Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская

К слову сказать, доктор тоже числился среди поклонников Лизаветы Сергеевны. Был момент, когда Крауз всерьез надеялся жениться на ней, но вдова с шутливой доброжелательностью отвергла его притязания. Они сохранили дружеские отношения, весьма доверительные.

— Надо беречь себя, сударыня: вы единственное сокровище на всю губернию, — назидательно проговорил Иван Карлович, заматывая щиколотку пациентки куском полотна. — Вот так. Можно даже попытаться пройтись. Понаблюдаю за вами денька три, если вы не против.

— Не против, друг мой, если не будете строить куры моим девочкам. Я знаю магию ваших чар! — смеялась Лизавета Сергеевна.

— Будьте покойны, — поклонился доктор со светской изысканностью.

Лизавета Сергеевна под предлогом травмы заперлась у себя, предоставив Маше вручить приз победителю на скачках. Ей нужно было перевести дух, пережить обрушившиеся на нее впечатления. Устроившись на кружевных подушках, Лизавета Сергеевна подперла голову рукой и задумалась. На устах ее блуждала мечтательная улыбка. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы догадаться, о ком в этот момент думала молодая женщина. Ее ланиты хранили следы нежных поцелуев, а в ушах все еще звучал низкий, чувственный голос, который шептал ей: «Чудная, прекрасная!» «Что же мне делать? Что?» — мучалась Лизавета Сергеевна, но эта мука пока что была сладкой.

Пока еще ей не в чем себя упрекнуть. Они стояли на самой границе чувств, за которой — либо сближение, либо запрет. «Возможно ли счастье для меня? Ну, почему же нет? Что мешает мне?» И безжалостные доводы атаковали ее сознание, будто вокруг постели собрались те, кто создает общественное мнение: а разница в возрасте? Это же позор! А дети, что скажут они, узнав об их романе, ведь старший ее сын — ровесник Nikolas, а Нина, кажется, в него влюблена? Дворня, мужики перестанут ее уважать, и весь дом рухнет. А в Москве! Лизавета Сергеевна содрогнулась от одной мысли, что ждет ее в Москве. Тетушки, всемогущие судьи, не пустят ее на порог дома; в глазах дам, составляющих общество, она станет посмешищем, анекдотом. Молодые дамы или девушки на выданье будут коситься на нее: прыткая вдовушка увела из-под носа жениха!

Значит, запрет? Выслать Nikolas из Приютино под каким-либо предлогом, потому что находиться с ним рядом опасно… И не будет этих чудесных прогулок в лесу, и не слышать ей больше восхитительного пения Nikolas, не почувствовать его магической власти, не ощутить требовательных, мужских объятий… Нет, о нет! Все существо молодой женщины протестует против такого исхода!

Впрочем, почему она решила, что ее влечение взаимно? Возможно, там, в лесу, это был всего лишь порыв, минутное помрачение? Ведь она ничего не знает об истинных чувствах Nikolas, нельзя полагаться только на интуицию. Вот кабы рядом сейчас оказалась подруга Таня! Она легко бы все рассудила и поддержала. Татьяна Дмитриевна опытным взглядом определила бы, что испытывает Мещерский к Лизавете Сергеевне… А его тайна? Может, объясниться с ним? Тогда ей придется во многом признаться, не было ли это преждевременным?

Раздумья Лизаветы Сергеевны прервал довольно настойчивый стук в дверь.

— Войдите! — крикнула Лизавета Сергеевна, думая, что горничная Палаша пришла помочь ей перед сном. Она чрезвычайно удивилась, увидев перед собой Наталью Львовну. Вид дамы был торжественно-важен, она присела в кресла рядом.

— Простите меня, дорогая, я знаю, что вам нехорошо, но мне необходимо с вами поговорить.

— Я слушаю вас, — отвечала Лизавета Сергеевна, несколько встревоженная таким зачином. Волковская глубоко вздохнула и начала:

— Вы прекрасно знаете, как строго судит общественное мнение тех дам, которые нарушают приличие.

Лизавета Сергеевна вздрогнула.

— Еще более строго тех, кто нарушает нормы нравственности. Вы, наверное, прекрасно помните прошлогоднюю историю с Жихаревой?

Лизавета Сергеевна припомнила: скандальность положения Жихаревой состояла в том, что она изменила мужу с гувернером детей, ушла из семьи, а через год студент бросил ее. Жихарева умоляла мужа простить. Вся Москва гудела, как улей, осуждая несчастную за пагубную страсть. Муж, возможно и простил бы, но общественное мнение заклеймило бедную женщину позором, и он побоялся стать посмешищем. Так несчастная куда-то и пропала. Поговаривали, что наложила на себя руки.

Все это вспомнилось вдруг так ясно, и Лизавета Сергеевна, внутренне холодея, ответила на вопрос Волковской:

— Да, конечно, — а сама подумала: «К чему же она клонит?»

— Так вот. Я не из тех отважных женщин, которые могут пренебречь молвой, и я слишком люблю общество, чтобы отказаться от него… Дорогая, милая! — Наталья Львовна вдруг утратила всю важность. — Вы мудрая, мне кажется, вы совсем не подвержены земным страстям, мой муж называет вас святой. Вы, конечно, меня осудите, но вы добрая, посоветуйте, как мне быть. Я знаю, вы никогда не выдадите мою тайну, поэтому хочу вам открыться. О, я его люблю! Я так люблю его! Но он такой юный, совсем мальчик. Я не буду называть вам его имя, это ни к чему. Кажется, он отвечает мне взаимностью. Он хорош собой, он такой сильный, а когда он целует меня, я падаю в обморок!

— А что вы от меня хотите? — прервала Лизавета Сергеевна поток откровений, который ей был неприятен. Почти каждое лето она выслушивала от Волковской душераздирающие признания. Не было лета, чтобы та не влюбилась в кого-нибудь: и в Крауза она была влюблена уже, и, грех сказать, даже в отца Владимира. «Боже, как пошло! — думала Лизавета Сергеевна. — Сплошной водевиль. Вот так и я…» И вдруг ее пронзила мысль: а что если упомянутый «мальчик» — это Nikolas?!

— Милая, помогите! — продолжала Волковская. — Скажите мужу, что хотите его видеть: он решил завтра увезти нас домой. Придумайте что-нибудь! Я не переживу разлуки, там нам трудно будет встречаться незаметно.

— Да кто он?

— Один из ваших гостей. Не старайтесь узнать больше, я не хочу обременять вас. Помогите, иначе он увезет нас завтра!

По правде говоря, хозяйка дома была не против того, чтобы Волковские уехали. Юрий Петрович что-то хандрил, больше прежнего жаловался на жизнь. Наталья Львовна надоела жеманством и бесконечным кокетством с молодыми людьми. Мими и Зизи были бесцветны и скучны, и приходилось тайком уговаривать мальчиков приглашать их танцевать и уделять им хоть какое-то внимание. Но предположение, что объект любви Натальи Львовны Мещерский, заставило Лизавету Сергеевну покривить душой: она обещала уговорить ее мужа остаться еще на недельку. Нужно было все прояснить!

«Боже, как пошло! — снова подумала молодая женщина, когда осчастливленная Волковская, чмокнув ее на радостях в щеку, упорхнула из спальни. — А ведь я не лучше. Нисколько не лучше, — горько думала она. Вот, Лиза, тебе зеркало. Смотри на себя со стороны». И вся сцена в лесу, воспоминание о которой доставляло ей столько наслаждения, предстала в ином свете. А если все-таки тогда в саду Николенька был с ней, этой бесстыдной кокеткой?.. Яд ревности, отвращение к себе, чувство потери, — все это вызвало припадок отчаяния. «Вот тебе ответ, Лиза», — грустно думала несчастная женщина. Молясь перед сном, она попросила Господа просветить и наставить, указать ей верный путь и уснула в слезах.

На следующий день Лизавета Сергеевна вышла к завтраку, прихрамывая, но утвердившейся. Она была приветлива, как всегда, со всеми ровна. Причиной, может и недолгого, душевного равновесия дамы оказался сон, который, как она считала, был ей послан свыше и утвердил женщину в предчувствии, что все будет хорошо. Ей приснился Ангел в облике мужчины. Исполнив свою миссию, он возвращался в небеса, и она попросила: «Возьми меня с собой». Ангел улыбнулся, подхватил ее на руки и понес. Лизавета Сергеевна испугалась, что синева небес ослепит ее, и зажмурила глаза, но она чувствовала, что летит вместе с Ангелом. Потом вдруг все прекратилось, она открыла глаза. Они стояли снова на земле. Ангел улыбнулся нежной, отеческой улыбкой и улетел. Ощущение восторга от полета, света и нежной улыбки Ангела наполнили душу женщины покоем, уверенностью, что все будет хорошо. Она вдруг поняла, кого напомнил ей Ангел и своей мягкой, снисходительной улыбкой и прекрасным лицом: Nikolas.

За завтраком присутствовал о. Владимир, которого вызвали исповедовать и соборовать умирающего старика-крестьянина, а тот раздумал вдруг помирать. Лизавета Сергеевна вкратце, без лишних подробностей, передала ему свой сон и попросила растолковать его смысл. Отец Владимир, человек богатырского сложения, обладающий мощным басом, говорил мягким и тихим голосом:

— Хороший сон, матушка, благолепный. И редкий зело. Мало кому спосылается благая весть во снах и знамениях. Добрый сон, послание свыше, — этим ограничилось толкование отца Владимира. Слушая его, Лизавета Сергеевна думала о том, что ей давно пора исповедоваться. Наметив на воскресенье это серьезное дело, она решила готовиться к исповеди постом и молитвой.