Венгерский дневник - Виктор Ворошильский

Когда выясняется, что мы — не чехи, распространяющие антиповстанческую пропаганду, нас отпускают с миром.

Мы перегоняем длинную колонну грузовиков, наполненных розовыми мясными тушами. Вспоминается корчма в Аче и обида крестьян, когда мы спросили, почём они продают продукты в Будапешт. «Мы денег не берём! Там кровь проливают…» А эти грузовики с мясом — не то же ли выражение солидарности со столицей?

Последний раз у нас проверяют документы уже вблизи гостиницы, на Сапожной площади. Въезжаем на тихую улицу Михая Мункачи. Почти два часа ночи.

— До завтра! — прощаемся мы с венгерскими друзьями. — До завтра!

В гостинице мы безжалостно будим товарищей. Надо же поделиться впечатлениями от поездки в Задунайский край и, главное, расспросить их о субботних новостях.

Францишка и Лешек тоже были в провинции — на юго-востоке, в Сольноке. Впечатления у них те же, что у нас: в стране наступает стабилизация, правительство становится настоящим правительством, получает поддержку всех революционных сил.

В Будапеште сегодня было спокойно. За пятницу и субботу — ни одного происшествия. Многие авоши добровольно являются в следственную комиссию на улицу Марко. Попытка подсчитать, сколько человек пало жертвой линчеваний в те дни, когда они происходили, т. е. от вторника до утра четверга, дала как наиболее вероятную цифру 70–80 человек.

С утра шли переговоры о выводе советских войск. В первой половине дня — в здании парламента, а вечером венгерская делегация отправилась к русским. В делегации генерал Малетер, генерал Иштван Ковач и министр Ференц Эрдеи. Кажется, они ещё не вернулись.

…Перед сном я думаю о перспективах венгерской революции — какими они рисуются в эти дни стабилизации. Конечно, я не знаю, какое устройство укрепится в конце концов в Венгерской Республике. Однако похоже, что мы увидим тут любопытный синтез основных достижений народной демократии (вся земля в руках крестьян, национализированные заводы и банки) с многопартийностью, свободой печати и другими атрибутами либеральной демократии. Будет ли такое устройство одним — быть может, очень долгим — из путей к социализму? Я не решился бы этого утверждать. Зато о пути, по которому вели страну люди типа Ракоши, я уж точно знаю, что он не приводит ни к чему, кроме падения и рабства.

Так или иначе, а начинается сложный процесс развития, от которого не приходится ждать немедленных плодов. А мне пора домой…

Воскресенье, 4 ноября

…В глубокий сон вторглось что-то извне — не могу осознать, не хочу открывать глаза, стараюсь снова погрузиться в ту не ограниченную ощущениями глубь, где я пробыл так недолго. Но упрямое что-то ломится всё навязчивей. И вдруг до меня доходит, что прервало мой сон: мерный гул артиллерии.

В ту же секунду кто-то полуодетый врывается в комнату:

— Вставай! В Будапеште опять война!

…С утра сквозь грохот артиллерии, рокот бронированных машин, издевательский свист реактивных самолетов ещё прорывались по радио последние протесты и призывы правительства Надя.

На нескольких языках прозвучало короткое, волнующее воззвание венгерских писателей и интеллигенции к народам мира, завершающееся троекратным: «Помогите! Помогите! Помогите!»

Потом радио замолкло и заговорило только вечером — голосом Яноша Кадара.

Кадар представился как премьер нового революционного рабоче-крестьянского правительства, которое берёт власть, поскольку слабое правительство Надя всё больше поддавалось влиянию реакционных, фашистских элементов. Встала задача сохранить народную демократию и социализм в Венгрии. В связи с этим новое правительство обратилось за помощью к советскому союзнику…

В числе членов нового правительства названы, в частности, Апро, Мюнних, Марошен, Хорват и — Эрдеи, который накануне принимал участие в переговорах о выводе советских войск из Венгрии.

На этом сообщении политика заканчивается, и радио передаёт популярные мелодии из оперетт.

Но за нашими окнами политика продолжается — её глухое гудение раздаётся весь день и всю ночь без роздыха.

Телефонная связь с Варшавой прервана. Может, чудом действует телетайп? Втроем, с Ханкой и Кшиштофом, пробуем попасть в здание бьюшей «Сабад Неп». Пустые осенние улицы. Чёрные, голые деревья, тротуары устланы жёлтыми и рыжими листьями. Сухо, даже солнечно, но холодный ветер пробирает насквозь.

Там и сям в подъездах теснятся кучки жителей. На улице Дамьяних мы пытаемся заговорить. Люди кратко объясняют, где идут бои, и указывают дорогу, но от разговора на более общие темы уклоняются. В Будапешт вернулся страх.

Мы идём по улице Доб. Несколько раз навстречу нам проходят вооруженные отряды венгерских солдат и штатских. Отступают? Кое-где в углублениях стен расставлены бутылки с бензином, помеченные красными тряпицами. Чем ближе к Ленин-кёр, тем больше людей — с оружием и без. А вот и Ленин-кёр — широкая столичная артерия. Переулок, по которому мы пришли (одно из узких пересечений артерии), отделён от Ленин-кёр баррикадой — не слишком внушительной, просто доски и лом наспех нагромождены друг на друга. Такая же виднеется напротив, на другой стороне широкой улицы. Сама же улица перегорожена более основательной баррикадой, сложенной, главным образом, из булыжника, вырванного из мостовой. Мы доходим только до первой баррикады. Здесь полно людей, которые, разговаривая с нами, не скрывают подозрительности. Один, с гранатой за поясом, допытывается, чего это мы направляемся именно туда, где перестрелка, русские. За здание «Сабад Неп» идут бои. Наше «lengyel ujsagiro» никого на этот раз не убеждает.

Мы поворачиваем. Мы ещё не отошли далеко от баррикады, как нас останавливает частый топот ног. Несколько вооруженных ребят с повязками. Очень молодых — скорее школьников, чем студентов. Договориться трудно — немецкого они не знают, говорить по-русски мы не рискуем. Наконец обнаруживается, что один немного понимает по-французски. Объясняем, кто мы, показываем паспорта. Ребята смеются с откровенным облегчением. Командир вытаскивает из кармана три блестящих пули: они достались бы нам, если б оправдались подозрения защитников баррикады…

Мы не успеваем дойти до перекрёстка возле автобусного парка, который находится под прицелом русской пушки, — как совсем поблизости взрывается зажигалка. Её алое сияние на секунду останавливает нас, но мы быстро решаемся и рысью перебегаем опасный перекрёсток. Через несколько минут мы в посольстве.

Осторожные попытки дозвониться до венгерских друзей. Связь с Варшавой невозможна, но нельзя отказаться от основной обязанности журналиста — сбора информации.

Что с деятелями восстания? Коммунистический актив революции, кажется, получил убежище в югославском посольстве. Там Имре Надь, Санто, Лукач, Донат. Глава Партии мелких землевладельцев Бела Ковач вроде бы бежал на Запад, кардинал Миндсенти — в американском посольстве. Всё ещё не вернулись — и теперь вряд ли вернутся — генералы Малетер и Иштван Ковач.

А рядовые? Нас беспокоит судьба дудашевцев. Вчера, пока мы ездили по провинции, группа Дудаша была распущена Реввоенсоветом. Её членам с вечера обменивали удостоверения. Щербатый Иштван и шофёр Бела были с нами и ни о чём не знали, а вернулись уже ночью. Как бы им не сделали чего плохого свои же… Да если и нет, всё равно они в огне боев вокруг «Сабад Неп». Мы пытались до них дозвониться — телефон не отвечает.

У защитников города нет командования. Нет плана обороны. Нет оружия, кроме автоматов, гранат и бутылок с бензином. Можно ли удержать город такими силами?

У атакующих — артиллерия, танки, бронемашины. Над их колоннами патрулируют звенья реактивных самолетов. Но у них нет в Будапеште — или по каким-то причинам они её не вводят в действие — пехоты. Танки и бронетранспортеры ездят по улицам — главным образом, где нет баррикад. Стреляют куда попало. Артобстрел вызывает пожары (один я сегодня видел вблизи — на том же перекрёстке, куда зажигательный снаряд ударил вчера; видно, сегодняшний был посильнее). Но можно ли захватить город только такими методами?

С советской стороны принимают участие в боях совершенно новые подразделения, привезённые в последние дни из глубинки. Мы убеждались в этом не раз лично, это же подтверждают и наблюдения всех, кого мы ни опрашивали. Очень молодые ребята в бурых шинелях (год рождения, в основном, 1937-й) не всегда знают, куда их привезли, часто едва говорят по- русски, но в одном глубоко убеждены: что в этом городе они громят подлых предателей-фашистов.