Успокоение, Ltd (сборник) - Макс Брукс

– Я произвел расчеты, – заявил он обеспокоенно, – и результаты вызывают тревогу.

Вначале я не понял, о чем он толкует. Старшее поколение довольно туго соображает. Чем сильнее навыки общения переходят в плоскость воспоминаний, тем сложнее становится взаимопонимание.

– Голод, болезни, самоубийства, насилие, военные потери и, разумеется, зомби-эпидемия.

Должно быть, моя озадаченность проявилась со всей очевидностью.

– Люди! – досадливо воскликнул он. – Мы теряем людей! Эта сутулая нежить медленно, но верно истребляет человечество!

Лейла засмеялась:

– Они всегда пытались это сделать, и люди всегда ставили их на место.

Нгуен раздраженно мотнул головой:

– Не в этот раз! И не в таком тесном мире, как сейчас. Еще недавно людей на земле было больше, чем за всю ее историю! Обширные культурные и торговые связи объединяли людей, как никогда прежде! Вот почему эпидемия распространилась так стремительно и проникла так глубоко! Люди создали мир исторических противоречий. С одной стороны, они сближались между собой физически, с другой – отдалялись друг от друга в социально-духовном плане. – Он сердито вздохнул, увидев на наших лицах выражение полнейшего непонимания. – По мере распространения людей по планете их желание обособиться от окружающих становилось все сильнее. Когда сокращение расстояний повлекло за собой резкий рост материального благосостояния, люди стали использовать это благосостояние, чтобы вообще отгородиться друг от друга. Вот почему, когда эпидемия стала расползаться, никто не призвал не то что к общемировой, но даже к общенациональной вооруженной борьбе! Именно поэтому правительства государств действовали в режиме относительной секретности, не достигая никакого результата, а их граждане продолжали печься каждый о своей шкуре! Среднестатистический светляк не хотел видеть, что происходит, пока не стало слишком поздно! А сейчас ПОЧТИ слишком поздно! Я все рассчитал! Гомо сапиенс близок к точке невозврата. Скоро на планете будет больше полутрупов, чем людей!

– И что с того? – Никогда не забуду безразлично-небрежный тон, каким Лейла произнесла эти слова. – Что плохого в том, что светляков немного поубавится? Ты же сам сказал, что они слишком эгоистичны и глупы, чтобы помешать полутрупам охотиться на себя. Так какого черта мы должны о них беспокоиться?

Нгуен вытаращился на нее, как на сумасшедшую.

– Не поняла, – обреченно произнес он. – Ты действительно так ничего и не поняла.

Он помедлил немного, затем сделал несколько шагов назад и некоторое время молча бродил взглядом по ковровому покрытию комнаты, словно пытался отыскать в нем затерявшиеся где-то подходящие слова.

– Речь не о том, что их «немного поубавится», а о том, что они вымрут все! ВСЕ ДО ЕДИНОГО!

Теперь уже все, кто находился в комнате, дружно уставились на Нгуена, хотя его горящие глаза, полные гнева и укоризны, по-прежнему были прикованы к Лейле.

– Люди борются за свое выживание! И они проигрывают битву! – Он картинно всплеснул руками. – И когда последний человек исчезнет, как тогда, черт побери, ты, я, все мы будем существовать?!

Ответом Нгуену была гробовая тишина. Заглянув в лицо каждому из собравшихся, он продолжил:

– Вы хоть раз пытались жить не только сегодняшним днем, а немножко задумываться о будущем? Другой биологический вид конкурирует с нами за наш единственный источник пищи! Неужели никто из вас не способен понять, к чему это приведет?!

Тут я наконец осмелился взять слово:

– Но полутрупы должны будут когда-нибудь остановиться. Они должны понимать, что…

Нгуен оборвал мой невнятный лепет на полуслове:

– Они НИЧЕГО не понимают! И вы это знаете! Вам всем прекрасно известна разница между их видом и нашим! Мы охотимся на людей! А они на все человечество! Мы – хищники! Они – вирус! Хищники не истребляют кормовую базу под корень и регулируют собственную численность! Мы из тех, кто, разоряя гнездо, всегда оставляет в нем одно яйцо! Наше выживание зависит от поддержания баланса между нами и жертвой. А вирус этого не знает! Он так и будет расползаться, пока окончательно не доконает носителя! И плевать ему, что, убив хозяина, он заодно прикончит и самого себя! Болезни неведомы такие понятия, как «самоограничение» и «будущее»! Она не способна просчитать долговременные последствия своего поведения, равно как и полутрупы! А мы можем! Но почему-то не делаем этого! Мы преспокойно наблюдаем за происходящим со стороны! Да что там! Мы ЛИКУЕМ! Последние несколько лет мы беззаботно танцуем на празднике собственного вымирания!

Кажется, тирада Нгуена заставила Лейлу заволноваться. Она, словно хищник, глядела на нашего приятеля немигающим взглядом, нервно покусывая клыками узкие губы.

– В светляках никогда не будет недостатка, – почти прошипела она. – Они неистребимы!

Это давно стало расхожим мнением. Традиционно в ход шли и исторические аргументы «когда такое было, чтобы люди не восставали против полутрупов?», и прагматические «да, нынешняя глобальная социально-экономическая система может исчезнуть, но не сами люди», и даже шуточные «пока люди прелюбодействуют направо и налево, недостатка в них не будет». Испокон веков среди представителей нашего племени бытовало мнение, пусть и выражаемое в разной форме, будто «недостатка в людях никогда не будет». Мы так отчаянно верили в это. А теперь «отчаяние» – единственное слово, которым можно описать нынешнюю фазу нашего существования. По мере того как численность полутрупов множилась, а люди сдавали бастионы один за другим, избитый тезис «недостатка в них никогда не будет», словно устаревшая догма, звучал все более нелепо.

И все-таки эти догматики меня не тревожили. Мой дневной сон был нарушен с тех пор, как я, проникшись логикой Нгуена, начал самостоятельно «производить расчеты». Человечество действительно приближалось к переломной точке. Как и предсказывал вьетнамский мудрец, полутрупы спровоцировали цепную реакцию. В госпиталях, импровизированных лагерях беженцев и на улицах Пенанга штабеля умерших росли каждую ночь. А ведь полутрупы еще даже не дошли до нашей зоны – все эти смерти становились результатом голода, болезней, самоубийств и насилия.

Становилось ясно, что «недостаток» людей не просто возможен, а неизбежен, но что предпринять в такой ситуации? «Что предпринять?» – вопрос, который поначалу казался мне просто диким. Мне и себе-то было крайне странно задавать его, не говоря уже о том, чтобы обращаться с ним к другим. Теперь, когда мы столкнулись лицом к лицу с угрозой апокалиптического масштаба, есть ли какой-нибудь способ избежать ее? Конечно, была бы надежда, не будь мы расой бездеятельных паразитов.

Мы как те блохи, которые безучастно наблюдают, как их собака сражается за жизнь, но даже не задумываются о том, что могут оказать ей какую-то помощь. Мы всегда смотрели на светляков свысока, как на так называемую «низшую расу». Однако именно человеческий род, невзирая на природную хрупкость и смертность, стал творцом истории. Пока мы отсиживались в тени, люди учились и потом и кровью изменяли лицо мира. Это был их мир, а не наш. Мы никогда не испытывали чувства сопричастности к цивилизации «хозяев», никогда не считали нужным вносить вклад в ее развитие или, прости Господи, бороться за нее каким бы то ни было способом. В то время как на наших глазах проходили войны, миграции народов, великие революции и прочие глобальные катаклизмы, мы думали лишь о том, как бы насосаться крови, обеспечить собственную безопасность и как-то развеять типичную для нас скуку. И сейчас, когда мировая история пошла путем, грозящим отправить нас в бездну, мы по-прежнему остаемся скованными путами своей почти генетической инертности.

Естественно, до всего этого я дошел уже потом. В ту ночь, когда я обходил охотничьи владения у озера Теменггор, мне было недосуг задумываться о таких высоких материях. Баррикады на пересекающем озеро Четвертом шоссе были наиболее поздним бастионом людей, отгораживающим их от стекающихся сюда полчищ полутрупов. Уцелевшие части военного гарнизона решили не подрывать мост, а воздвигли на нем некое подобие фортификационного сооружения. Должно быть, армия все еще цеплялась за надежду взять под контроль дальний берег. Центральный остров объявили «карантинной зоной», и бывший природный заповедник превратился в огромное скопище «добровольных арестантов». Наш брат сразу смекнул, что это идеальное место для охоты на тех беженцев, которые, ничего не подозревая, слишком далеко отбивались от лагеря. В ту ночь пролились реки крови. Я уже оприходовал двух человек – причем допился до поноса – и как раз выискивал третьего. Раньше среди моего народа подобные вещи были неслыханны, однако в последнее время стали почти обыденностью. Возможно, распутство стало следствием своего рода гиперкомпенсации, неосознанной потребности взять ситуацию под контроль. Глубинные мотивы такого поведения мне до сих пор непонятны. Могу лишь сказать, что от былого восторга, какой я прежде испытывал во время охоты, не осталось и следа. Отныне по отношению к жертвам я испытывал только злобу; злобу и необъяснимое презрение. Я убивал со все более изощренной жестокостью. Издевался над своими умирающими жертвами и даже обезображивал их тела после смерти.