Воспоминания розы - Консуэло Сент-Экзюпери

Слишком многое свалилось на меня одновременно. Мне пришлось думать, становиться взрослой. Я хотела понять, я знала: во всей этой истории существует что-то, что надо разгадать. Я не ведала, касается это меня одной или жизни в целом, но нужно было внимательно вслушиваться в ритмы нового времени, шедшего мне навстречу. Я замедлила шаг. Посмотрела на серое небо Буэнос-Айреса, низко нависшее над крышами с мансардами, – ни тени, ни листочка, лишь несколько прохожих. И я размечталась о цветущих каштанах на улицах Парижа, о Сене, делящей город пополам, о лавках букинистов, от одного вида которых в такие мгновения на тебя нисходит умиротворение. Однажды подруга аргентинка рассказала мне, что владеет пятью тысячами деревьев. В Буэнос-Айресе деревья считают на штуки. Те, что мы видим здесь, прибывают издалека, их привозят, как заключенных, обещают им прекрасный уход и любовь, если только они как следует вырастут. В этой стране люди ходят на свидание к деревьям, просят деревья хорошенько расти в их садах, подарить им свою тень. Я видела усадьбы, где деревья чувствовали себя хорошо благодаря заботам садовников. Но пампа сурова, она не желает ничего давать даром, хочет остаться единственной, хочет быть пампой. Усилия, которые прикладывают землевладельцы, чтобы вырастить хоть что-то, сродни волшебству. Урожай – чудо. Но чем больше препятствий преодолевает человек, тем больше он достоин чуда…

Письмо Тонио терлось о мое платье, о мое бедро, оно говорило со мной, хотя я не желала его слышать. Я пыталась понять, что произошло со мной в этой суровой и нежной стране. Я чувствовала себя сиротой вдали от каштанов авеню Анри Мартена в Париже, изгнанницей вдали от Люксембургского сада. Я гордилась своим одиночеством, гордость туманила мой взор, однако дарила ощущение настоящей жизни. В этом спектакле мне предложили роль жены. Готова ли я к ней? Действительно ли я хочу ее сыграть? От всех этих мыслей у меня началась мигрень, поэтому я наконец прислушалась к шороху любовного письма. Я сунула руку в карман и медленно вытащила его. Крылатый Рыцарь предлагал мне все: свое сердце, свое имя, свою жизнь. Он писал, что его жизнь – полет, что он хочет забрать меня с собой, что я показалась ему слабой, но он верит, что моя молодость поможет мне справиться со всем, что ожидает нас: бессонные ночи, бесконечные переезды; ни дома, ни вещей, ничего, только моя жизнь, посвященная ему. Еще он писал, что собирается подхватить меня с земли на головокружительной скорости, что я буду его садом, что он принесет мне свет, что рядом со мной он будет чувствовать себя на земле, на земле людей, где есть домашний очаг, чашка горячего кофе, сваренного специально для него, букет цветов, который всегда его ждет. Я боялась читать эти строки, мне хотелось оглянуться назад, вернуться в страну, где домам и людям ничто не угрожает.

Но как победить свои страхи здесь, среди темных улиц? Я устала. Я даже не плакала. Я терзалась, как зверь, попавший в ловушку. Зачем соглашаться на невозможный союз с этим диким орлом, что рассекает небеса, слишком далекие для меня? Почему моя детская душа дала уговорить себя обещаниями облаков и завтрашних радуг? Я закрыла глаза, сунула письмо обратно в карман и направилась в церковь спросить у Бога, что ждет меня в будущем.

Только Он мог исцелить эту рану, открывшуюся в моем сердце. Я вспомнила советы матери. «Бог, – говорила она, – не хочет видеть нас в грусти и сомнениях, мы нравимся Ему веселыми и сильными». Так зачем же Ты так испытываешь меня, Господи? Я дрожала от страха, меня лихорадило, я ничего не соображала, но сердце шептало мне: «Если Кремьё уедет без меня, я останусь одна, без помощи, без защиты. Я стану куклой в руках великого небесного путешественника. Летчика». А письмо все шуршало при каждом моем шаге.

Наконец я добралась до церкви в приходе отца Ланда. Он оказался там, как будто ждал меня. Без всяких предисловий я рассказала ему о своей стремительной помолвке и вынула из кармана письмо. Он медленно прочел его вслух, не столько для себя, сколько для меня. Глядя мне прямо в глаза, отец Ланд произнес:

– Если вы его любите, я советую вам выйти за него замуж. Он сильный человек, он честен, холост, и, если Бог вам поможет, у вас будет счастливая семья.

Я взяла письмо из рук священника и ушла.

И снова осталась в одиночестве на шумных улицах Буэнос-Айреса. Случайно набрела на гостиницу «Испания». Из любопытства зашла. Попросила разрешения взглянуть на свою бывшую комнату. Никто не возражал. На лестницах, в холле – всюду царил страшный беспорядок, но прислуга, казалось, смирилась с ним. Я толкнула дверь в номер, где мне столько толковали о революции. Обнаружила там свой чемодан, но он был слишком тяжел, чтобы я могла захватить его с собой. На нем лежало адресованное мне письмо, на конверте расплылось несколько пятен, похожих на капли воды. Я вскрыла его и начала читать. Это снова было письмо от моего летчика, он в который раз повторял, что хочет на мне жениться, не разрешает мне возвращаться во Францию, прекрасно знает, что я приглашена правительством, и советует мне не вмешиваться в местные политические дела, а принять его любовь. Наш друг Кремьё, писал он, согласен на этот брак, который будет длиться всю жизнь. Еще он просил меня стать взрослой девочкой и позаботиться о его сердце. Я сунула письмо в карман, где уже лежало одно, и оба они нежно зашелестели…

Наконец я вышла из гостиницы. На улице я разговаривала сама с собой, передо мной то и дело возникало его ласковое лицо с круглыми черными проницательными глазами. Последний раз я видела его бодрствующим после нескольких ночей и дней полета, он вошел свежий и улыбающийся как ангел, несмотря на перелет сквозь бурю. Он был готов танцевать или снова лететь. Он мог есть раз в день или не есть совсем, мог выпить целую бочку или оставаться несколько дней без капли воды. Его расписание зависело от бури в небе и урагана в сердце. Однажды он зашел ко мне в гостиницу и увидел, что я держу в руке стакан с водой.

– Так вот чего мне не хватало со вчерашнего дня! – воскликнул он. – Я же ничего не пил. Дайте мне попить.

Я протянула ему стакан воды и бутылку коньяку. Не раздумывая, он вылил себе в рот содержимое бутылки, затем воду. Он забыл, что и остальным тоже хочется пить. Он даже не извинился, так как ненавидел терять нить разговора. Это его ужасно раздражало. Если его прерывали на середине рассказа, он потом долго молчал и иногда весь вечер больше не раскрывал рта. Надо было бы сказать «всю ночь», так как у него было собственное представление о времени. Его посещения затягивались до завтрака, и он считал это совершенно естественным. Иногда его клонило в дрему, он засыпал где придется, и никто уже не мог его добудиться.

Однажды его привезли прямо с аэродрома. Он дал шоферу адрес, и тот привез его ко мне спящего, как доставляют посылки. В гостинице прислуга с усмешкой говорила мне:

– Ваш летчик уснул, его только что доставили: он спит! Он спит!

Ну и что прикажете с ним делать? Я уложила его на диване и попросила горничную присмотреть за ним, когда он проснется. А так как я дорожила своей репутацией, то оставила его в своем номере, а сама сняла другую комнату.

Этот не ведавший усталости человек был чувствителен к самым простым вещам. Например, он ненавидел утруждать себя, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу, и даже если он сыпался ему на брюки, делал вид, что не замечает этого – только бы не прерывать разговора, а на одежду наплевать, гори она синим пламенем!

Я по-прежнему брела в одиночестве по улицам, мечтая о своем спящем летчике… Я была похожа на городскую сумасшедшую, которая бродит, натыкаясь на прохожих, я перестала замечать, куда иду, и вдруг какой-то человек схватил меня за руку и заорал прямо в ухо:

– Садитесь в машину! Садитесь же!

– Ах! Это вы, Тонио?

– Я везде вас ищу. Вы похожи на нищенку, бредете сгорбившись. Что вы потеряли?

– Похоже, я потеряла голову.

Он рассмеялся от всего сердца:

– Вас узнал мой шофер, я бы не смог. Почему вы такая грустная? Вас можно принять за сиротку.

– Да, я грущу, потому что у меня не хватает сил сбежать от вас. И похоже, я не хочу знать правду. Для вас я всего лишь мечта, вы любите играть с жизнью, вы ничего не боитесь, даже меня. Но запомните хорошенько, я не вещь, не кукла: мое лицо не меняется ежеминутно, я люблю каждый день сидеть на одном и том же месте, на своем стуле, и я прекрасно знаю, что вы любите уезжать и нигде подолгу не задерживаетесь. Если вы откровенно скажете мне, что ваше письмо, ваше признание – это эссе о любви, сказка, сон о любви, я не обижусь. Вы великий поэт, вы крылатый рыцарь, вы красивый, сильный, умный мужчина, вы не станете насмехаться над бедной девушкой вроде меня, у которой нет другого богатства, кроме ее души и ее жизни.

– Иначе говоря, вы считаете, что у меня слишком много достоинств, чтобы стать вашим мужем? – ответил он.