Школьная горка - Марк Твен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сиди спокойно, дурак!
— Ради бога, масса Оливер, сделайте милость!
— Да замолчишь ли ты, болван! О, если б мы только смогли убедить его материализоваться! Я еще не видел ни одного духа. Сорок четвертый, дорогой пропавший мальчик, прошу тебя, явись!
— Не надо, масса Оливер, рад» бога, не надо!
— Заткнись! Пожалуйста, материализуйся! Явись нам хоть на мгновение!
Гопля! [11] В центре круга сидел мальчик! Негры взвизгнули, повалились спиной на пол и продолжали визжать. Безумный Медоуз тоже упал, но сам поднялся и, тяжело дыша, глядя на мальчика горящими глазами, встал чуть поодаль. Хотчкис потер руки в порыве радости и благодарности, и преображенное лицо его засветилось торжеством.
— Пусть теперь сомневаются неверующие и насмешничают зубоскалы, если им это нравится, но их песенка спета. Ах, Сорок четвертый, дорогой Сорок четвертый, ты сослужил нашему делу огромную службу.
— Какому делу?
— Спиритизму. Да перестаньте же верещать!
Мальчик наклонился, тронул негров рукой.
— Вот так — засыпайте. А теперь — в кровать! Утром вам покажется, что это был сон.
Негры поднялись и побрели прочь, как лунатики. Сорок четвертый обернулся и глянул на Безумного Медоуза — его веки мгновенно опустились и прикрыли безумные глаза.
— Иди, выспись в моей постели. Утром и тебе все происшедшее покажется сном.
Медоуз поплыл, словно в трансе, вслед за исчезнувшими неграми.
— Что такое спиритизм, сэр?
Хотчкис с готовностью объяснил. Мальчик улыбнулся, ничего не сказал в ответ и сменил тему разговора.
— В бурю в деревне погибло двадцать восемь человек.
— О боже, неужели это правда?
— Я их видел, они под снегом — рассеяны по всей деревне.
— Ты видел их?
Сорок четвертый пропустил мимо ушей вопрос, прозвучавший в слове, на котором было сделано особое ударение.
— Да, двадцать восемь.
— Какое несчастье!
— Несчастье?
— Конечно, что за вопрос?
— Я не имею представления об этом. Я мог бы их спасти, если бы знал, что это желательно Когда вы захотели, чтоб я спас того человека под навесом, я понял, что это желательно, обыскал всю деревню и спас остальных заблудившихся — тринадцать человек.
— Как благородно! И как прекрасно — умереть, выполняя такую работу! О, дух священный, я склоняюсь перед твоей памятью.
— Чьей памятью?
— Твоей, и я…
— Так вы принимаете меня за усопшего?
— Усопшего? Ну, разумеется. Разве это не так?
— Конечно, нет.
Радость Хотчкиса не знала границ Он красноречиво изливал ее, пока не перехватило дыхание, потом помедлил и взволнованно произнес:
— Пускай для спиритизма это неудача, да, да, — неудача, но, как говорится, выбрось это из головы и — добро пожаловать! Я бог знает как рад твоему возвращению, даже если расплачусь за него такой дорогой ценой; и черт меня подери, если мы не отпразднуем это событие. Я — трезвенник, в рот не брал спиртного вот уже несколько лет, точнее, месяцев… по крайней мере — месяц, но по такому случаю…
Чайник еще стоял на столе, бутылка, вернувшая к жизни Медоуза, была под рукой, и через пару минут Хотчкис приготовил две порции отличного пунша, «пригодного, на худой конец, для человека непривычного», как он выразился.
Мальчик попробовал пунш, похвалил его и поинтересовался, что это такое.
— Как что? Господь с тобой! Виски, разумеется! Разве не узнаешь по запаху? А сейчас мы с тобой закурим. Я сам не курю, уж много лет как не курю, ведь я президент Лиги некурящих, но по такому случаю! — Хотчкис вскочил, бросил полено в камин, помешал дрова, и пламя забушевало; потом он набил пару ореховых трубок и вернулся к гостю. — Вот, держи. Как здесь хорошо, правда? Ты только послушай, какая буря разыгралась! Ух, как завывает! А у нас до того уютно — словами не описать!
Сорок четвертый с интересом рассматривал трубку.
— Что с ней делать, сэр?
— Ты еще спрашиваешь? Уж не хочешь ли ты сказать, что не куришь? Не встречал еще такого парня. Чего доброго, скажешь, что соблюдаешь священный день отдохновенья — воскресенье.
— А что там внутри?
— Табак, разумеется.
— А, ясно Его обнаружил у индейцев сэр Уолтер Рэли [12], я читал об этом в школе. Теперь все понимаю.
Сорок четвертый наклонил свечу и прикурил; Хотчкис смотрел на него в замешательстве.
— Ты читал об этом? Видит бог! Сдается мне, ты знаешь только то, что прочитал в школе. Так как же, разрази меня гром, ты родился и вырос в штате Миссури и никогда…
— Но ведь я нездешний. Я иностранец.
— Да ну! А говоришь, как образованный житель здешних мест, даже без акцента. Где же ты рос?
— Сначала в раю, потом в аду, — простодушно ответил мальчик.
Хотчкис выпустил из одной руки стакан, из другой — трубку и, чуть дыша, с глупым видом уставился на мальчика. Наконец он неуверенно промямлил:
— Я полагаю, пунш с непривычки, всякое бывает, может, мы оба…— Хотчкис замолчал и только хлопал глазами; затем, собравшись с мыслями, сказал: — Не мне судить об этом, все слишком загадочно, но как бы то ни было, мы запируем на славу. С точки зрения сторонника сухого закона…— Хотчкис наклонился, чтоб снова наполнить стакан и набить трубку, и понес нечто бессвязное и невразумительное, а сам тем временем украдкой поглядывал, поглядывал на мальчика, пытаясь успокоить свой потрясенный и взбудораженный ум и обрести душевное равновесие.
А мальчик был спокоен, он мирно курил, потягивал виски и всем видом выражал довольство. Он вытащил из кармана книгу и принялся быстро листать страницы.
Хотчкис присел, помешивая новую порцию пунша, и не сводил с Сорок четвертого задумчивого и встревоженного взгляда. Через одну-две минуты книга легла на стол.
— Теперь мне все понятно, — заявил Сорок четвертый. — Здесь обо всей написано — о табаке, спиртном и прочих вещах. Первое место отводится шампанскому, а лучшим табаком признается кубинский.
— Да, и то, и другое — своего рода драгоценность на нашей планете. Но я что-то не узнаю этой книги. Ты принес ее сегодня?
— Да.
— Откуда?
— Из Британского музея.
Хотчкис опять сконфуженно заморгал глазами.
— Это книга новая, — пояснил мальчик — Она лишь вчера вышла из печати.
Снова сконфуженное моргание Хотчкис принялся было за пунш, но передумал, покачал головой и опустил стакан. Потом открыл книгу якобы для того, чтобы глянуть на обложку и шрифт, но тут же захлопнул ее и отложил в сторону. Он разглядел штамп музея, датированный вчерашним днем. С минуту Хотчкис нервозно копошился с трубкой, потом поднес ее дрожащей рукой к свече, просыпав при этом часть табака, и смущенно спросил:
— Как ты достал эту книгу?
— Я ходил за ней в музей.
— Боже правый, когда?
— Когда вы наклонились за трубкой и стаканом
Хотчкис застонал.
— Почему вы издаете этот странный звук?
— По-по-потому что я боюсь.
Мальчик потянулся к нему, тронул дрожащую руку и мягко сказал:
— Вот так. Теперь все прошло.
Беспокойство исчезло с лица старого поборника сухого закона, и он произнес с чувством огромного облегчения и довольства:
— Я весь трепещу, ликование пронизывает меня Восхитительно! Ликует каждая клеточка, каждый волосок — это колдовство! О, волшебник из волшебников, говори со мной, говори! Расскажи мне обо всем.
— Разумеется, если вы хотите.
— О, это чудесно! Только сначала я разбужу старуху Рейчел, мы перекусим и сразу почувствуем себя славно и бодро. Я едва на ногах держусь, да и ты, полагаю, тоже.
— Подождите. Нет нужды ее будить. Я сам что-нибудь закажу.
Дымящиеся блюда стали опускаться на стол; он был накрыт в минуту.
— Все как в арабской сказке. И теперь я не чувствую страха. Сам не знаю почему, наверное, из-за магического прикосновения Но на этот раз не ты принес эти блюда; ты никуда не исчезал, я наблюдал, за тобой.
— Да, я послал своих слуг.
— Я их не видел.
— Можете увидеть, если захотите.
— О, я бы все отдал за это!
Слуги сделались видимыми; они заполнили всю комнату. Ладные они были ребятишки — маленькие, алые, словно бархатные, с короткими рожками и острыми хвостиками; те, что стояли, стояли на металлических пластинках, те, что сидели — на стульях, кружком на диванчиках, на книжном шкафу, — дрыгая ногами, тоже подложили под себя металлические пластинки.
— Предосторожность, чтобы не опалить мебель, — спокойно пояснил мальчик, — они только появились и еще раскалены.
— Это маленькие дьяволята? — спросил Хотчкис слегка сконфуженно.
— Да.
— Настоящие?
— О да, вполне.
— Им здесь не опасно?
— Нисколько.
— А мне можно их не бояться?
— Конечно, нечего их бояться.
— Тогда не буду. По-моему, они очаровательны. Они понимают по-английски?
— Нет, только по-французски. Но их можно обучить английскому за несколько минут.