Воспоминания розы - Консуэло Сент-Экзюпери

– Нет.

– Вы не устали?

– Нет, я люблю ваши истории. Мне кажется, они неисчерпаемы…

– Ну так вот: мавры посылают своих доверенных людей купить чаю, сушеной мяты, сахару и винтовок. Те втираются в доверие к пастухам, которые стерегут стада, принадлежащие богатым торговцам коврами, медом или медью, и ведут себя очень дружелюбно. Пастухи поддаются на эти уловки, хотя прекрасно знают, что мавры, переодетые марокканцами, – это волки, которые могут сожрать и стадо, и самих пастухов. Но арабы любят риск. Так что мавр расставляет ловушку: «Пойдем со мной, ты же знаешь этот район. У меня небольшое стадо в таком-то месте, я доверю его тебе. Ты будешь моим другом».

И пастух запасается едой, прощается с женой и уходит… Оказавшись на своих землях, мавры будто случайно встречают других мавров и говорят пастуху: «О! Мы сделаем из тебя прекрасного раба, ты крепкий, ты нам нравишься». На несколько дней его сажают в яму, на час в день извлекают оттуда, сажают туда другого раба, а первого в это время бьют кнутом… чтобы размялся. Дают ему стакан воды и сажают обратно в яму с коробкой на голове. После полнолуния совершают такой обряд: вытаскивают его из ямы, на этот раз никакого кнута, одевают во все новенькое, дают поспать, прекрасная рабыня делает ему массаж, она – его жена, и все вокруг обращаются с ним по-дружески. Теперь он может стать хорошим и верным рабом. Если он сбежит, в чем никто не сомневается, его поймают и в другом племени будут так же над ним измываться. После трех-четырех подобных обрядов даже самый закаленный человек становится хорошим рабом. Если он молод, жена господина становится его любовницей, и он подсыпает господину яд, чтобы сбежать с ней в другое племя…

– Да, есть разные способы делать людей рабами, даже в Библии, – сказала я. – Я бы хотела стать вашей рабыней, но по любви…

Тонио рассмеялся:

– Вы сами не понимаете, что говорите, девочка моя.

Посреди всех этих коробок он показался мне огромным, просто гигантом. Он обладал выносливостью мавра. Мы решили, что коробки отправятся в его кабинет на третьем этаже. Он переносил их, как другие носят книги. Без малейшего усилия. Я смутилась, мне казалось, что я недостойна его. Я должна была бы уже давно организовать этот переезд, чтобы он наконец почувствовал себя дома.

На следующий день, после того как он уехал на аэродром в пять часов, я начала открывать коробки. После трех дней адской работы у меня раскалывалась голова. Я не разрешала ему подниматься наверх, а на третий день объявила:

– Зайдите в свой кабинет.

– Ладно, раз вы так хотите, – рассеянно сказал он.

И вошел.

– Ох, никаких коробок! – воскликнул он и побагровел от гнева. – Кто рылся в моих вещах?

– Я.

– Вы, моя милая?

– Смотрите, на этом столе все сложено по порядку. Мне было нелегко. Взгляните. Основные документы здесь. Так же как и радиограммы из полетов… К каждой стопке прикреплен листочек, все они собраны в папки, пронумерованные красными чернилами:

1. Письма женщин из Марокко.

2. Письма женщин из Франции.

3. Семейная переписка.

4. Деловые письма и старые телеграммы.

5. Заметки о полетах.

6. Неоконченные письма.

Литература помечена черными чернилами.

Черновики.

Заметки о страхе.

Семейные фотографии.

Фотографии городов.

Фотографии женщин.

Вырезки из старых газет.

А здесь я собрала:

Книги;

Тетради;

Судовые журналы;

Общие материалы;

Музыку;

Песни;

Фотоаппараты и линзы;

Картотечные ящики;

Альбом с коллажами.

А все мелочи и сувениры лежат в книжном шкафу. Коробки пусты. Клянусь вам, что ничего не пропало. Здесь в одной коробке остались конверты от нескольких писем и старые газеты. Я сделала все, что смогла, чтобы все ваши вещи были у вас под рукой.

– Да-да, а сейчас оставьте меня. Мне надо побыть одному. Я вам очень признателен. Я буду работать день и ночь над вашей книгой.

– Над вашей бурей, – уточнила я.

– Нет, она прошла. Я должен рассказать о ней, чтобы доставить вам удовольствие. Принесите мне чаю, я не буду ужинать. Я хочу остаться наедине со своими бумагами.

Я закрывала своего жениха в его кабинете, и только при условии, что он напишет пять или шесть страниц, он имел право прийти в спальню будущих супругов. Но не раньше. Ему нравилась эта игра.

Леон и его жена – наши слуги-чехи – часто расспрашивали меня о нашей свадьбе. Мать Тонио все не отвечала. Друзья из консульства сообщили нам, что семья Тонио собирает информацию о моем происхождении. Это известие впервые омрачило нашу совместную жизнь. Мне это не понравилось. Я нервничала, но не позволила ему уменьшить количество страниц. Он втянулся в работу и даже благодарил меня за строгость. Аргентинские друзья спрашивали наперебой: «Когда же свадьба?»

Двое друзей моего бывшего мужа приехали сообщить, что наше поведение возмутило весь Буэнос-Айрес. Что я не имею права оскорблять подобным образом память о Гомесе Каррильо. Я предоставила Тонио отвечать на эти выпады.

Мы назначили дату свадьбы. Когда она настала, мы пошли в мэрию расписаться. Я была довольна. Раз его мать не приехала, ладно, мы отложили до ее приезда венчание в церкви. В этом мы пришли к согласию, и друзья из дипмиссии поддержали нас. Мы сами себе хозяева. Оба мы оделись во все новое. После мэрии отправимся в ресторан «Мюнхен».

– Ваше имя? Ваш адрес? Сначала дама.

Я продиктовала свое имя и адрес. Потом настал черед Тонио. Он дрожал, глядя на меня со слезами, как ребенок. Я не могла этого вынести и крикнула:

– Нет, нет, не хочу выходить замуж за плачущего мужчину, нет!

Я потянула его за рукав, и мы как сумасшедшие выбежали из мэрии. Все было кончено. Я чувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди. Он взял меня за руки и произнес:

– Спасибо, спасибо, вы так добры, вы очень добры. Я не могу жениться вдали от родных. Моя мать скоро приедет.

– Да, Тонио, так будет лучше.

Мы больше не плакали.

– Пойдемте обедать.

Про себя я поклялась никогда больше не переступать порог этой мэрии. Я все еще дрожала. Мое приключение подходило к концу.

Домик в Тагле, который прежде наполняло пение птиц и наши мечты, погрузился в уныние. Я задыхалась. Друзья все реже приезжали навестить меня. Часами я просиживала, глядя на равнину перед домом – без единой мысли в голове, с разбитым сердцем. Я влюбилась в человека, который боится жениться. Он соблазнил меня, а теперь отдаляется…

Аргентинские друзья больше не приглашали меня к себе. В их глазах я была «веселой вдовой». Мой летчик выходил в свет в одиночестве. Я молилась. Я решила никогда больше не заговаривать с Тонио о нашей неудавшейся свадьбе. После того как он поблагодарил меня на пороге мэрии, он больше не возвращался к этой теме. Пути к отступлению у меня не было. Мне полагалась пенсия как вдове аргентинского дипломата, но я не решалась больше ни о чем просить друзей Гомеса Каррильо.

Я заперлась дома в Тагле. Тонио теперь почти не ужинал со мной. Я привыкла к тому, что, даже оставаясь в Буэнос-Айресе, он никогда не ел дома. Он возвращался вечером, чтобы переодеться и побриться, я сидела в будуаре, делая вид, что поглощена книгой или журналом. Он заглядывал попрощаться:

– До скорого, дорогая.

Виновато целовал меня и сбегал, не в силах унять дрожь.

Возвращался Тонио поздно ночью. Я ждала его. Я всегда была одета в длинное платье, улыбалась, будто готовилась отправиться на бал, заводила разговор о литературе, рассказывала истории из своей прошлой жизни… Мы вместе пили очень холодное шампанское. Он слегка расслаблялся, и, хотя меня томила печаль, я делала вид, что между нами все по-прежнему. Я говорила ему:

– Всего пять страниц бури сегодня вечером.

И он уходил к себе в кабинет.

– Отведите меня за руку, я не могу сам подняться по лестнице.

Он был как ребенок. Я усаживала его в кресло, целовала и шепотом повторяла на ухо:

– Пишите, пишите, это необходимо. Кремьё говорил: «Нужно, чтобы он писал», – так что поторопитесь.

– Спасибо, спасибо, я буду писать, раз вы так настаиваете.

И наутро я находила несколько страниц, исписанных неразборчивым почерком, на небольшом письменном столе у себя в будуаре.

Он уезжал на работу, а я спала все утро. К трем-четырем часам дня я вставала с постели совершенно разбитая. Я ничего не ела. Леон говорил мне:

– Если мадам не будет кушать, мы с женой тоже откажемся от еды.

Однажды пришло приглашение на чай от одной из наших подруг, но она приглашала одного Тонио. Как обычно, он заехал домой переодеться и побриться. Мое сердце не выдержало. Я попросила его остаться со мной, но он отказался.

– Я договорился потом поужинать с друзьями.

Я оделась во все черное и, обезумев от горя, побрела по улицам куда глаза глядят. Я проклинала себя, встречая свое отражение в витринах. Неожиданно передо мной остановился молодой человек. Большой поклонник Гомеса Каррильо.