Правда о Первой Мировой войне - Генри Лиддел Гарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Присоединение Британии к новой группировке ослабило старую, сделав Италию малонадежным партнером. Поэтому Германия была вынуждена крепче держаться за своего второго партнера – Австрию, которой она прежде руководила. Если Германия хотела войны, то создавшиеся группировки были для нее выгодны, но если она желала мира, то сама создала себе помеху в этом.
Новая группировка Европы не давала старого равновесия сил, а являлась скорее барьером между этими силами. Более того, барьер этот был начинен взрывчатыми веществами. Различные страны, подгоняемые теперь скорее страхом, нежели честолюбием, поспешно увеличивали свои вооружения. Неблагоприятным обстоятельством было и то, что опасение внезапного взрыва заставило – по крайней мере, монархические страны – предоставить военным стражам этих вооружений слишком большую самостоятельность ими распоряжаться. Задолго до июля 1914 года страх заслонил разум.
Первая искра была выбита на Балканах в 1908 году. Революцией в Турции воспользовались, с одной стороны, Болгария, чтобы сбросить сюзеренитет Турции, а с другой – Австрия, чтобы аннексировать Боснию и Герцеговину, которыми она управляла с 1879 года[12]. Аннексия эта обсуждалась австрийским и русским министрами иностранных дел – Эренталем и Извольским. Извольский согласился поддержать аннексию при условии, если Австрия взамен поддержит требование России открыть Дарданеллы. Но прежде чем Извольский успел позондировать на этот счет Францию и Британию, Австрия объявила об аннексии. Италия восприняла это как оскорбление, а Сербия – как угрозу. В России эффект этого объявления был усугублен настойчивым требованием германского посла признать действия Австрии правильными; посол угрожал объединенным выступлением Австрии и Германии.
Россия, пойманная врасплох и поставленная перед угрозой объединенной группы, уступила, глубоко затаив злобу. Обида эта усугублялась еще чувством горечи от потери своих позиций на Балканах. Извольский почувствовал, что он не только побит, но и обманут, и вскоре, сложив свои полномочия, отправился посланником в Париж – ярым врагом союза с Германией. Это другой немаловажный личный фактор. Австрия же, упоенная своим первым успехом в подражании германскому методу политики – действию бронированным кулаком, – продолжала и дальше применять этот метод.
Обман Эренталя с Боснией ярко выделяется среди прямых причин, приведших к войне. Конфликт этот лишь усложнил обстановку, потому что в период 1906–1914 годов наблюдалось улучшение официальных отношений Германии по крайней мере с Францией и Британией. Отношения эти были бы еще лучше, если бы не непрестанный, чрезмерный рост германского флота. Теперь легко видеть, что поддержка кайзером антибританских морских амбиций Тирпица вызывалась тогда, главным образом, бахвальством, но тогда это выглядело скорее как постоянная преднамеренная угроза. И даже когда кайзер пытался исправить положение, методы его действий были неудачны. Способ расположить к себе чувства Англии выразился в его знаменитом интервью, опубликованном в 1909 году в «Дейли Телеграф». Он говорил в нем, что британцы «полоумны, как зайцы в марте», не признают его дружбы и что «он сам является исключением в своей стране, в общем недружелюбно расположенной к Англии». Заявление это, не смягчив опасений Британии, вызвало громкий протест в Германии и привело к публичному опровержению Бюлова. Таким образом, это только ослабило возможность кайзера крепко держать в руках германские партии, стоявшие за войну.
Это все привело к тому, что кайзер заменил Бюлова на должности канцлера Бетман-Гольвегом – человеком, жаждавшим мира, но мало способным сохранить его. Он поспешно начал переговоры об англо-германском соглашении и нашел у либерального правительства (полномочия которого были продлены выборами 1910 года) горячий отклик. Однако на пути к практическим результатам этих стремлений встали препятствия: во-первых – оппозиция Тирпица какому бы то ни было соглашению в морских вопросах; во-вторых – просьба Германии так сформулировать соглашение, что исключалась всякая возможность выступления Британии на поддержку Франции. Это было слишком очевидным стратегическим ходом, и сэр Эдуард Грэй дал единственно возможный ответ на это: «Нельзя искать новых друзей за счет отказа от старых».
Тем не менее атмосфера несколько разрядилась. Как говорят документы, германская пресса и кайзер все еще страдали англофобией. Англофобия эта была обязана главным образом чувству разрушенных надежд и широко пропагандируемой мысли, что король Эдуард VII задумал широкий враждебный охват Германии. Едва ли не самым ярким подтверждением этой мысли было мнение, что посещение в 1908 году британским королем австрийского императора Франца-Иосифа было шагом к тому, чтобы отторгнуть Австрию от Германии. Теперь из австрийских архивов нам известно, что король фактически просил помощи Франца-Иосифа, чтобы сгладить трения между Британией и Германией, и расценивал германо-австрийский союз как естественную связь. Все же переговоры помогли установлению несколько лучших отношений между британским и германским министерствами иностранных дел и привели их к обоюдному урегулированию различных спорных вопросов. Взаимоотношениям помогла также договоренность Франции и Германии относительно Марокко[13].
Характерно, что вслед за этим, правда небольшим, урегулированием международной обстановки возник новый кризис.
Кризис этот, как ни странно, был вызван миролюбиво настроенным министром иностранных дел Кидерлен-Вехтер, против которого выступил кайзер, – новое проявление нерасчетливой двойственности, опасной характерной черты политики Германии. В июне 1911 года Кидерлен-Вехтер отправил канонерскую лодку в Агадир с целью подтолкнуть Францию к уступке Германии концессий в Африке. В ответ на это Ллойд-Джордж, ранее противник бурской войны и вождь пацифистов в британском кабинете, выступил публично с речью, в которой предостерегал Германию об опасности подобной угрозы миру. Эффект этой речи вместе с решительным подчеркиванием готовности поддержать Францию потушил искру, которая вот-вот могла привести к мировому пожару.
Чувство обиды сильнее, чем когда-либо подогрело общественное мнение Германии, и страна с энтузиазмом приветствовала новое увеличение германского флота. Однако последовавшая вскоре договоренность относительно Марокко отмела серьезный источник трений между Францией и Германией. Это косвенно помогло созданию лучшей официальной атмосферы, в результате которой в 1912 году в Германии смогла работать миссия Хальдана. Но и Хальдан должен был сознаться, что его «духовная родина» стала «пороховым складом» – хотя он поделился своими опасениями только с товарищами по кабинету.
Все же рост партии войны в Германии сопровождался сплочением и тех элементов, которые стояли за мир, причем больше всего их было среди социалистов. Миролюбие германского канцлера оставляло открытой дорогу для дальнейших переговоров и соглашений.
В это самое время на Балканах вновь запахло порохом. Бессилие Турции и пример Италии, занявшей Триполи, подтолкнули Болгарию, Сербию и Грецию выступить с требованием автономии для Македонии как средства изгнать Турцию из Европы. Турки быстро потерпели поражение[14].
Долей Сербии в добыче была Северная Албания. Но Австрия, уже ранее опасавшаяся амбиций сербов, не хотела позволить славянскому государству получить доступ к Адриатике. Она мобилизовала свои войска, и угроза ее Сербии, естественно, вызвала в ответ подобную же подготовку в России. К счастью, Германия стала на стороне Британии и Франции, чем предупредила опасность.
Однако договоренность этих держав явилась причиной нового кризиса. Возникновением Албании в качестве независимого государства было нарушено равновесие при распределении добычи. Сербия требовала теперь части Македонии. Болгария отказывалась не только на словах, но и под ударами, позволить объединенным силам Сербии и Греции победить ее. Между тем Румыния была втянута в борьбу, а Турция отошла в сторону, чтобы под прикрытием столбов пыли, поднятых «собачьей грызней», вернуть себе потерянную собственность.
В результате всего этого больше всех выиграла Сербия и больше всех потеряла Болгария. Это совсем не было по вкусу Австрии, и она предложила летом 1913 года немедленно напасть на Сербию. Но Германия удержала Австрию, посоветовав большую умеренность, сама же необдуманно дала повод к новой обиде России, распространив германский контроль над турецкой армией. Россия увидела, как вянут ее мечты о Дарданеллах, а русские министры пришли к заключению, что мечты эти получат шанс на осуществление лишь в том случае, если вспыхнет всеобщая европейская война – очень опасный образ мыслей! Ближайшей целью русских было восстановление поколебленного влияния России на Балканах, и они пытались склонить на свою сторону Румынию, что являлось первым шагом к образованию нового Балканского союза. Намерение это вызвало новую тревогу в Австрии, хотя вскоре ее внимание было отвлечено неизменными трениями среди ее разнородных подданных.
