Слишком много кошмаров - Макс Фрай

Исполинский торт, тем временем, стоял на столе, источая рыбный аромат. Все были настолько потрясены, что даже не рассмеялись. Только носы зажали — все, кроме Базилио, которая устремила на лакомство взор, исполненный невыразимой тоски.

— Считается, что это и есть крошечный тортик? — наконец несчастным голосом спросила она.

— Просто я перепутал, — смущённо объяснил Трикки Лай. — Задумал одно, а сделал прямо противоположное. Устал наверное. И волновался. Но ты не огорчайся, следующий получится как надо!

— А этот хоть когда-нибудь исчезнет? — осторожно поинтересовался Джуффин. — Есть надежда?

— Буквально через пару секунд, — пообещал Трикки.

Торт, хвала Магистрам, оказался покладистым созданием. Не стал восставать против своего творца, а трагически вздрогнул кремовыми боками и исчез. Все вздохнули — Базилио печально, а остальные — с нескрываемым облегчением. А я пошёл открывать окна, потому что запах оказался гораздо долговечней своего источника.

Пока я возился с окнами, Базилио лопала пирожные, на этот раз действительно совсем крошечные.

— Так ты научишь меня их делать? — с набитым ртом спрашивала она. — Чтобы я сам… Чтобы сама!

— Научу, — пообещал Трикки. — У меня даже книжка про такие фокусы есть.

— Эта проблема, похоже, улажена, — резюмировал я, усаживаясь в кресло. — А других, вроде бы, и нет?

И вопросительно посмотрел на леди Сотофу.

— Так не бывает, — улыбнулась она. — Чтобы человек был, а проблем не было — о таком даже детских сказок не сочиняют.

И то верно.

— Но тебя, как я понимаю, интересуют в первую очередь те проблемы, которые могут стать твоими.

— Ну да, — кивнул я. — Главный вопрос: она теперь навсегда такая? Или может превратиться обратно, если нарушит какой-нибудь запрет? Ну, как в сказках обычно бывает — наденет в полнолуние красную скабу или ляжет спать головой на юг. Или с принцем каким-нибудь не вовремя поцелуется. Чего только не бывает.

— Хороший вопрос. Что мне в тебе особенно нравится — ты всегда сразу схватываешь суть. Даже когда просто дурачишься.

— То есть, ей действительно нельзя целоваться с принцами? — встревожился я.

— Нет, с принцами можно. А также с Королями, Королевами, мятежными Магистрами всех рангов, портовыми нищими, студентами, древними знахарками и такими же чудовищами, как она сама. Да вообще с кем угодно, лишь бы ей нравилось.

— Лучше скажите сразу, чего ей нельзя, — попросил я. — И мы немедленно вынесем это из дома. Даже если «этим» окажусь я.

— Ты?!

— Ну, вдруг у меня взгляд какой-нибудь особо тяжелый, — смущённо объяснил я. — Вредный для наваждений. У меня за годы, проведённые в Ехо, столько неожиданных свойств обнаружилось, что я бы уже ничему не удивился.

— Даже не смешно, — отмахнулась леди Сотофа. — Взгляд у него — ишь Могикла Барандакс выискался!

— Кто?

— Могикла Барандакс, — любезно повторила она. — Был во времена Короля Мёнина такой колдун. Не то чтобы особо могущественный; впрочем, на фоне Мёнина все остальные оставались недооценёнными, так уж им не повезло с эпохой. Однако достоверно известно, что взгляда Могиклы Барандакса не могло выдержать ни одно наваждение. Сразу рассеивались, и делай что хочешь. А заколдованные люди, звери и предметы сразу принимали свою изначальную форму. Поэтому при дворе Мёнина Могикла Барандакс был самым полезным и востребованным колдуном. Чего бы ни наворотил молодой Король, можно быстро навести порядок. Очень удобно! Правда, в придворных хрониках Короля Мёнина говорится, что однажды в Могиклу Барандакса влюбился вызванный кем-то из Королевских приятелей огненноголовый демон и утащил его в свою вселенную, не слушая возражений. И тяжёлый взгляд бедняге не помог, поскольку демон был самый настоящий, а не какое-нибудь дурацкое наваждение. Но тут уж ничего не поделаешь.

Я озадаченно покачал головой. Интересные должно быть были времена. И, пожалуй, хорошо, что они остались в прошлом. А то знаю я свою удачу, все огненноголовые демоны мои.

— Так что с нашим Базилио? — спросил я. — То есть, с нашей. Чего ей нельзя делать?

— Да всё ей можно, — огорошила меня Сотофа. — С чего ты вообще взял, что должны быть какие-то запреты? Ты меня, хвала Магистрам, не первый день знаешь. И, по идее, должен был заметить, что свободу воли я ценю превыше послушания и осторожности.

— Так-то оно так, — согласился я. — Но вы сами сказали, что я попал в точку. Вернее, схватил суть проблемы…

— В некотором смысле, — улыбнулась она. — Штука в том, что Базилио сама может решать, кем ей быть — человеком или чудовищем. Вернее, как выглядеть. И знает, что для этого делать. Девочка пока не верит, что может захотеть вернуть себе прежний облик, даже на пять минут. Что понятно: сейчас она счастлива, а подобное состояние не способствует дальновидности. Но это не беда, главное, что дальновидности хватило мне.

— На самом деле, пока мы шли из кабинета в гостиную, я придумала несколько ситуаций, в которых быть чудовищем действительно удобней, — смущённо сказала Базилио. — Например, когда нападают грабители. Трикки рассказывал, что это порой случается. Или если вдруг война, я читала, что и такие неприятности иногда бывают. Представляете: в порт приходят вражеские корабли, а тут я навстречу — привет, сейчас я вас съем! И враги бегут, город спасён. Или вдруг ещё кто-нибудь случайно наколдует чудовище вроде меня, и оно будет грустить, что никто с ним не дружит. Тогда тоже можно превращаться, чтобы ходить к нему в гости. Мне было бы приятно, если бы ко мне кто-нибудь такой пришёл… В общем, если что-нибудь подобное случится, я обязательно превращусь. Хотя очень не хочется. Мне так нравится быть человеком! С каждой минутой всё больше. Особенно руки. Ужасно удобно, что их целых две. Не представляю, как я до сих пор без них жил… а.

Все присутствующие умилённо заулыбались. Кроме Меламори. Та, напротив, выглядела совершенно подавленной.

— Везёт же! — наконец сказала она. — Я всю жизнь о таком мечтала.

— О чём? — изумлённым хором спросили мы с Трикки.

Мудрые старики, в смысле, Джуффин с Сотофой промолчали. Но заранее придали своим лицам строгое выражение. На всякий случай, вдруг воспитывать придётся.

— Чтобы можно было превратиться во что-нибудь совершенно ужасное, — смущённо объяснила Меламори. — В любой момент, когда захочу! А потом обратно в человека, тоже когда захочу. Ух я бы тогда!..

Я смотрел на неё, натурально открыв рот. Вот так знаешь человека много лет, иногда засыпаешь в обнимку, говоришь взахлёб обо всём на свете, думаешь, что понимаешь лучше, чем себя, и тут вдруг выясняется, что все эти годы человек страстно мечтал превратиться в ужасное чудовище. А я, дурак, и не догадывался. Хотя вполне мог бы. Видел же, с каким энтузиазмом Меламори запугивала своих родственников и горемычных дежурных полицейских хубом, то есть, большим арварохским пауком по имени Лелео, подарком её тогдашнего ухажёра. Больше всех я, впрочем, жалел самого Лелео: характер у него был робкий и деликатный, невзирая на устрашающую внешность. И от воплей очередной жертвы арварохский паук надолго терял аппетит. Меламори только это и останавливало, а то бы полгорода до сих пор от заикания у знахарей лечилось, знаю я её.