Труженики моря - Виктор Гюго

Дом, в котором жил Жиллиат, прежде считался нечистым. Но хотя привидения давно оставили жилище в покое, здание все же оставалось под подозрением. Каждый знает: если в доме, принадлежащем дьяволу, поселяется колдун, дьявол успокаивается и перестает туда являться, считая, что дом попал в надежные руки. Сатана относится к колдуну вежливо и приходит только тогда, кода тот его позовет как врача.

Дом назывался «Бю-де-ля-Рю». Он был построен на краю длинной косы или, вернее, утеса, возле которого находилась маленькая гавань Гуме-Паради. Вода в этом месте очень глубока. Дом стоял одиноко, почти оторванный от всего острова. К постройке прилегал маленький садик. Случалось, волны затопляли этот сад. Между Сен-Сампсоном и бухтой Гуме-Паради возвышался холм, на вершине которого было здание, увенчанное башнями и носившее название «Валльский замок». Благодаря этому холму Бю-де-ля-Рю не был виден из Сен-Сампсона.

Колдунов в Гернзее можно встретить весьма часто. Они занимаются своим делом, и XIX век против них бессилен. Их занятия зачастую преступны: они плавят золото, собирают травы по ночам, напускают порчу на скот. К ним обращаются за врачебной помощью; колдуны заставляют приносить им в бутылках «воду больных», смотрят на нее и зловеще заявляют, что «вода не предвещает ничего хорошего». Какой-то из них однажды, в марте 1856 года, обнаружил в «воде» больного семь чертенят.

Местные жители боятся колдунов. Один чародей недавно наслал порчу на булочника и на его печь; другой тщательно заклеивал и прятал пустые конверты; третий хранил на полке какие-то запечатанные бутылки. Некоторые колдуны настолько любезны, что соглашаются за две-три гинеи принять все болезни на себя. Они начинают с криками корчиться и кататься по кровати, а больной заявляет, что ему стало лучше. Многие из чародеев исцеляют страждущих, обвязывая их обыкновенным платком. Это средство так просто, что поразительно, как никто раньше не додумался до такого. В прошлом столетии колдунов в Гернзее сжигали живьем. Теперь их приговаривают к двум месяцам тюремного заключения: четыре недели на хлебе и воде и четыре недели в карцере.

«Твоей будущей жене»

Вернемся к Жиллиату.

Сохранился рассказ о женщине, которая после революции приехала на Гернзей с маленьким ребенком. Она, скорее всего, была англичанкой, во всяком случае – не француженкой. Точное ее имя неизвестно; гернзейское произношение превратило его в «Жиллиат». Женщина жила одна с ребенком, о котором говорили разное: он приходился ей не то племянником, не то внуком, не то сыном, не то вообще ей совершенно чужой. Денег у нее было мало, жила она бедно, купила клочок земли в Сержанте и маленькую усадьбу близ Рокена. Дом Бю-де-ля-Рю в то время являлся нечистым. Он был необитаемым уже в течение тридцати лет и почти развалился. Сад не приносил никаких плодов – море слишком часто заливало его. Кроме ночных шорохов и отблесков, от дома людей отпугивала еще и легенда о том, что, если там оставить вечером на камине моток шерсти, спицы и полную тарелку супа, наутро суп окажется съеденным, а из шерсти будет связана пара рукавиц. Дом продавался с дьяволом в придачу за несколько фунтов стерлингов. Женщина купила его. Ее прельстила дешевизна, а может быть, и сам дьявол.

Она не только приобрела дом, но и поселилась в нем со своим ребенком, и с этого момента в жилище стало тихо. Окрестные жители решили, что дьявол добился того, чего желал. Привидения больше не появлялись. Не слышно было и таинственных голосов, огонь загорался только тогда, когда его зажигала хозяйка дома. Подсвечник колдуньи стóит факела дьявола – таково было общее мнение.

Женщина старалась вести свое хозяйство как можно лучше. У нее была прекрасная корова, дававшая жирные сливки. Хозяйка разводила белую фасоль, кабачки и картофель. Собранные овощи продавала, но сама на базар не ездила, а весь свой урожай отдавала Джильберту Фаллиоту, крестьянину из прихода Святого Сампсония.

Дом кое-как привели в порядок, настолько, чтобы в нем можно было жить. Крыша протекала лишь при особенно сильных ливнях. Постройка состояла из одного этажа и чердака. Внизу располагалось три комнаты: в двух из них спали, одна служила столовой. В одной из комнат была лестница, ведущая на чердак.

Женщина занималась хозяйством и учила мальчика грамоте. Она не ходила ни в какую церковь; все вскоре решили, что она француженка. Но получить достоверную информацию об этих людях никто не мог. Возможно, она действительно была француженкой. Вулканы выбрасывают камни, а революция – людей. Члены одной и той же семьи оказываются отделенными друг от друга огромными расстояниями, теряют родину и близких. Судьба бросает кого-то из них в Германию, других в Англию, третьих в Америку. У жителей тех стран они вызывают изумление. Откуда взялись эти незнакомцы? Какая буря занесла их сюда? Таким аэролитам[7], заброшенным, изгнанным, местные жители дают разные названия: их зовут эмигрантами, беглецами, авантюристами. Если они остаются, – их терпят поневоле; если уходят – радуются. Зачастую это совершенно безобидные люди, особенно женщины, которых обстоятельства заставили отправиться на чужбину помимо их воли. Они ошеломлены всем тем, что с ними произошло, но не питают к кому-либо ненависти или злобы. Они пускают корни там, где это им удается. Не причинив никому ни малейшего зла, они не понимают того, что с ними произошло. Я видел как-то пучок травы, подброшенный в воздух взрывом гранаты. Французская революция мощнее, чем самый сильный взрыв, далеко расшвыряла свои осколки.

Быть может, женщина, которую на Гернзее называли Жиллиатшей, была одним из таких осколков.

Женщина старилась, ребенок рос. Они жили одиноко и замкнуто, не нуждаясь в людях: волчица и волчонок довольствовались обществом друг друга. Это было одной из причин того, что от них отстранились. Ребенок превратился в подростка, подросток – в мужчину. Жизнь шла своим чередом, и, наконец, мать умерла. Она оставила сыну луг в Сержанте, усадьбу, дом Бю-де-ля-Рю, а кроме того, как было сказано в официальной описи, «сто золотых гиней в чулке». В доме была необходимая мебель: два дубовых сундука, две кровати, шесть стульев, стол и домашняя утварь. На полке – несколько книг, а в углу – странный ящик, который открыли при составлении описи. Этот ящик был обит кожей с украшениями из медных гвоздей и оловянных звезд. В нем нашли полное женское приданое из хорошего тонкого полотна: рубашки, юбки, несколько кусков шелковой материи. Там же лежала записка, написанная рукой покойной: «Твоей будущей жене».

Эта смерть была для сына большим ударом. Раньше он казался нелюдимым, теперь стал мрачным. Пустыня сомкнулась вокруг него. Наступило не просто одиночество, а пустота. Вдвоем такая жизнь еще возможна. Будчи одиноким, вынести ее нельзя. Приходит полное отчаяние. Потом уж начинаешь понимать, что долг человека – примириться. Ты вынужден выбирать между жизнью и смертью. Выбор падает на первую, но он оставляет в душе глубокий след.

Жиллиат был молод, и это смягчало его печаль. В таком возрасте сердечные раны быстро заживают. Наполнявшая все его существо грусть мало-помалу перешла в любовь к природе, стала его утешением, превратилась в привязанность к вещам и нелюбовь к людям. Его душа привыкла к одиночеству.

Дурная слава

Мы уже говорили, что в приходе не любили Жиллиата. Это вполне понятно: причин было достаточно. Прежде всего, как сказано, к подобному отношению располагал дом, где он жил. Затем – его происхождение. Кем была эта женщина? И что это за ребенок? Жители той страны не любят иностранцев, окруженных тайной. Потом – его одежда простого рабочего. Ведь если он и не был богат, то, во всяком случае, мог жить безбедно, не ударяя пальцем о палец. А его сад, за которым он ухаживал, и огород, где, несмотря на холодные ветры, он выращивал отличный картофель; огромные фолианты, которые хранил на полке и часто читал.

Были еще и другие причины.

Почему он жил таким отшельником? Бю-де-ля-Рю словно объявили карантин, все чуждались Жиллиата и в то же время удивлялись его необщительности, перекладывая на него ответственность за одинокий образ жизни.

Мужчина никогда не посещал церковь, часто выходил из дому по ночам. Вероятно, он имел дело с духами. Однажды его видели сидящим на траве; взгляд у него был оторопелым. Говорили, будто он ходит к каким-то зачарованным камням, раскланивается с так называемой «Певучей скалой». Он покупал массу птиц и выпускал их на волю. Он был почтителен с видными особами города, но всегда старался сделать крюк, чтобы избежать встречи с ними. Он часто занимался рыбной ловлей и постоянно возвращался с хорошим уловом. По воскресеньям не прекращал работ в своем саду. У него была волынка, которую он купил у проходивших через Гернзей шотландских солдат. Вечерами Жиллиат уходил на берег моря, поднимался на утесы и там играл на ней. Рассказывают, что иногда он, следуя куда-нибудь, делал на ходу странные движения, словно сеятель на пашне. Можно ли было после всего этого относиться к нему доверчиво?