Марш Акпарса - Аркадий Крупняков

Ковяж и Янгин вышли из кудо: пусть старики поговорят, по­думают, кого оставить вместо Туги лужавуем. В кудо это поняли и начали совет. Туга лежал без сознания и до сих пор не сказал, кому быть после него лужавуем.

—       Вдруг Туга умрет и не успеет сказать?— говорит Эшпай.— Кого лужавуем ставить будем?

—       Как это — кого?—строго произнес Мырзанай.—Есть закон— старшему место. А в роде Туги старшим остался Ковяж. Он будет лужавуем.

—       Верно, верно,— вторит ему Япык.

—       Тебя не спрашивают,— говорит Сарвай и, не глядя на Мыр- заная, произносит:—Туга, когда был здоров, вместо себя оста­вить Аказа советовал.

—       Аказ, пожалуй, будет лучше Ковяжа,— заметил Алдуш.

—       Голова горячая,— коротко бросает Атлаш.—Ковяжа надо.

—       Спросить надо Тугу,— советует Аптулат.— Как он скажет.

—       Помяните мое слово: Ковяжу быть лужавуем,— говорит Мырзанай и выходит из кудо.

Старейшины знают, почему Мырзанай хочет Ковяжа. Дочку свою отдать за него собирался. Если станет Ковяж лужавуем, тогда вся власть у Мырзаная будет. А кто тогда бедных защитит?

Мырзанай зря спорить не хочет. И знает: вот-вот прибудет от хана посланец и скажет ханское слово.

И не ошибся. Не успел выйти за ворота, навстречу ему — Алим, сын Кучаков, с джигитами. Соскочил мурзак с коня, подошел к Мырзанаю, спросил:

—       Туга жив еще?

—       Лежит без памяти. Скоро умрет.

—       Кого вместо себя оставил?

—       Не сказал. Кого хан велел, того и поставим.

 Благословенный Сафа-Гирей сказал: «Мырзанай знает, кого ему лужавуем надо — того и мне надо».

—       Быть правителем Ковяжу.

—       Старейшины согласятся ли?

—       Против обычая не пойдут. Ковяж старший в роде Туги.

Ну, слава аллаху. Веди           меня к ним.

Из      открытых дверей кудо        шум голосов рвется          наружу.    Алим,

склонившись, шагает в полумрак. На нарах больной лежит, а про него будто забыли — старейшины спорят, кому лужавуем быть. Заметив Алима, стихли, но головы не склонили.

Мурзак махнул рукой в знак приветствия, сел на пододвину­тую Мырзанаем скамью.

—                      Я привез вам, старейшины, привет несравненного Сафы-Ги- рея. Вместе с поклоном привез и совет: пора по-новому жить на­чинать                                                                            вам. Было у горных черемис два больших лужая, теперь из них                  один надо сделать. И повелел великий хан называть этот

33

лужай бейликом, а правителя—беем, князем подданным своим. Вот эту саблю Сафа-Гирей бею послал, я ее передаю вам, ста­рейшины. Кого надумаете беем сделать, тому и отдадите.— И

' Марш Акпарса

Алим передал саблю Мырзанаю.— Кроме того, хан послал вот этот халат со своего плеча и этот мешок золота. Подарок новому бею.—Алим бросил на руку Мырзанаю дорогой, но уже ношенный халат и отдал кошелек с деньгами.— А меня простите, старейшины, я тороплюсь.— И вышел, не поклонившись.

—        Если беем будет неугодный хану человек, ты ответишь,— строго сказал он вышедшему провожать Мырзанаю. Тот кивнул головой и подал Алиму стремя.

Под вечер Туга открыл глаза—к нему сразу чуть не все ста­рейшины: кого велит вместо себя оставить?

Слабо шевельнул губами Туга, произнес всего одно слово и снова закрыл глаза, а в шуме старейшины не расслышали того слова. Одним показалось, что Туга назвал Ковяжа, другим — Аказа. А карт Аптулат уверял, что Туга сказал «старшего». И пошел среди старейшин великий спор. Мырзанай, Атлаш и все посланники богатых горло дерут за Ковяжа, а Сарвай, Алдуш и все, кто победнее, кричат: «Аказа!» Аптулат — то за одного, то за другого. И даже Япык голос подает, однако он не старейшина — его не слушают. Кричат старики, того и гляди, в бороды друг другу вцепятся:

—        Ты зачем бейскую саблю сцапал?!—кричит Сарвай на Мырынзаная.— Положи на нары!

—        Деньги с халатом тоже положи,— рычиг Атлаш. Он хотя и заодно с Мырзанаем, однако жадность мучит — боится, как бы Мырзанай золото и одежду дорогую не присвоил.

Аптулат-карт слушал-слушал, видит, спору нет конца, настала пора к богу обратиться.

—        Слушайте, старики! Кончайте крик, я к великому юмо ваш спор понесу. Как он скажет, так тому и быть.

Как только карт ушел, старейшины сцепились снова...

Никто не заметил, как в кудо вошел Мамлей.

—        Достойные! Ответьте, ради бога, что здесь происходит?

На Мамлея никто не обратил внимания. Тогда он схватил Ат- лаша за локоть и крикнул:

—        Да перестаньте вы!

—        Ну, ты, суас![8]—Атлаш оттолкнул Мамлея.— Не суйся не в свое дело!

Возглас Атлаша отрезвил ссорящихся. Эшпай отпустил рукав Мырзаная, за который только что уцепился:

—        Мамлейка! Ты? Откуда?

—        Меня послал Аказ. Узнать, не появилась ли Эрви в илеме?

—        Где он?

—        На берегу Юнги. Всю ночь Эрви ищет.

—         Так он еще не знает ничего. У нас беда — смертельно ра­нен Туга. Может быть, до полудня не протянет.

Надо скорое сказать АказуІ—воскликнул Мамлей. И повер­нулся к двери Мы скоро будем тут!

I п. 11 и ні При ОДИЛ карт, С богом говорить — дело не простое. Наконец он помнился в дверях, сказал:

И і  .............................................   подай.... саблю   Туге.—Он жив еще.

положи саблю на грудь ему, если правой рукой Туга саблю возьмет,           быть, лужануем Аказу, если левой рукой сабли коснется, быть Ковяжу,

Туга без памяти,—возражает Атлаш.—Как можно выбор ему творить? Я не согласен!

Тyra у всевышнего порога,— карт поднял руку с вытянутым

 .нем над головой.— Ему теперь бог советы дает.

Раз юмо повелел, надо делать,—сказал Сарвай и положил саблю на грудь Туги.

А я Аптулату не верю,— Мырзанай подошел к двери, как бы собираясь уходить, но Эшпай остановил его.

Не будем спорить. Не ровен час, Туга умрет, не указав, кому великий юмо повелевает передать тамгу и быть главою обоих лужеи. Гневить бога не надо.

—         Карт хитрит,— упорствует Мырзанай.— Он знает, что че­ловек правой рукой за все хватается... Он Аказа в лужавуи про­чит. А народ Аказа не хочет. Народ сам скажет, кого над собой поставить. Я думаю...

Распахнулась дверь, и в кудо вбежал Аказ. Он склонился над отцом, увидел саблю, сбросил ее на пол. Медленно опустился на колени, уткнул лицо в сложенные ладони Туги. Женщины в углу кудо, молчавшие во время спора старейшин, заголосили. Может быть, слезы сына, упавшие ему на руки, может, крики женщин заставили Тугу очнуться. Он открыл глаза, сказал тихо:

—         Думал, не дождусь... А где Ковяж... Янгин?

—         Мы здесь, отец,— Ковяж и Янгин склонились к отцу по дру­гую сторону скамьи.

—         Не вижу вас... Подойдите поближе... Дайте руки. В гла­зах туман...

Ковяж и Янгин поочередно пожали Туге руку.

—         Пришел конец...

Эти слова будто подхлестнули Аказа. Он вскочил, крикнул:

—         Топейка! Скачи в Чалым. Лекаря вези,— и, обратившись к карту, с упреком добавил:—Эх вы! Всю ночь и день делили власть, деньги, а за лекарем не послали... Ты что стоишь, Топейка? Скачи!

—         Мне знахарь не поможет,— голос Туги немного окреп, ему вроде бы полегчало.— Аказ, подними меня.

Аказ приподнял голову отца, подложил подушку.

—        Вот так. Старейшины, поближе подойдите... Пора прощать­ся... Жизнь во мне гаснет... Опять кровавый полог застлал глаза...

—        Сознанье потерял,— шепнул Атлаш Мырзанаю.

—        Где я?—Туга снова очнулся.— Где сыновья мои?

—        Мы около тебя, отец.

—        Что я хотел сказать?..

—        Кому оставить свою тамгу,— напомнил Аптулат.

—        Не это... главное. Решайте без меня... а то я не успею. О чем же я? Да... да... Вся наша жизнь идет не так, как надо. Земля в огне... повсюду льется кровь. Люди исстрадались... Так дальше нельзя... Другой ищите путь... Аказ, подойди...

—        Слушаю тебя, отец.

—        Хочу сказать... Я всю жизнь был с народом... делил тревоги, горести и радости... Клянись и ты.

—        Клянусь, отец...

—        Идти плечом к плечу... вместе с людьми... всеми... всеми...

Туга напряг последние силы, приподнялся, оглядел окружав­ших его людей, проговорил тихо, почти шепотом:

—        Прощайте все... дети... Умираю... Благословляю вас. — И откинулся на подушку, выпрямился, затих.

...Мертвого Тугу снова вынесли во двор и начали готовить к похоронному обряду. Мырзанай и Атлаш вышли за ворота, спус­тились к реке.