Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2 - Борис Егоров

Подкрадывалась исподтишка зима, и стало конкретно холодать. Мой сосед, бакенщик на пенсии дядя Миша из жалости презентовал мне на бедность овчинный тулуп. Здоровенная конструкция, типа, как у советских сторожей. Но теплый до обалдения.

В связи с непролазной весенне-осенней грязюкой в райцентре этом были деревянные тротуары – из досок. Не сказать, штоб очень удобные – два человека расходились на них впритирку.

И вот иду как-то по такому тротуару, весь из себя в тулупе и малость в благорастворении. Вдруг из-за поворота выскакивает здоровенная сука (как потом выяснилось – и в хорошем и плохом смысле этого слова). Шарахнула она меня по ногам так, што я едва удержал равновесие и не завалился в грязь. В полном возмущении от такой перспективы – тулупчик-то жаль! – отвесил я этой суке пинка от всей души.

Ах, как я ошибся! Вот што значит – не обладать полнотой доступной информации. Собачка эта оказалась главной героиней действа, которое по-научному называется «собачья свадьба». Вслед за ней из-за того же поворота появилась оживленная и возбужденная толпа женихов. Как и следовало ожидать, мой пинок их желанной невесте стал поводом для законного возмущения и неуемной жажды немедленного возмездия. Куда только девалось мое благорастворение. Но я все ж таки успел, подобно перепуганной черепахе, втянуть все торчащее в тулуп. И тут же пал в грязь под натиском мстителей. Сколько минут я пролежал – не знаю. Меня дергало со всех сторон и во все стороны. В голове лежала печальная мысль: «Какой… дурацкий конец…»

Но – рановато я начал прощаться. Не успели отеллы-собакевичи проникнуть сквозь тулуп до… супового набора. Раздались людские крики, и дергать меня перестали. Оказалось, мужики увидели эту свистопляску и кольями наваляли возомнившим о себе женихам по хребтинам. Те сразу забыли о мести и свалили от греха подальше. Меня подняли, я выпутался из ошметков тулупа и повел мужиков в чайную – благодарить за спасение.

Мораль. Прежде, чем дать кому-то пинка – удостоверься, што за поворотом нет толпы доброжелателей.

P.S. А из остатков тулупа я сшил две пары рукавиц. Одну пару обменял на сало, а вторую сам носил.

Защита детей, говоришь?

Прошел тут день защиты детей. Уря, уря, товарищи! Кругом фото довольных малолетних мордашек, напоминания, что дети – это наше будущее, типа, не защитим детей – полная придет хана всему окрестному бытию. А на следующий день главная тема – босая Наденька. Как ей там на нарах Верховной Рады восседается.

В общем, откукарекали, отметились – а там хоть и не рассветай.

Вспомнилась мне история минувших лет. Произошла она в одной деревеньке под Калугой. Я туда вообще-то приехал собирать материал для очерка про егеря, который был буквально изрешечен браконьерскими пулями в процессе защиты лесной живности от беспредела. А в свободное от войны и больниц время этот дядька строил в лесу разнообразные кормушки – и для пернатых, и для… молоком питающих.

Своим приездом я отвлек Еремея – так вот звали егеря – от общественно-полезного труда. Ерема оказался человеком компанейским, и, как он выразился – «не каждый день к нам в деревню корреспонденты из Москвы приезжают». Гуляли мы с ним… насыщенно. Рыбалка, охота, грибы – и перманентное полупьяное состояние. Что еще мужику для отдыха надо? (Я еще, помню, радовался, что, как знал – денег с собой прихватил с запасом.)

Но разговор этот не о гулянке. В местном сельпо водки, как правило, не было. Одно «Биле мицне» – плодово-выгодная бормотуха. Ее еще местные называли – «биомицин». Так что я постоянно затаривался нормальным питьем у местного профи-самогонщика, к которому даже менты из райотдела претензий не предъявляли. Ну, ясно, почему.

Этот самый профи жил с женой и дочкой лет десяти. Жена и отпускала покупателям мужнюю продукцию. Я, конечно, видел синяки на лице продавщицы, но относился к этому философицки. Типа, чужая семья – она ить потемки. Мало ли чего у них там… Да и в поддатом состоянии неохота копаться в чужих проблемах, подыскивать себе на попу вполне возможные приключения.

И вот зашел я к ним в очередной недобрый раз. Дверь была открыта нараспашку, поэтому я для приличия постучал и зашел в дом. Хозяйка сидела на кухне за столом, перед ней стояла трехлитровая банка самогона – как я потом понял. Я нацепил на морду жизнерадостную улыбку и… куда только весь мой хмель девался! Я разглядел, что у женщины разбито лицо, руки по локоть в засохшей крови. И халат тоже весь в бурых пятнах. Сама она пристально смотрела в пустой угол комнаты, и тряслась крупной дрожью. Я как-то автоматом спросил: «А… Степан… где?» Женщина на мгновение перестала дрожать, и, не отрывая взгляда от угла, махнула рукой в сторону большой комнаты. Зашел я туда. Лучше бы не заходил.

Уж на что я вроде бы привычный к… сюрпризам таким, да и нетрезвый в принципе был. Но самогонщик выглядел так… живописно, что меня едва не вывернуло наизнанку. В общем, разделала Степана его благоверная топором, как тушу в мясном отделе. А на кровати лежала дочка. Голышом. Она не шевелилась, но я заметил – дышит.

Вернулся я на кухню и стал откачивать хозяйку. Долго это было и неинтересно. В конце концов общая картина выяснилась такая.

Хозяйка чем-то занималась на кухне, и услышала голос дочери: «Ой, пап, ну не надо!..» А тот… папа басил: «Тихо, тихо. Я тя счас научу свечки катать». Женщина – вспомнил, ее Еленой звали – была готова и дальше терпеть мужнины заскоки по отношению к себе. Но за дочку! Она влетела в комнату и увидела очень неприглядную картину. Даже сказать ничего не успела, как получила сильнейший удар в лицо. А дальше, говорит, как в тумане все. Очнулась – в руках топор, на полу – результат.

Охо-хонюшки-хохо. А дальше вообще свистопляска началась. Пока я из сельсовета тамошнего дозвонился до райотдела, пока менты приехали – Елена с дочкой исчезли. С концами. (Ну, дело прошлое, могу теперь признаться – просквозили они по моей настоятельной рекомендации.) А менты, как буридановы ослы, запутались. Висяк им и даром не нужен был, да еще такой. А тут кандидат сам подвернулся. В смысле, я. А с другой стороны, с журналистами связываться московскими – может таким боком выйти.

В общем, с помощью корефана Еремея отбрыкался я от силовой структуры. А из редакции меня мягко попросили. Сказали – хороший ты человек. Но уж больно непредсказуемый…

Жизнь вместе с народом

Был у нас в нашем районе такой парень – с погонялом Шкипер. Его еще звали – «Мешок с кулаками». А по-настоящему – Саня Усов. Про него потом я читал в газетах, что он в девяностых годах каким-то макаром в правительстве оказался. А в конце шестидесятых он у нас в районе сколотил команду и, как тогда говорили – «капусту рубил». Технологии нет смысла рассказывать рассказывать – их так подробно описывали во всяких детективах – эти книжки были здорово похожи на учебники. Меня Шкипер взял к себе сначала просто, как бойца – он предпочитал непьющих боксеров-борцов. Как я теперь понимаю, Шкипер неглупо готовил себе кадры. Например, если он видел, что у человека не лежит душа к насилию – он его без крайней надобности не принуждал. Пожалуйста, занимайся техникой – авто, радио, видео. Ну, со мной таких проблем не было – меня было хлебом не корми —дай кому-нибудь челюсть свернуть. Шеф наш сам был человеком грамотным, и свою команду всячески подталкивал к учебе. Сам платил за всякие курсы, репетиторов, учебники всякие. Тем, кто сам стремился к учебе, Шкипер даже платил больше! Не раз он при мне говорил: «Откуда я знаю, какой специалист мне завтра может понадобиться! Чем где-то искать – пускай у меня уже готовый будет. Свой, надежный.» Заметив, что по языку и словарю я малость отличаюсь от обычных «быков», Шкипер стал поручать мне работу поинтеллигентнее – не просто морду кому-то размесить, но и объяснить глубокий смысл, подвести, так сказать, теоретическую базу. Шкипер в психологии разбирался. Когда ты знаешь, что уродуешь кого-то не просто так, а потому, что он виноват перед твоим шефом, перед твоей командой – значит, потому, что он и перед тобой лично виноват! У меня в таких случаях результат получался… пострашнее. Ну, ладно. Едем дальше. В те времена поперла мода на русскую старину, в частности – на иконы. Шкипер решил поучаствовать в этом. Не знаю, как он разруливал детали с соседями. Да мне это было и неинтересно. Шеф прикрепил меня к одному алкашонку – бывшему художнику, который что-то понимал в иконах. Прихлебывая «бормотуху», этот спец рассказывал мне, чем отличаются «доски» (так мы их называли) друг от друга, как примерно определить, стоит «доска» что-то, или это – «дрова». Я, кстати, тогда не только «бормотуху» – я вообще никакого алкоголя не употреблял. И не кололся, и дурь не курил. Мне хватало удовольствий просто от жизни – риск, адреналин. И кучи денег. Приятно, конечно, было (как я помню) – идешь по улице – кто-то шарахается от тебя в подворотню, кто-то галопом через кусты ломится. А кто-то, наоборот, летит навстречу поприветствовать. И девочки районные были все мои. Знай, выбирай. Менты – и те козыряли! Шкипер их приручил-прикормил. Ну, ладно. Стал я ездить по деревням, сначала по Подмосковью. Потом, когда выяснил, что до меня в этих местах побывал не один «охотник» – кто под видом музейного работника, кто – как священник или монах (хороший жулик – он всегда артист!) – стал я забираться подальше – на Волгу, а потом и на Урал. Я не мудрил особенно – потолкавшись в очередном городишке-деревеньке у магазина среди страдающих с похмелья мужиков, я пускал в народ «развесистую клюкву» – о парализованной бабушке, о том, что дом у нее сгорел вместе с иконами, а она без них жить не может, а я без бабушки жить не могу, короче: «Мужик! Я тебе – пузырь, ты мне – две иконы!» «Дык… у меня – тока одна!» «Ну, тогда держи чекушку!» Занятие это было для меня денежным, но скучным. Поэтому я в нарушение шефских инструкций никого с собой не брал, ездил один. Иногда я сталкивался с конкурентами – такими же обормотами, как и я – местными или приезжими. А иногда мужички у магазина наезжали толпой в надежде на легкую добычу. Вот тут-то я и развлекался по полной программе. А потом уносил ноги, пока меня не замели местные… силовые структуры.