Шизгара - Сергей Солоух

Что ж, с какой меркой ни подходи (интересов приключения, конечно, во внимание не принимая), было оы разумно отказаться сегодня от привычного спортивного единоборства. А впрочем, все равно... уже все равно, так, по крайней мере, и Лысому казалось, слишком возбужденному содеянным каких-то полчаса назад. Раскованный, переполненный адреналином, он действительно играл вдохновенно, постепенно превращая 6:1 в 6:2, 6:3, 7:4, 7:5, 7:6 и, наконец, 7:7. Но то ли неопознанная тень. качнувшись и растворившись на той стороне поля, все же аукнулась в его воспаленном сознании, то ли пружина бунта, находившись, наплясавшись, провисла и замерла, а может быть, и мы склонны отстаивать именно эту версию, в удовлетворенную прогрессом игры голову (вкрались кое-какие воспоминания. Например, бутылка постного масла, каковую Мишка Грачик, уже Лысый, оставил v двери. Да, поставил на пол и, надавив кнопку звонка, кинулся прочь, стремительно преодолев шесть лестничных пролетов и оказавшись в момент открытия двери двумя этажами ниже наполненных ожиданием глаз мамы Веры Константиновны. Все же никогда Мишка не совершал подобных подвигов, тем более в красный день календаря, и поэтому можно понять, отчего он стал вдруг томиться, игра его потеряла блеск, ходы комбинаций нарушились, уже совсем, было потерявший надежду враг вновь вырвался вперед - 8:7.

Ax, уверяю вас. даже садясь в кресло парикмахера, Мишка еще не ведал, какие слова сорвутся у него с языка. "Налысо,- сказал он,- под бритву". И сам поразился, да, он сказал "А", но к неизбежности "Б", сознаемся, был еще не готов. И потому посреди футбола душа его начала метаться, трепеща крылышками, беспокойно порхая и жалобно чирикая. Но путь домой лежал только через игру, только десять мячей в ворота противника могли дать ему право ретироваться со словами: "Да в гробу я видал ваше пиво". В общем, Лысый, грешный своим опозданием, стонал, но держал. Впрочем. после восьмого пропущенного мяча начал слишком суетиться, слишком стараться, результатом чего стала передача н ноги набегающему директору ресторана и счет 9:7.

Но нет худа без добра,- безобразие, учиненное Лысым, пробудило в его партнерах справедливый гнев, открылось второе дыхание и угрожающе пошатнувшееся равновесие в считанные минуты было носстановлено 9:9.

Оценить героику деяний своих товарищей, однако в полной мере Мишка не мог. Шампанское, коньяк, готов был выставить Лысый ради спасения своей души. Но счет 9:9. роковое фифти-фифти. как и следовало ожидать задержался. Несколько раз обе стороны упускали вернейшую возможность завершить испытание, промахи по пустым воротам, удары в штангу фатально следовали один за одним, счет не мог измениться ровно полчаса, впрочем, для Мишки, пришедшего на футбол без часов и поминутно спрашивавшего время у товарищей, прошло всего 10 минут. Замедленный временной режим поддерживался его приятелями из соображений гуманности, ибо Лысый, все же явившись на игру, поставил условие - только до шести, до 18.00. Но, возможно, сказалось отсутствие необходимых разъяснений, а может быть, его удивительный лик виной всеобщей несерьезности, да и игра, в конце концов, требует жертв. Скорее всего, просто кажущаяся близость победы попутала его дружков, но, достигнув равновесия. Создатель остановил прекрасное мгновение.

Раскрыл глаза Мишке на чудеса со временем прохожий, к которому обратился снедаемый подозрениями Грачик. Произошло это в восемнадцать часов сорок одну минуту. Последовавшая за ней сорок вторая минута девятнадцатого часа была истрачена сыном декана электромеханического факультета на довольно бессмысленные поступки, как-то: оскорбление словами и действием, последнее выразилось в попытке съездить в нос ближайшему из обманщиков. Жулик, между прочим, принявший все происходящее отчасти за шутку, однако, счел наилучшим покинуть поле на хорошей скорости, успев порекомендовать Лысому на ночь водные процедуры. Впрочем, вовсе не желание мести владело в тот момент нашим героем, поэтому, оставив партнеров досмеиваться, он схватил вещички и не менее поспешно покинул площадку.

Итак, около семи часов вечера, взмыленный, красный, сын Сергея Михайловича надавил кнопку звонка у родительской двери. Тирлим-бом-бом откликнулся мелодичный звонок, но дверь не открыли. После продолжительных повторений кто-то подошел к двери, тщательно в глазок изучил черты пришельца и, в чем-то вновь убедившись, ушел в глубь квартиры. Не оценивший происшествия сразу, Лысый еще дважды разрывал тишину жалобным тирлим, но не вызвал за толстой дверью никакого движения. Неготовность молодого человека к такому повороту стала еще более очевидна, когда, сделав паузу, он вдруг постучал со словами: "Мама, это я, Миша".

Но и это проявление явного отчаяния осталось без внимания. Стыдясь соседей и прохожих, Мишка Грачик, Лысый, спустился в зеленеющий первым листом двор и уселся на скамейку среди свежевспаханных клумб. Его рассеянный взор блуждал по стенам, натыкался на родные окна, начинал метаться, туманиться, и поэтому потребовалось некоторое усилие ддя восприятия совершенно необычайного явления. Правее, этажом ниже родительских окон (в соседнем подъезде на втором этаже), со звоном отворились створки, и в сверкающем ореоле звенящего стекла из окна во двор шагнул человек. А НЕ ЛУЧШЕ ЛИ ВОДИТЬ "БЬЮИК"?

Сейчас в нашей повести появится второй важный персонаж - Женя Агапов, по прозвищу Штучка. Но прежде чем взяться за его описание, мы уделим несколько строк тому дому, в котором имели удовольствие быть соседями многие наши герои. Читатель, наверное, заметил,- автор и самого себя относит к героям своей повести, а слово "удовольствие" написал не случайно, ибо благодаря этому дому, длинному из-за башенок, углов и арок, слегка даже похожему на кусок крепостной стены, автор узнал много разных историй, в том числе необычайно поразившую его в юности историю девочки Оли и сына городского прокурора. Впрочем, до этого еще года два, а дому воздать должное хочется сейчас.

Итак, в пятьдесят втором году на улице Николая Островского был заложен дом, каковой в счастливом пятьдесят четвертом не только распахнул перед многочисленными новоселами двери своих 113 квартир, но и блеснул кафелем детской поликлиники, уютом дошкольного учреждения, удалью "срочного" фотосалона и шиком ателье первого, представьте себе, разряда. В то давнее время, кроме масштабности, иных достоинств в доме не находили. Прошло каких-нибудь десять лет, и обнаружилось его необыкновенное географическое положение. Стала ясна истинная цена высоты потолков и ширины коридоров (площади окон, толщины стен), не остались незамеченными даже особенности отопления. И вот, по мере раскрытия достоинств, дом стал менять жильцов. Коммунальные квартиры превращались в отдельные. Автор появился в доме на четвертом этаже в один год с Грачиками, еще очень давно, еще в туманные времена худосочного романтизма, гораздо позже поселился Женька Агапов со своей везучей мамашей, а уж прокурор с семейством и того позже. Девочка Оля в доме на улице имени героя гражданской войны не жила, она просто жила в центре, а вот самым старым из упоминаемых в нашем повествовании жителем прекрасного дома оказывается отец автора сварных излишеств у гастрономических точек города, но в весьма давние времена новоселья он был всего лишь нищенствующим художником-графиком и лишь позднее веско заявил о правах на дом старой постройки в тихом районе, став секретарем Южносибирского отделения Союза художников. Секретарь союза жил на одном этаже с деканом горного, автор этажом выше, а Штучка в соседнем подъезде на втором этаже в двухкомнатной квартире с окнами во двор.

Не слишком распространенное прозвище Штучка, каким в нашем повествовании чаще всего мы станем именовать Евгения Анатольевича Агапова, не несет, однако, обидного для русского уха (ты брось свои штучки... та еще штучка) оттенка. Своим прозвищем Евгений обязан изобретательной переводчице американских романов Рите Райт-Ковалевой (pronounced Wright). В ее переводе герой Сэлинджера Холден Колфилд, начав рассказывать о себе, замечает (за дословность автор не ручается): "Мой брат (тот, который работает на Голливуд) недавно купил "ягуар", такую английскую штучку, которая делает 200 миль в час". Смачное словечко моментально стало наиболее употребительным в лексиконе четырнадцатилетнего Евгения Агапова, обозначая любой наблюдаемый или воображаемый объект, живой или неодушевленный, большой или маленький, движущийся или неподвижный. От бесчисленных повторов эта "штучка", конечно, слилась с зеленоглазым образом сына заведующей отделом иностранного туризма Южносибирского областного исполкома профсоюзов. Поскольку Штучка охотно разъяснял желающим этимологию термина, мы смело предполагаем в прозвище оттенок некоторой гордости, некоторого мальчишеского восхищения Евгением, ибо, если перевести километры в мили, он делал в час больше голливудского брата Холдена Колфилда.