Правда о Первой Мировой войне - Генри Лиддел Гарт

Этот чек на предъявителя, инкассированный канцлером и выданный с полным учетом возможных последствий, резко выделяется среди прямых причин, приведших к войне. Австрия поспешила превратить этот чек в деньги, а Чирский был рад чрезмерным рвением загладить допущенную им ошибку.

В отличие от более поздних случаев решение германского Генерального штаба было принято на этот раз в спокойной, если и не в холодной, обстановке, что придает самому решению особенное значение, подчеркивая волю Германии к войне. Знаменательны также заботы, предпринятые Германией и Австрией, чтобы усыпить подозрения в неминуемом выступлении. Конрад сказал на этот счет: «Надо симулировать мирное намерение».

Не давая Австрии совета держаться в рамках разумной умеренности, германское правительство позаботилось, однако, о том, чтобы на случай войны была обеспечена поддержка Италии, Болгарии, Румынии и Турции.

Италии нельзя было позволить угадать задуманное, но Австрии было предложено подумать над наградой Италии как платой за ее помощь в случае войны.

После обеспечения Германии от удара в спину, ближайшей задачей Берхтольда явилось протелеграфировать Австрии такой текст ультиматума Сербии, который наверняка был бы неприемлем для последней. Составление ультиматума отняло некоторое время на раздумье, и 10 июля Берхтольд сознался Чирскому, что все еще думает над тем, «какое требование включить в ультиматум, чтобы для Сербии совершенно невозможно было его принять». Диссонансом во всем этом звучал только голос Тиссы, но ему сказали, что «один дипломатический успех не будет иметь никакой цены». Тисса сначала отказывался поддержать выступление Австрии, но затем резко переменил фронт, когда Берхтольд предупредил его о «военных затруднениях, которые вызовет промедление» и подчеркнул, что «Германия не поймет, как мы могли упустить возможность использовать этот случай для нанесения удара» Сербии. «Австрия может потерять дружеское расположение к ней Германии, если она проявит здесь слабость».

Наконец текст ультиматума набросан. Прочтя его, старик-император говорит: «Россия не согласится на это. Это означает всеобщую войну…» Отсылка ультиматума задерживается, пока не проведены различные меры, подготавливающие войну, и пока Пуанкаре, посещавший в это время царя, не отплыл из Петербурга. Русского посла в Вене заверяют в мирных намерениях Австрии, и он уезжает в отпуск. Но германским пароходным линиям послано извещение о сроке, когда будет отослана австрийская нота, с предупреждением, что они должны быть готовы к быстрому «развертыванию».

Ультиматум предъявляется сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля – в день, когда сербский премьер-министр отсутствует. Ультиматум требует не только прекращения всякой пропаганды против Австрии, но и признания права Австрии сменять по своему усмотрению любого сербского чиновника и назначать взамен этого в Сербии своих чиновников. Это – прямое насилие над Сербией как независимой страной. На ответ дано только 48 часов.

На следующий день германское правительство передает в Петербурге, Париже и Лондоне ноты, в которых устанавливает, что требования Австрии «умеренны и правильны». Германское правительство не могло еще видеть ультиматума, когда оно легкомысленно это писало, добавив притом угрозу, что «любое вмешательство… повлечет за собой неисчислимые последствия». В Лондоне нота вызвала изумление, в России – ярое негодование.

За две минуты до истечения срока ультиматума ответ Сербии был передан австрийскому посланнику. Не теряя даже времени на прочтение этого ответа, посол порвал дипломатические отношения и в соответствии с полученными инструкциями специальным поездом выехал из Белграда. Три часа спустя был отдан приказ о частичной мобилизации Австрии против Сербии.

Одновременно подготовительные меры к мобилизации были приняты в Германии и России.

Несмотря на все это, сербская нота фактически согласилась на все требования Австрии, за исключением двух, которые определенно нарушали ее самостоятельность. Когда кайзер 18 июля своего возвращения прочел ноту, он написал на ней следующее замечание:

«Блестящие достижения для столь короткого промежутка времени – 48 часов… Большая моральная победа Вены, но вместе с этим отпадает и всякий предлог для объявления войны».

А относительно частичной мобилизации Австрии он добавил:

«По правде говоря, я бы никогда не отдал приказа о мобилизации».

Еще раз восторжествовала политика «бронированного кулака», и кайзер, показав сомневавшимся, что он сильный человек, захотел почить на лаврах. Самолюбие его удовлетворено. Царственная честь сохранена. Но он необдуманно намекает, что Австрия, пожалуй, могла бы, пока требования ее не будут выполнены, в виде гарантии оккупировать часть Сербии. Безусловно, Россия этого никогда не позволила бы – и кайзер должен был бы это знать.

Бетман-Гольвег соглашается с мнением кайзера, и утром 28 июля совет этот пересылается в Вену с добавлением, что

«если Австрия будет продолжать отвечать отказом на все предложения посредничества или арбитража, одиозность ответственности за мировую войну в глазах германского народа падет на германское правительство».

Но перемена тона, к сожалению, запоздала. Германия сама отвергла такие предложения в наиболее благоприятный период. Когда 24 июля была опубликована нота Германии, Россия сейчас же получила заверение Франции в поддержке, а сторонники Грэя настаивали на том, чтобы объявить и о солидарности Британии с Россией и Францией.

Но ответственность Грэя перед парламентом и иная точка зрения на этот счет кабинета вместе с невыясненностью настроений общественного мнения помешали такому заявлению Британии. Кроме того, Грэй опасался, что подобное выступление сможет усилить позицию сторонников войны в России и Германии. Он попытался вместо этого найти путь к соглашению. Первым его шагом было обращение к Берлину 24 июля с просьбой поддержать направляемое к Австрии требование о продлении срока австрийского ультиматума. В Берлине просьба эта не встретила отклика: она с запозданием была передана в Вену, куда и поступила за два часа до истечения срока ультиматума, причем сразу же была отвергнута австрийским правительством. 25 и 26 июля Грэй сделал еще одно предложение о совместном посредничестве Германии, Британии, Франции и Италии, причем на время разбора конфликта Австрия, Россия и Сербия должны были воздержаться от военных операций.

Рим и Париж сразу на это согласились. Сазонов в Петербурге, первый поднявший вопрос об этом предложении, теперь в принципе согласился, но вначале предпочел вести переговоры непосредственно с Веной. Берлин – отказался. Кайзер нацарапал на докладе, который ему передали, свойственные ему замечания, подливавшие масло в огонь:

«Изумительный документ британской наглости. Я не обязан предписывать его величеству императору [Австрии], как ему a’la Грэй сохранить свою честь».

Очевидно, на такое отношение Германии повлиял расчет, что действия Британии позволяют предполагать в случае войны ее нейтральность. Но в газетах от 27 июля британское правительство опубликовало сообщение, что эскадра, сосредоточенная для маневров, получила приказ оставаться сосредоточенной.

Этот прорыв в расчетах Германии, совпавший с миролюбивым ответом Сербии, повлиял на перемену официального языка в Берлине, где накануне Генеральный штаб уже переслал министерству иностранных дел составленный им ультиматум для предъявления его Бельгии.

В итоге вечером 27 июля германское правительство решило передать Вене предложение Грэя. Обращение Грэя послали с добавлением, что это предложение требует, чтобы Австрия «до некоторой степени разделила наши надежды» на благоприятный исход конфликта. Но, повидав германского министра иностранных дел, австрийский посол протелеграфировал в Вену:

«Германское правительство твердо заверяет, что оно ни в коей мере не солидаризируется с предложением Грэя; напротив, оно решительно отказывается от его рассмотрения и передает его лишь для того, чтобы удовлетворять Англию… Германское правительство поступает так, придерживаясь той точки зрения, что чрезвычайно важно, чтобы Англии в данный момент не стала на сторону России и Франции».

28 июля, после того как кайзер увидел ответ Сербии, произошло, как мы говорили, некоторое снижение тона. Но предостерегающее письмо Бетман-Гольвега – вообще первое его предостережение – пришло в этот день в Вену слишком поздно и было слишком нерешительно.

В 11 часов утра 28 июля Сербии было передано по телеграфу объявление войны Австрией. В тот же день Берхтольд отклонил предложение Сазонова о прямых переговорах, выставив доводом факт уже объявленной войны.

Горькая ирония лежит в основе как причин, так и методов поспешного решения Австрии. С военной точки зрения все говорило за оттягивание объявления войны, так как армия не могла быть готова к выступлению ранее 12 августа. Но сообщения Германии побуждали Австрию торопиться; Берхтольд и Конрад боялись в случае промедления потерять поддержку Германии и вообще возможность объявить войну. Берхтольд цинично подытожил сложившуюся обстановку в докладе императору 27 июля: