2009_3 - Газета Дуэль

Обращаю внимания суда, что использование следствием, прокуратурой и судом экспертов-лингвистов для анализа текста без надлежащих к тому оснований немедленно вызывает вопрос — как можно доверять судье и прокурору делать суждения об исполнении или неисполнении законов, если они не способны самостоятельно понять, о чем написано в одном абзаце простой газетной статьи? Возникает и вопрос — почему в таком случае вы не вызываете в суд на рассмотрение этого дела лингвиста, чтобы он вам растолковывал, о чем я вам сейчас говорю?

И, как бы обидно не звучал вопрос о назначении лингвистических экспертиз в такой постановке, но этот вопрос сначала требуется ставить именно так.

Вот к примеру: 25 августа мой адвокат подал судье Пустыгиной ходатайство о признании недопустимым доказательства дополнительной экспертизы Коршикова. Ходатайство судом было отклонено. Почему отклонено? Потому, что ходатайство не подлежало удовлетворению по закону или потому, что судья, которому требуется лингвист для разъяснения значения 2-х слов, не смогла понять текста ходатайства адвоката, содержащего 1561 слово?

Рассмотрим подробнее этот случай. Адвокат выдвинул семь доводов нарушения УПК РФ при получении заключения Коршикова, а судья в Постановлении об отказе в этом ходатайстве рассмотрела всего три, да и то — как рассмотрела?

Адвокат пишет о грубом нарушении статьи 283 УПК РФ:

«Во-первых, нарушено требование статьи 283 УПК РФ, которая устанавливает, что и дополнительная экспертиза назначается лишь в случае наличия «…противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном заседании путем допроса экспертов».

У нас в деле был всего один эксперт, давший два идентичных — слово в слово — заключения, между которыми нет ни малейшего противоречия.

Эти заключения только зачитаны прокурором, сам гособвинитель никаких противоречий в этих экспертизах не усмотрел и суду о них не доложил, а стороной защиты эти экспертизы еще не исследовались в судебном заседании.

Ранее трижды заявлялись, а судом, по ходатайству прокурора, трижды отклонялись просьбы подсудимого о вызове для допроса эксперта, проводившего эти экспертизы. То есть само обвинение отказалось преодолевать мифические противоречия этих экспертиз законным путем — путем допроса эксперта.

Доказательством того, что в имеющихся экспертизах нет никаких противоречий, и доказательством того, что эта экспертиза назначена для получения совершенно нового доказательства по совершенно новому эпизоду в деле, по которому обвинение моему подзащитному не предъявлялось, является утверждение эксперта Коршикова, который начал текст своего заключения с похвалы нашему гособвинителю: «Настоящая экспертиза корректно названа дополнительной, поскольку вопрос о лингвистической квалификации заглавия статьи в явном виде ранее не рассматривался». Это ложь, поскольку заглавием является строчка из самой статьи Дуброва, оно неотделимо от статьи, и его происхождение следствием выяснено.

Как бы то ни было, но назначение дополнительной экспертизы по данному основанию грубо нарушает требования к дополнительной экспертизе, указанные статьей 283 УПК РФ». То есть, адвокат, казалось бы, яснее ясного пишет о том, что нарушена статья 283.

А вот что отвечает ему судья Пустыгина в Постановлении:

«Довод стороны защиты о том, что дополнительная экспертиза назначается в случае наличия противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном заседании путем допроса экспертов прямо противоречит действующему законодательству. В указанном защитником случае на основании ч.2 ст.207 УПК РФ может быть назначена только повторная экспертиза. Суд же правомерно назначил именно дополнительную экспертизу, которая в соответствии с ч.1 ст.207 УПК РФ назначается при недостаточной ясности или полноте заключения эксперта, а так же при возникновении новых вопросов в отношении ранее исследованных обстоятельств уголовного дела».

Как видите, адвокат указывает на нарушение статьи 283, устанавливающей правила назначения экспертиз в ходе судебного разбирательства, а судья Пустыгина отвечает ему правилами назначения экспертиз в ходе предварительного следствия, адвокат говорит судье про статью 283, а она ему про статью 207. И логично, казалось бы, в таком случае иметь в зале лингвиста, который бы попробовал объяснить судье, что число 283 это совсем другое число, нежели число 207.

А поскольку экспертизы в этом моем деле в основном назначались следствием и использовались зампрокурора Москвы Юдиным для фабрикации этого дела, то логика приводит к выводу, что если человек по слабости умственного развития не способен понять сотню слов из газетного текста и по этой причине не может найти себе работу, требующую определенного уровня умственного развития, то ему остается устроиться на службу в следственное управление ФСБ или заместителем прокурора Москвы.

Но на самом деле умственное развитие здесь не причем. Судья Пустыгина моментально еще до предварительного заседания поняла, что это дело заказное, и попыталась от него избавиться, вернув прокурору и требуя послать его в суд по подсудности. Такую же остроту ума показала и гособвинитель Яковлева, которая тут же подготовила протест в Мосгорсуд, показав в его тексте, что она очень тонко чувствует закон. По репликам судьи Пустыгиной было понятно, что она прекрасно разобралась в этом деле, а гособвинитель Яковлева и сейчас показывает в допросах свидетелей, что она умело и остроумно ищет любую зацепку, чтобы создать в деле хоть какие-то доказательства. Но если дело не в уме судебно-прокурорско-следственных работников, то в чем?

Объяснение, что, дескать, в таких делах экспертиза назначается обязательно, следует отбросить как незаконное, поскольку закон не требует назначать экспертизы в любом случае, а Генпрокуратура в своих Рекомендациях прямо требует обходиться без экспертиз, повторю: «Если идеи публикатора (оратора) выражены прямо, а не завуалированно, содержательный анализ вполне доступен подготовленному следователю или прокурору и не требует специальных познаний». Таким образом объяснение об обязательности экспертиз — это не объяснение, о действительном объяснении я скажу ниже.

Сожалею, конечно, что я не заявил судье Пустыгиной и гособвинителю Яковлевой отвод за то, что они, прикинувшись не понимающими ни русский язык, ни юриспруденции, поставили лингвисту вопрос права, на которые имел право и обязан был ответить только cуд.

А сейчас о том, значит ли это, что следствию запрещено привлекать экспертов в делах об оценке текстов, подозрительных по экстремизму? Нет, конечно, можно и нужно привлекать, но для этого у следствия должны быть основания. В Рекомендациях эти основания указаны. Вот они.

«Следует учитывать, что не всякий материал такого рода выражает перечисленные идеи в неприкрытой форме. Нередко он исполнен так, что подобные мысли автора с помощью различных уловок внушаются исподволь. В результате информация, способная возбудить враждебность к тем или иным этническим, расовым, религиозным группам, оскорбить либо унизить национальное достоинство, оказывается завуалированной, но понятной читателю. Как правило, публикатор (оратор) в данном случае имеет цель не только возбудить национальную или религиозную рознь под видом реализации предоставленного ему Конституцией РФ права на свободу слова и свободу массовой информации, но и уйти от ответственности».

Логично ли в таких случаях назначать экспертизу? Да, логично: следователь видит, что в тексте прямых признаков преступления нет, но что-то в тексте не так, поскольку текст оставляет впечатление преступления. Следователь это видит, но не может объяснить, за счет чего возник этот эффект. И вот только в случае завуалированности смысла текста следователь получает основания привлечь специалиста и назначить экспертизу.

Соответственно вопрос к нашему гособвинителю: почему ни в обвинительном заключении, ни в трех томах уголовного дела нет ни слова о том, что Дубров что-то внушает читателям исподволь, что он как-то и что-то завуалировал в своем тексте?

Естественен вопрос, а что же тогда явилось основанием для следователя Баранова назначить экспертизу? Ответ на этот вопрос указан в его Постановлении о назначении экспертизы: «…прокуратурой г. Москвы указано на необходимость проведения комплексной психолого-лингвистической экспертизы статьи Дуброва А.В. «Смерть России!». То есть сам следователь Баранов не видел никакой необходимости в этой экспертизе, провести ее приказал зампрокурора Москвы Юдин. И приказал провести для того, чтобы сфабриковать хоть какое-то доказательство преступности Дуброва.