Газета Завтра 773 (37 2008) - Газета Завтра

Еще один стенд для натурных испытаний вынесен далеко за черту города, в леса и болота, где двигатель проверяется в естественных условиях, в том числе, в условиях жесткого внешнего воздействия. Во Франции, как и во всей густонаселенной Европе, нет места для таких полигонов. В Америке они вынесены в пустыню Невада и безлюдные пространства Юты. Здесь же, под Рыбинском, в безлюдных пространствах, есть место для таких испытаний.

При компьютерном моделировании идет борьба за каждый грамм веса, за каждый сантиметр размера. Известно, что шасси российского истребителя вдвое тяжелее и больше, чем у истребителя американского. Ибо плиты американских аэродромов стыкуются с миллиметровой точностью. А плиты наших взлетных полос создают перепады в несколько сантиметров. Это требует более крупных колес и массивных стоек, что увеличивает вес самолета, а значит, и мощность двигателя. Из таких мелочей складывается победа в конкурентной борьбе, победа в небе во время воздушного боя.

А вот и венец кибернетической культуры завода. Таинственное божество, дышащее в лунном свечении зала. Электронный бог, окруженный жрецами и служителями. Суперкомпьютер, собранный из полутора тысяч обычных компьютеров, соединенных особым, сверхвиртуозным способом. В нем играют миллиарды данных, пульсируют десятки программ, вспыхивают бессчетные образы, аттестующие работу мотора: его жизнь и угасание, болезнь и смерть, долговечность и победное продвижение к самолету. Поклониться божеству пришли руководители "Сатурна", представители зарубежных фирм, губернатор области, инженерная элита. Благоговейно, как волхвы, прислушиваются к космическому шелесту, таинственным мерцаниям. Таких компьютеров нет в стране. Его приобретение и установка — громадное достижение завода. Падает перерезанная ленточка. Ликование людей выглядит, как хор похвал божеству, которое знает все об этом грозном мире, где летят боевые самолеты, мчатся крылатые ракеты, разоряются банки и финансовые рынки, политики пытаются удержать в узде рассыпающийся мир, и Россия в своих упорных трудах подымается из руин. И вот уже суперкомпьютер занимает свое место в пантеоне русских богов, обретает мистическое имя — "АЛ-100". Имя великого конструктора моторов Архипа Люльки, которому сегодня исполнилось бы 100 лет.

Рыбинск — Москва

Сергей Кургинян МЕДВЕДЕВ И РАЗВИТИЕ — 25 Продолжение. Начало — в NN 12-33, 35-36

Вы призываете всё общество и всю элиту отбросить идеологические разночтения и поддержать, казалось бы, очевидную в своей позитивности и безальтернативности идею развития, а вам говорят: "А откуда вы взяли, что эта идея очевидна? Тем более, безальтернативна и позитивна? У нас, например, совершенно другая точка зрения. И вы своей плетью национально-государственнической аргументации наш духовный обух не перешибете. Вам надо какое-то там развитие во имя победы в противостоянии с врагом государства. Мы тоже хотим противостоять врагу государства. Но мы знаем, что есть еще враг человеческий, и что выше задачи спасения государства стоит задача спасения души. И вы нам это самое развитие не подбрасывайте! Ишь ты, "позитивное", "безальтернативное", "консенсусное". Что нам ваши мирские приоритеты? У нас есть приоритеты совсем иного порядка!"

А тут из-за спины этой — в принципе АБСОЛЮТНО НОРМАЛЬНОЙ И ВНЯТНОЙ — аргументации слышится второй, собственно политический, так сказать, голос: "Хватит, хватит… Доразвивались при Михаиле Сергеевиче…" И опять-таки — что скажешь? И впрямь, доразвивались.

Поскольку я убежден, что оба эти голоса — духовный и политический — есть одно целое, то возникает крайне сложная ситуация. Ну и слава богу, что она крайне сложная! Иначе нам пришлось бы избыточно политизировать обсуждение развития и слишком разбавлять это обсуждение собственно политической проблематикой… Разрушительность дебольшевизации… Рамки политической рациональности в вопросе об убийстве царской семьи… Все это, конечно, важно. Но только вкупе с настоящей теоретической проблематикой.

Наличие такого внятного оппонирования развитию, которое заявлено отцом А.Лоргусом, позволяет нам сделать шаг вперед и начать обсуждать развитие как таковое, переходя от прикладной — к общей политической метафизике.

Внимательно ознакомившись с работой А.Лоргуса "Методологические проблемы идеи развития", я обратил внимание на некоторые моменты, которые М.Мироновой, в силу ее профессиональной ориентированности, не показались особо существенными. Мне же представляется, что без рассмотрения этих моментов беседа о метафизических pro и contra в вопросах развития рискует погрязнуть в частностях. Очень интересных, в том числе и для меня, но в политическом отношении не имеющих решающего значения.

Прежде всего, речь идет о построении работы А.Лоргуса. Он делает свой доклад (ставший основой рассматриваемой статьи) в связи с дискуссией о дарвиновской теории эволюции, развернувшейся в определенных религиозных кругах и породившей совещание Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата на тему "Преподавание в православных школах вопросов творения мира, жизни и человека". В теории Дарвина есть ряд моментов, болезненных для христианского сознания. Причем именно для сознания не слишком, так сказать, усложненного. И при этом обремененного всеми сомнительными приобретениями нынешней российской эпохи, к числу которых, конечно, относится абсолютное пренебрежение ко всему, что сформировало на настоящий момент человечество.

Такое современное российское сознание (к сожалению, его приходится объективно оценивать как регрессивное), взяв на вооружение что угодно — от радикального демократизма до своеобразно понимаемой религиозности ("а почему бы нет, могу выбрать и такой прикид"), — категорически отметает все остальное: "А чё такое? У меня новые ценности, а тут лезут с каким-то Дарвином, получается, что я от обезьяны произошла, а мне при моих новых ценностях это ну никак не подходит".

По сути именно это, как мне помнится, заявила одна школьница, подав вместе с отцом судебный иск с требованием, чтобы школа прекратила навязывать учащимся, имеющим религиозные ценности, какого-то Дарвина. Позиция школьницы и ее отца не случайно оказалась в фокусе внимания ряда телевизионных каналов. Все это явным образом отдавало пиаром с политической окраской.

Беспокойство вызывает не сама эта позиция, а способ ее обсуждения. Ведь российская школьница и ее отец — не первооткрыватели в данном вопросе. Таких исков в мире было множество, особенно в конце XIX — начале ХХ века. Вызов дарвинизма мучительно осваивался христианством. Одним способом этот вызов осваивал Ватикан, другим — Российская империя и Русская Православная Церковь. И в том, и в другом случае существовала церковная иерархия, чей вердикт был обязателен для верующих. И тут надо говорить не о способе, а о способах принятия вызова, который и впрямь был достаточно болезнен для религиозного сознания.

У протестантов иерархии, способной вынести окончательный вердикт, не было. Именно поэтому наиболее яростно против Дарвина ополчились некоторые течения в протестантизме, особенно американском. И вели бои против Дарвина очень долго. А некоторые ведут до сих пор, хотя большинство вполне религиозного американского общества воспринимает их как мракобесие. Но за то время, пока шли эти бои против дарвинизма, "воюющими сторонами" было столько сказано, что, казалось бы, навеки усвоено — такие бои не нужны никому. Ни науке, ни церкви.

Что касается Ватикана, то он, в свойственной ему гибкой манере, очень быстро справился с вызовом. Конечно, всегда ("всегда" — это до второй половины ХХ века) сохранялись радикальные клерикальные круги, которые отрицали Дарвина. Но это уже не было мнением всего церковного Института.

Скажут: "Ватикан нам не указ". И я полностью соглашусь. Хотя… На уровне МЕТОДОВ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ — почему бы и не поучиться (сохраняя при этом и систему ценностей, и аутентичность православной позиции)? Но и впрямь ведь не указ. Заемным опытом сыт не будешь. Однако есть же и свой опыт! Он для нас тоже не указ?

Граф Алексей Константинович Толстой никогда не был отлучен от православной церкви, в отличие от графа Льва Николаевича Толстого. Кроме того, Алексей Константинович Толстой никогда не был либералом и очень сдержанно (мягко говоря) относился к революционным демократам, в отличие от графа Алексея Николаевича Толстого.

В стихотворении, которое я приведу ниже, это выражено напрямую в его оценке нигилистов (то есть революционных элементов Российской империи). Эта его экстремально-негативная оценка, весьма тогда "немодная", никак не добавила ему популярности ни в либерально-буржуазных, ни в фрондирующих аристократических салонах России. Но он дал эту оценку потому, что таково было его мировоззрение. И он не хотел им поступаться — ни в угоду либеральной моде, ни в угоду странным течениям противоположного рода. Дал он ее по одному частному поводу.