Друг мой Лёшка - Александр Мирошниченко

— Там знаешь, в чем странность? — Лешка задумался, потом посмотрел на меня и, несмотря на то, что я выразил интерес на своем лице, он поморщился и заявил: — Всё равно не поймешь. Это тебе не самолет, здесь мозги нужны!

Однако из его дальнейшего рассказа я всё-таки понял, что в программу ежесекундно поступала информация такого объема, который не в состоянии были передать сети его провайдера, да и вообще вряд ли существовали сети, имеющие такие возможности. К тому же информация не меньшего объема уходила из компьютера. Но это еще не все странности. Удивляясь возможностям интернета, Лешка решил проверить свой роутер и обомлел: сети не было, о чем оповещал красный огонек. Лешка позвонил провайдеру, и приятный женский голос ответил, что у них сбой на линии, они прикладывают все возможные усилия и извиняются за неудобства. Вернувшись к компьютеру, выяснил, что программа продолжала работать как ни в чем не бывало. И данные в том же небывалом количестве поступали на компьютер невесть откуда, обрабатывались и опять уходили в неизвестном направлении.

— Трафик, как поступающий, так и исходящий, на несколько порядков превышает всё, на что способны компьютеры, которые сейчас работают и не работают в Москве. Да что там в Москве, думаю, что и во всей России, — горячился друг.

— Ты что, влез в базу Пентагона? — испугался я.

Лешка посмотрел на меня, как на ребенка, словом, как обычно, смотрел на меня, когда дело касалось компьютеров, и пояснил:

— Думаю, что здесь за секунду проходит годовой объем информации, что обрабатывают все компьютеры не только Пентагона, и других военных ведомств в мире.

Несмотря на свои дилетантские представления о сфере передачи и обработки информации, этот пример произвел на меня впечатление, и я после паузы наконец произнес:

— Не может быть.

Друг обрадовался пусть и запоздалому, но всё же пониманию нереальности того, что происходило.

— Ну наконец-то ты понял: всё, что я тебе рассказываю, просто невозможно.

— То есть ты меня разыгрывал? — У меня появилась надежда.

— Нет! — резко ответил друг. — Если что-то невозможно — это вовсе не означает, что этого нет.

— Так откуда поступает такой объем информации и куда он уходит? — спросил я, уже понимая, что он имеет ответ на этот вопрос.

Лешка посмотрел на меня спокойно, даже равнодушно. Потом встал из-за стола и принялся заваривать чай, всем своим видом показывая, что все его мучения, когда он вынужден был втолковывать элементарные вещи в мою тупую голову, требуют отмщения. И мои мучения в ожидании ответа будут достаточной расплатой.

Понимая его замысел, я пошел на хитрость:

— Ну, ладно. Раз сам не знаешь, то давай оставим эту тему.

Уязвленный, Лешка бросил свое занятие и поспешно вернулся за стол.

— Ты в своем уме? Существует только один возможный источник и потребитель такого объема информации, которая проходит через эту мутную программу. — И, сделав небольшую паузу исключительно, чтобы набрать воздуха в легкие, выдал: — РЕАЛЬНОСТЬ!

файл.9

Несколько дней я не имел возможности посетить друга, но всё, что я узнал от него о «сюрпризе» в железе, которое я купил в Сингапуре, не выходило из головы. Из всех возможных объяснений того, что мне рассказал Лешка, я выбрал самое приемлемое и, придя к нему в гости, с порога заявил:

— Я тут много думал об этой странной ситуации и вынужден признать, что ты хороший фантазер и тебе впору писать фантастику. Неплохо бы получилось. Если ты сумел так меня одурачить, притом что я тебя знаю очень хорошо, то и читателей ты одурачишь, читай: увлечешь своими бреднями однозначно. Это же нужно такое придумать: информация из реального мира поступает на компьютер по непонятным каналам, обрабатывается программой и уходит в реальность. Это же антинаучная белиберда получается. Заумь какая-то.

Друг сидел возле своего компьютера, но не работал, как это обычно бывает. Он внимательно выслушал меня, смеясь, взял со стола лист бумаги и протянул мне.

Там было написано время, моя одежда и текст, который я только что воспроизвел.

От неожиданности я присел на кресло. Нужно было осмыслить еще один ребус, который мне подбросили.

Лешка насладился эффектом и попытался объяснить.

— Ну, время и описание твоей одежды можно было угадать, — предугадал мои мысли друг. — Да и все остальные рассуждения были предсказуемы, я уже было расстроился, но слово «заумь» меня порадовало. Я его никогда от тебя не слышал, а тут на тебе, такой подарок.

— Это что такое? — Я уставился на Лешку, плохо соображая, что происходит.

— Это, — начал он разъяснять, — наша странная программа выдала мне ближайшее будущее, когда мой друг придет ко мне, во что будет одет и что мне скажет.

Пока я пытался осмыслить сказанное, Лешка налил из стоящего на столе чайника чай в граненые стаканы.

— Заметь, чай горячий: заварен прямо к твоему приходу.

Мои мысли шарахались от «этого не может быть» до «а почему нет, ведь Лешка-то гений». И, наконец, я просто сказал то, что может прийти в голову человеку, который поверил в возможность перемещения во времени:

— Но если ты можешь перемещаться во времени…

— Ну что ты, — перебил меня польщенный друг. — Какое там перемещаться. Так, подглядывать в будущее. И то только в ближайшее.

— Ну, пусть в ближайшее, — рассуждал я. — Иногда достаточно заглянуть в завтрашний день.

Лешка иронично смотрел на меня, и я подозревал, что он уже знает мои дальнейшие предположения.

— Это же опасная штука. Допустим, она попала в руки человека, не обладающего твоими моральными принципами. Например, в мои. Я тихонько подглядываю, как завтра сыграет «Мансити», допустим, с «Ливерпулем», нет, лучше выбрать матч, в котором аутсайдер побеждает гранда, делаю ставку — и вуаля, незаконное обогащение. Впрочем, какое незаконное? Нигде ни в одном законе не прописано, что нельзя заглядывать в будущее.

Лешка показал на стакан и сказал:

— Чай стынет, а я уже говорил, что заваривал к твоему приходу, как ты любишь. — Потом сам отпил из своего стакана и продолжил: — То, что ты описал, совершенно невозможно.

— Объясни, — потребовал я.

— Ты не будешь возражать, что всё, что происходит сегодня, есть результат абсолютно всех событий, которые произошли вчера. Под сегодня мы понимаем настоящее, под вчера —