Испытатели - С Вишенков

Шесть летчиков поочередно опробовали машину. Она бегала по земле, отрываясь на два-три метра, и снова садилась. Никто пока не рисковал подняться выше. Мнения по поводу ее качества расходились: одни говорили, что на ней можно летать, другие — что нельзя. Стефановский, сделав несколько подлетов, присоединился к последним.

Но инженеру было трудно согласиться с такими выводами. Он нашел летчика более, как он думал, смелого, но, как оказалось, менее грамотного. Тот взлетел выше других, но круг сделать ему не удалось. Самолет-стрела при попытках развернуть его занимал настолько угрожающее положение, что летчик отказался от них. Самолет, как обнаружилось, стремился лететь в основном прямо, немного вверх и… главным образом вниз. Убедившись в этом, летчик не стал более испытывать судьбу и, благодаря ее за то, что взлет был в сторону Тушинского аэродрома, — оттуда дул ветер, — решил больше «не рыпаться». Перемахнув через Москву-реку, он облегченно вздохнул: перед ним был аэродром.

Промедление в посадке могло окончиться печально, и летчик торопливо сел. Машина скачками одолела летное поле и остановилась у его границы. Бледный, как полотно, летчик спрыгнул на землю и вместо ответов на вопросы только досадливо отмахивался.

Инженеры-экспериментаторы не оставляли своих исканий. После многолетней упорной работы инженер Чижевский добился хороших результатов. Построенный им самолет-парабола был одномоторным; сверху он тоже напоминал «полблина». Размером самолет был хоть и меньше предыдущих, но держался в воздухе лучше их. Стефановский, испытывая этот самолет, быстро убедился в том, что он так же надежен и прост, как многие проверенные им самолеты обычной схемы. Самолет нормально взлетал, делал мелкие и глубокие виражи, хорошо садился. Он успешно прошел испытания вплоть до фигур высшего пилотажа. Здесь летчик сделал перерыв, чтобы основательно к ним подготовиться. Он стал копаться в отечественной и зарубежной литературе и нигде не нашел указаний о пилотажных свойствах подобных машин. Тогда он обратился к ученым авторитетам и получил ряд противоположных мнений, которые можно было проверить лишь одним путем: экспериментальным. Осмотрев внимательнее, чем обычно, укладку парашюта, Стефановский поднял машину на самую большую высоту, на которую она только была способна, и приступил к делу. Решив начать с петли, он разогнался и взял ручку на себя. Машина, как он заметил, нормально пошла вверх, но перед тем, как перевалить на вторую половину круга, резко перевернулась через крыло и вместо петли сделала иммельман. От восторга летчик даже подскочил на сиденье.

— Ага! — воскликнул он, как будто его мог кто-нибудь услышать. — Раз делает иммельман, значит и петля наверняка будет!

И, снова разогнавшись, он потянул к себе ручку, только более плавно, чем прежде. Бесхвостка сделала петлю, вышла из нее в пике и, повинуясь летчику, перешла в горизонтальный полет.

— Три фигуры есть, — считал Стефановский, загибая пальцы левой руки: — петля, иммельман, пике!

Через несколько минут добавилось еще три фигуры: бочка, переворот через крыло, боевой разворот.

«Парабола» нормально выполняла основные и наиболее употребляемые фигуры пилотажа.

Летчик взглянул на бензиномер: горючее подходило к концу. Тогда он ввел машину в спираль и, снижаясь, с каждым метром приходил все в лучшее настроение, как это бывало всякий раз, когда ему удавалось вносить ясность в новое дело и стирать в авиации еще одно белое пятно.

Конус

В газете летчиков-испытателей было напечатано большими буквами:

«Будни летно-испытательной работы пронизать отвагой, выдержкой, хладнокровием, настойчивостью, мастерством».

Эти слова очень часто оправдывались на деле. И событие, происшедшее летним прохладным утром во время стрельбы, грохотом и треском которой Супрун и его товарищи заполнили небо над аэродромом, было тому подтверждением.

Вновь предложенный вариант вооружения уже испытанного и закаленного в боях истребителя должен был значительно повысить боевую мощь последнего. Именно в этом и хотел убедиться Степан Супрун.

Если вы когда-нибудь видели, как охотятся и резвятся над морем чайки, то при известном воображении сможете представить себе происходившие полеты.

Самолеты, короткие и блестящие, с крепкими, будто мускулистыми телами, один за другим, торопливо, точно вперегонки, взбирались вверх, на мгновение замирали там и, сверкнув крыльями на солнце, клевали тупым приплюснутым носом, с воем и стоном кидались вниз.

Летчики ловили в перекрестье прицелов наземные мишени — старые, отслужившие свой срок самолеты, — нажимали гашетки.

У крыльев и мотора возникали длинные и прямые огненные струи, а через несколько секунд на земле были слышны короткие, частые вздохи пушек и треск пулеметов, похожий на звук разрываемого батиста.

Мишени все ближе. Они растут, увеличиваются в сетке прицела, как кадры крупного плана на киноэкране, и самолеты, сверкнув на солнце, выходят из пике и снова, один за другим, торопливо взмывают ввысь.

— Довольно!

Супрун подает знак. С земли поднимается еще один истребитель. Он тащит за собой конус из крепкого полотна, привязанного длинной фалой.

Встречный воздушный поток проходит через отверстия большого и малого оснований и надувает конус туго, как парус.

Это воздушная мишень. Вот ее-то и поджидают теперь летчики.

Они атакуют сверху, снизу, с разных сторон. Пули и снаряды дырявят полотнища конуса. Буксировщик увертывается, маневрирует. Следом за ним мотается мишень, и вдруг, на крутом развороте, фала — длинная и прочная веревка, — подброшенная воздушной волной, перехлестывает через крыло.

Новым маневром летчик пытается освободиться от веревки, но запутывается еще больше.

Самолет теряет управление, его начинает разворачивать, вводить в спираль. Летчик пытается удержать машину, которая сейчас барахтается в воздухе подобно человеку, связанному по рукам и ногам, брошенному в воду и старающемуся как можно дольше держать голову над водой.

Супрун видит, как летчик буксира сдвигает фонарь, становится на сиденье, готовясь покинуть свое место.

Полным газом Супрун резко подстегивает свою машину. Одним рывком он оказывается возле злополучного самолета и взмахом руки приказывает летчику сесть.

Тот садится и берется за ручку управления. Он не знает, что хочет делать Супрун, не знает, как он думает ему помочь, но уже одно то, что Супрун здесь, рядом, успокаивает и придает силы.

Супрун подходит так близко, что летчик видит его лучистые, смеющиеся глаза, спокойное уверенное лицо.

Девушка, аэродромный техник, стоя в тени ангара, видит, как одна машина странно, очень странно ведет себя в воздухе, а другая, близко подойдя к ней, повторяет все движения первой, точно передразнивая ее. Далее девушка видит, как эта вторая машина делает хищный бросок вперед, видит, как вниз сыплются какие-то черные куски, холодеет от ужаса и с возгласом: «Ах! Столкнулись!» — приседает, закрывая глаза.

Когда, через несколько секунд, она поднимает голову, черные куски приобретают иную форму.

Это летит на землю конус, летят куски веревки, которую Супрун разрубил винтом своей машины.

Так Супрун освободил «узника». Тому еще долго не верится, что самолет ожил и, как обычно, послушен.

Супрун покачивает крыльями, и все летчики пристраиваются к нему.

— Ближе! — показывает он, и летчики теснее прижавшись к своему командиру, боевым строем делают круг и всей группой садятся у «Т».

Злой враг — флаттер

Летчик-испытатель, любуясь, ходит вокруг своего самолета, как джигит около любимого коня. Самолет и в самом деле был чудесный. Его издали можно было заметить на гладкой бетонной площадке у края зеленого ковра огромного летного поля. Гладкое серебристое тело машины, покоившейся на высоких и тонких ногах шасси, было устремлено ввысь. Тонкие изящные крылья, законченность и стремительность форм говорили о большой скорости. Это и был новый скоростной бомбардировщик, оставлявший далеко позади себя все известные в то время истребители.

Бомбардировщик сверкал на солнце, и солнце играло в нем, как в зеркале. Летчик, глядя на машину, жмурился от нестерпимого блеска, а еще и от предстоящего удовольствия: надевая парашют, он готовился подняться в воздух.

Почти две тысячи лошадиных сил легко отделили машину от земли. Летчик повернул кран — и шасси ушли в свои гнезда. Потом он чуть взял ручку на себя: гул моторов стал мягче, ангары и гаражи стали быстро ужиматься в длине и ширине, становясь похожими на домики из детского набора «Конструктор».

Еще одно движение рулей — и машина входит в вираж, набирает высоту, взбираясь, как по незримой лестнице, к пухлым, застывшим в небе облакам. С каждым кругом земля показывала летчику все новые картины. Березовая роща, отражающаяся вниз головой в озерах, похожих на выплеснутые и застывшие плавки серебра; пологие. Уходящие в даль холмы; колыхающаяся, как море при легком ветерке, рожь, — все это проплывало внизу, уменьшенное, но ясное и четкое. И нельзя было не любоваться всем этим, да еще когда летишь на такой машине.