В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

Пуля облетела фронт сражающихся сторон. При этом отметила, что заваруха началась хоть и яростная, но масштабы ее невелики. Что, пожалуй, через полчаса все закончится так же неожиданно, как и началось. Вначале она нырнула через линию заграждений, задев за столб, так что туго натянутая проволока загудела, задребезжала гирляндами колючек, как вконец расстроенные струны музыкального инструмента. Послышался щелчок, похожий на звук, который происходит во время короткого замыкания электропроводки. Пуля немного изменила траекторию, снизилась, прошла вдоль самой земли, изредка задевая головки трав и корзинки соцветий, наполненные поздней росой. Одного короткого мгновения ей хватило, чтобы оценить обстановку. Возле пулемета, установленного на треноге, стоял на коленях коренастый, с крепкими руками и свирепым лицом унтер-фельдфебель. Он прижимал к плечу короткий приклад МГ-34, и левая щека его тряслась вместе с каской, немного сползшей набок, а может, нарочно сдвинутой, чтобы не мешала вести огонь. Рядом, тоже стоя на коленях и втянув голову в плечи и, видимо, порядком оглохнув от стрельбы, находился его второй номер. Он двумя руками старательно придерживал металлическую ленту, которая ритмичными рывками поднималась из плоской коробки.

Унтер-фельдфебель Штарфе еще несколько минут назад, до начала заварухи, слышал какой-то странный звук. Похоже, загремела ловушка. Нервы в последнее время стали совсем ни к черту. Роту со дня на день обещали отвести на отдых. Но дни шли, ночные дежурства выматывали ничуть не меньше, чем бои, а они продолжали сидеть в окопах передней линии и нюхать переполненный сортир, устроенный в отводной ячейке неподалеку от позиции их Schpandeu.

Вечером, как всегда перед заступлением в наряд, он приказал фузилеру Бальку натянуть ловушки, которые они устроили в трех ходах сообщения, по которым можно подобраться к пулеметному окопу. После того как иваны утащили нескольких часовых и пулеметный расчет из Шестнадцатой, они придумали такую штуку: привязывали на уровне колен проволоку, на нее вешали пустые консервные банки. Утром «сигнализацию» убирали. Пока никто, кроме начальника штаба фузилерного батальона гауптмана Нейбаха, проверявшего посты, в их ловушку не попал. Гауптману Нейбаху их придумка понравилась, и он на следующее же утро приказал изготовить нечто подобное в окопах всего батальона и даже в тылах. Разведка иванов стала особенно донимать по ночам. Почти каждую ночь в полку случалось ЧП: то часового украли, то в ближнем тылу на лесной дороге снесли голову мотоциклисту натянутой между деревьями проволокой, то кто-нибудь из бдительных фузилеров все же вовремя открывал огонь и оставлял возле проволоки несколько трупов иванов. Их притаскивали в траншею. Во-первых, чтобы не воняли. Во-вторых, чтобы осмотреть. В карманах у них, как правило, ничего, кроме кисетов с табаком, не находили. Оно и понятно – разведка. Обычно она активизируется перед наступлением. Но к прорыву фронта готовились и они. Новое грандиозное летнее наступление с целью смести наконец русских, сокрушить их оборону и двинуться дальше к Москве и Волге начнется вот-вот.

Фузилер Бальк уже вовсю, как говорят иваны, давил ухо. Скоро ему вставать. Самое опасное время – час до рассвета – Штарфе решил бодрствовать. Иногда, когда гасла очередная ракета, после длинной очереди он делал пару коротких, простреливая пространство между двумя рядами проволочных заграждений. Сон ходил вокруг, но не приближался и на шаг. Штарфе знал, как держать его на расстоянии. Если хочешь выжить, не спи. И когда сразу несколько ракет зависли над проволочными заграждениями и Штарфе отчетливо увидел двигающиеся под самой колючкой тени, он тут же бросился к своему верному Schpandeu, развернул его немного правее, рявкнул второму номеру: «К оружию, Бальк! Иваны!» – и, не дожидаясь, когда тот продерет глаза, начал вести огонь. И, похоже, одного из них сразу подстрелил, потому что увидел, как трассер прошел вдоль нижнего ряда колючей проволоки и крайняя тень, будто ужаленная, отпрянула в сторону. Когда стреляешь с близкого расстояния, всегда можно почувствовать, попал в цель или пули прошли мимо.

Тем временем из блиндажей начали выскакивать фузилеры. Серый в свете ракет поток стремительно заполнил свободные ячейки. Послышался голос старика. Он находился где-то рядом, поторапливал тех, кто замешкался. Командир фузилерной роты гауптман Фитц, старый вояка, всегда находился рядом с ними. И награды, и оплеухи он раздавал собственноручно. Услышав его рычание, вскочил шютце Бальк, продрал глаза и кинулся к пулемету. Теперь Штарфе не боялся, что ленту захлестнет и деформированный при этом патрон уткнется в патронник с перекосом, так что его придется вытаскивать штыком. Такая заминка всегда опасна. Особенно в ситуации, когда иваны совсем рядом. Когда они могут забросать расчет гранатами или, хуже того, броситься врукопашную.

Пуля на долю мгновения зависла над бруствером, будто выбирая, кого избавить от работы, которая неожиданно выпала на долю этих двоих в угловатых касках вермахта с серебристым орлом на боку, и скользнула впритирку с козырьком одной из них.

Унтер-фельдфебель Штарфе не почувствовал ни боли, ни сожаления по поводу того, что его война на Восточном фронте закончилась так неожиданно. Фузилер Бальк внимательно следил за тем, чтобы лента шла ровно. Патроны скользили с ладони в приемник, и стремительная, почти непрерывная трасса уходила в сторону нейтральной полосы, где в панике копошились застигнутые врасплох русские. Судя по камуфляжным накидкам и капюшонам иванов, Штарфе прихватил их разведку. Гильзы, словно ненужная полова, со звоном вылетали вправо. Все шло как надо. Schpandeu работал за целую роту. Балька это восхищало. И он не заметил, что произошло с его первым номером. Тот, словно ослепнув, вдруг начал задирать трассу вверх, а потом уткнулся каской в дырчатый кожух пулемета и затих. Замолчал и Schpandeu. Каска унтер-фельдфебеля Штарфе на затылке зияла пробоиной, куда можно было просунуть палец. Отверстие на выходе было огромным, как от крупнокалиберной пули. А по шее убитого вниз выползала бурая масса, совсем непохожая на кровь.

– Штарфе? Что с ним? Убит? – Голос командира роты Фитца привел фузилера Балька в себя.

– Убит, герр гауптман.

– Умеешь стрелять? – Гауптман Фитц указал на пулемет.

– Так точно, герр гауптман.

– Быстро! В сторону! Бери его за ноги!

Они оттащили в угол окопа тело унтер-фельдфебеля Штарфе. Странно выглядел мертвый первый номер. Унтер-фельдфебель Штарфе сам всегда помогал всем. Даже там, где могли обойтись без него. Такой он человек. Вернее, солдат. На таких держался вермахт и приказы фюрера и генералов. Подгонял ленивых. А теперь, в одно мгновение, он превратился в тряпичное тело, которое даже возле Schpandeu стало вдруг ненужной обузой.

– К пулемету! – скомандовал ротный и кинулся к патронным коробкам. – Я у тебя буду вторым номером! Огонь, шютце Бальк! Огонь! Море огня, сынок!

Глава третья

На рассвете, когда рота, поделив остатки спирта, изготовилась, чтобы по команде Солодовникова выскочить на бруствер и попытать свое счастье на нейтральной полосе, а потом, если повезет, и в немецких окопах, поступил приказ об отмене атаки.

В первый взвод пришел посыльный, разыскал Воронцова и передал приказ ротного срочно прибыть на наблюдательный пункт, и сам собирался идти к Солодовникову, чтобы получить разрешение на похороны погибших ночью.

Убитых было семеро. Два казаха, танкист, бывший повар из полковой роты связи и трое уголовников, прибывших из московской пересыльной тюрьмы с отсрочкой приговора. Все из последнего пополнения. Воронцов даже не успел запомнить их лиц и фамилий.