! Натуральный Извергилий!
Интеллигент, передернувшись всем телом, ретируется в купе.
Женщина. Пойду я. Прямо голова от напряжения заболела. Нельзя столько думать, особенно — ночью.
Уходит.
Проводница. Смысл, смысл. Какой еще смысл!
Уходит.
Из шестого купе в куртке и с заплечной сумкой в руках выходит Бородач.
Бородач. Все свое ношу с собой. А вот тебя и сына не могу взять… Как он, спит?
Юля. Спит… Неужели все? Может быть, тебе поселиться в Калинове. Мать поймет, а сын, слава Богу, пока что маленький, родного отца не различает…
Бородач. А муж — не к ночи будь помянут?
Юля (сокрушенно). Да, конечно…
Бородач. Кроме того, меня в Калинове знает несколько хороших людей, которые рано или поздно меня увидят, не желая зла, проболтаются. А потом, дело не в Калинове или Москве. Мы могли бы поселиться хоть на Новой Земле, но снова став человеком от мира сего, я не смогу жить тихо. Сначала обрасту кучей знакомых, потом закручу какое-нибудь дело. Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, рано или поздно упрется в Москву, и тогда развязка неизбежна. Это я сейчас сидел тихо, как мышка, а обычно к концу поездки поднимаю на уши весь вагон. Нет, жить тихо — не для меня.
Юля (прильнув к нему). Но ты обещаешь, что вернешься?
Бородач. Я же сказал, что найду выход. Считай, что жизнь твоя гарантирована во всех отношения. Я построю для тебя новый город вместо Москвы и Калинова. Но пока мне нужно время, чтобы все обдумать и взвесить. Время — единственная вещь, которая играет сейчас на тебя.
Юля. Если ты обманешь и не появишься снова, я больше никому не буду верить… Если не останется тебя, для чего мне растить сына? Чтобы однажды и он оказался в этом мире теней и оборотней?..
Бородач. За сына не бойся. Если он молчит до сих пор, то лишь потому, что говорить особо не о чем. Может быть, он пришел, чтобы возвестить людям новую великую истину, мимо которой мы, взрослые недоумки, проходим, так ничего и не увидев? Может быть, он станет оправданием нашей бестолково прожитой юности… (После паузы.) Ну, ладно! Сейчас сойду в Александрове — и до скорой встречи!
Юля. Если до встречи, иди!
Отталкивает его. Бородач идет к выходу, там останавливается, тихонько машет рукой. Юля молча кусает пальцы, затем порывисто бросается к нему, целует, кусая губы, и обнимает, впившись пальцами в спину. Затем, отвернувшись, убегает к себе в купе.
Бородач уходит, потом возвращается и торопливо идет в конец вагона.
Бородач (вполголоса). Юля, Юля, а твой адрес! Как я тебя в Калинове искать буду?
Соседняя дверь отъезжает и лицом к лицу с ним оказываются Кракс и Левый. Бородач, сделав вид, будто ничего не происходит, проходит в хвост вагона, Кракс и Левый, словно зачарованные идут за ним. Уперевшись в дверь тамбура, Бородач, он же Писатель, поневоле поворачивается.
Кракс (выхватывая пистолет). Писатель!
Левый (выхватывая пистолет). Ты!
Бородач, вяло пожав плечами, разворачивается и хочет уйти, но Кракс и Левый хватают его за плечи.
Кракс. Какая трогательная встреча! Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!..
Левый. Дочь Иаира. Матфей. Стих 125. Чудо.
Кракс. Для покойника ты неплохо выглядишь, однако.
Бородач (оборачиваясь к ним). Здорово, ребята. У меня к вам сразу же предложение. Тут, совсем рядом младенческим сном спит маленький ребенок. Отойдемте в сторонку, и там дружески пообщаемся.
Кракс. Только не вздумай сбежать — пристрелим!
Отходят в дальний конец вагона.
Кракс. Славно ты нас подставил, Писатель, мир твоему праху! Мы за тебя поручились, от приговора тебя отвели, а ты взял, да слинял вместе с бабками.
Бородач. Я, конечно, на все ваши вопросы отвечу, но не найдется ли у вас для начала закурить.
Кракс. Только не думай, что открутишься. Как говорит Марат: что написано на перрон, не вырубишь топором. На!
Бородач (рассматривает пачку). «Парламент». Символично, однако… Ну, ребята, как вы жили все это время? За твоей карьерой я по мере возможности следил. Чем все кончилось?
Кракс. Банкротством, Писатель. Так что прибрал меня Марат, работы никакой не давал, только возил с собою по казино и на стрелки. Я поначалу маялся, а потом привык, вошел во вкус. И только я расслабился, как он говорит: «Хватит тебе, яхонтовый, жизнь свою за наш счет прожигать, отправляйся, золотой, парламентером в Калинов, и либо положи этот городишко к моим ногам, либо отомри за ненадобностью!» Понятное дело, во-первых, я сам калиновский, а во-вторых, работа расстрельная, никто добровольно не поедет, а я на счетчике, пришла пора баланс подводить.
Бородач. А что у Левого было?
Левый. Было ли, не было ли. Отмывал деньги. Стал владелец ломбарда. Большой человек. Пришла баба. Попросила бабки. Под залог квартиры. Дал бабки. Прошел срок у бабы. Бабки у бабы потрачены. Квартира у бабы переписана на ребенка. Ребенку пять годиков. Судиться без толку. Квартира уплыла. Бабки уплыли. Приплыли братки. Меня отодвинули, чтоб не мешал. Взяли бабу за белы руки. Взяли лом. Сломали правую руку. Нет у бабы бабок. Сломали левую ногу. Нет у бабы бабок. Сунули бабу в нужник. По горло в дерьме сидит баба. День баба сидит. Два баба сидит. Нет у бабы бабок. Хромай, баба, прочь. Иди-ка сюда, Левый! Гони бабки, а то оторвем репку!
Кракс. Левого поставили владельцем магазина автозапчастей… На новом месте к нему повадились сплошь да рядом свои же, ясеневские, и всякий раз, когда они доезжали до Левого, у них не было наличных. Левый завел книгу долгов. Однажды в магазин заглянул Марат и нечаянно узнал, что магазин больше чем наполовину работает в кредит. Левого хотели за все прошлые грехи пришить, но передумали и приставили ко мне в парламентскую делегацию, уговаривать калиновских штангистов добровольно поделиться рынком.
Бородач. Как Марат?
Левый. Блестяще. Как песня! Не задушишь, не убьешь!
Кракс. В уголовной среде, как на поверхности Солнца, протекают постоянные пертурбации. Царицынских, микояновских и останкинских общими усилиями пустили на колбасу. Таганские раскололись пополам и гасят друг друга, у чеховских нескончаемые разборки с горьковскими. Все течет, хотя, в сущности, ничего особенно не меняется. И Марат не меняется. Если услышит, что Писатель жив, сразу заподозрит нас в сговоре с тобой.
Бородач. То есть, вам остается привезти меня к ним живого или мертвого.
Кракс. Не дави на чувства, Писатель. Ты — не ребенок. Про твою слезу Достоевский ни слова не написал…
Бородач. Итак, вы меня привезете к ним. Дальше?
Кракс. Нет, ты нас на понт не бери! Мы, может, с Левым еще не придумали, как нам решить проблему твоего, писателева, существования. Ты нас в этот брудершафт, как сказала бы проводница, втравил, и мы сейчас могли бы стать травой, а ты бы жил да бороду почесывал… Но мы тебе зла не желаем, сволочь! (Умоляюще.) Писатель, отдай кредит. Или дай ниточку, чтобы можно было его перевести в какой-нибудь фонд детей, больных СПИДом, туда, где Марат сидит членом правления. В конце концов, это не твои деньги.
Бородач. Не могу.
Кракс. С каких это пор ты стал жмотом? Зачем тебе мертвому деньги?
Левый издает невнятный звук.
Кракс. Видишь: ты даже Левого обидел, а это хуже, чем ударить ребенка, больного СПИДом.
Бородач. Нет денег, мужики. Я их, за вычетом двухсот долларов на карманные расходы, полгода назад из Красноярска телеграфом перевел обратно в банк.
Кракс. Нет, ты не юли, Писатель! Еще вчера мы могли с тобой миндальничать, но за последний час все радикально переменилось.
Левый. Кардинально.
Кракс. Я тебе говорил, Писатель, мы были на нашей малой родине по поручению Марата. Выполняли роль живца в операции по ликвидации калиновских боксеров. Но живцы остались живы, а ясеневская братва и боксеры друг друга взаимно ликвидировали.