Шизгара - Сергей Солоух

Ну, а где в этом всем место Анатолия Башарина? В центре, Толя учился в Ленинградском горном с Васей (именно так звали Василия Мироновича Пантелеева). Вася поманил его в родной Прокопьевск (опять эти чертовы молодые специалисты), а младшая сестра Василия - Людмила Мироновна училась в горном техникуме под классным руководством Раисы Алексеевны, дружившей с Зинаидой Васильевной, уф, все. Осталось лишь добавить,- с петербургской, хотя Раиса Алексеевна родом всего-то из Пскова, точки зрения прямодушный продукт сибирского климата и образования, верная и забавная Зина Агапова нуждалась, как бы это точнее сказать, в опеке. Иначе говоря, по мере роста Васи продвигалась и Зина. В середине шестидесятых Пантелеевы переехали в областной центр, и два года спустя свой ответственный пост заняла Зинаида Васильевна.

Впрочем, стоп. если уж о везении, то никак нельзя упустить момент появления Штучки в воспетом нами доме на улице Николая Островского. У Анатолия Башарина была сестра, на сей раз старшая, Антонина, вместе с заводом во время войны эвакуированная в Южносибирск (кстати, Толик войну встретил в пионерском лагере в Белоруссии, с восьми лет воспитывался в детдоме, а в Прокопьевск распределился не только из любви к Пантелееву, а отыскав на третьем курсе свою сестру живой и здоровой в Южбассе, далеко-далеко за Уралом). Поскольку завод был химический, Антонина Анатольевна рано вышла на пенсию и уехала к единственной дочери в Минск, но при этом не забыла племянника с невесткой. Итак, боясь впасть в совершенно воннегутовский балаган родственников, автор закругляется, заметив,- в Южносибирске Зинаида Васильевна появилась на год раньше Пантелеевых, на счет же поста поправок не будет. Да, вот только не хочется создать впечатление особой зависимости Зинаиды Васильевны от чьей-то благосклонности. Зина сама умела ковать свое счастье, а удачу привораживала, должно быть, своей бесхитростностью, удивительной простотой.

Ну-с. осведомив таким образом читателя о скромном генеалогическом древе Штучки, мы можем теперь, рассчитывая на понимание, приступать к истории осквернения "Жигулей", горечь которой и в эти последние дни мая все еще мешала Зинаиде Васильевне в полной мере радоваться удивительно теплой и ранней для юго-запада Сибири весне.

Кстати, Штучка, Евгений Анатольевич Агапов, мог бы пусть несколько путано и сбивчиво, но шаг за шагом описать таинственное происшествие со взломом. Впрочем, взлома никакого и не было, и поэтому не станем снова забегать вперед, скажем лишь,- Зинаида Васильевна не только принципиально отвергла саму возможность для сына сесть за руль своей машины, более того, она всячески оттягивала, казалось, такой неизбежный момент, как получение им прав, и вовсе не женская ревность ею руководила, а печальный опыт велосипедной юности Штучки: сломанный "Спутник" - сломанная рука, сломанный "Спорт" (соседский) - два ребра своих и так далее, в общем, двенадцать швов и 2 (два!!) сотряса за каких-нибудь пять-шесть лет, согласитесь, аргументы против механических средств передвижения более чем убедительные.

Кстати, и сама Зинаида Васильевна в течение первых двух лет владения зеленым мышонком Волжского автозавода не имела прав, а получив их в семьдесят третьем, тем не менее сама за руль практически не садилась. Водил машину очень хороший друг Зинаиды Васильевны (просто везет человеку, и добавить тут нечего), с которым она всегда была не прочь разделить радость и печаль в поездке за грибами, на рыбалку, а то и просто провести уик-энд (т. е. субботу с воскресеньем) в каком-нибудь не слишком людном доме отдыха. Домик на колесах как ничто другое подходил для внеслужебных контактов, а влюбленные, трудясь в разных ведомствах, были тем не менее тесно связаны по работе, автомобильные прогулки на лоне сказочной сибирской природы (Русская Швейцария, Шорская Австралия и, кажется, Арканзас величиной в две Франции) не возбуждали излишнего любопытства и не травмировали психику, и без того неважную, жены хорошего друга, из-за разных плохо поддающихся лечению недугов частенько отдыхавшей в больнице, кою в школьные, не отягощенные душевными переживаниями годы автор звал веселым словом "крэз". Сложности, отчасти служебного, отчасти этического характера, мешали обратить дружбу в брак, но скромность и такт переживавших вторую молодость, не говоря о сочувствии к уже упомянутым трудностям, вызывали в обществе если и не одобрение, то понимание во всяком случае.

Собственно, именно нежелание травмировать чью-либо психику и удержало Зинаиду Васильевну от продолжения активных поисков похитителей, едва лишь возникла версия потери ключей, Зинаида Васильевна с не утраченной за длинную жизнь стыдливостью припомнила некоторые сопутствовавшие той возможной потере связки детали осеннего вечера. В конце концов полторы тысячи вполне подъемная сумма, с маленькой помощью друзей.

Ну, а мы при всем уважении к приличиям все же не станем искать в левом кармане дырку из правого, при всей симпатии к женщинам вообще, а к Зинаиде Васильевне в частности не поступимся хотя бы наедине сами с собой истиной. Ключи из правого кармана взял Штучка, но сделал это не в коммерческом угаре и не иной низкой страстью движимый, а от широты души и ради некоторого праздничного разнообразия бытия, к тому же в легком любовном угаре.

Впрочем, тяжкий грех им совершался не впервые, и с этой стороны как не удивиться осторожности и осмотрительности, кою проявлял Штучка месяцев, наверное, девять, поскольку впервые покататься он отважился в свой выпускной вечер, а исключительно счастливо (без жертв) кувыркнулся в специально не подготовленных для акробатики "Жигулях" уже на февральском гололеде. (Одна Зинаида Васильевна в гараж не ходила, хозяин же единственной уцелевшей связки - человек, известный Штучке, как дядя Вова,- весьма ответственный, к тому же службе отдававший душу, скажем прямо, не часто мог составить Зинаиде компанию. Зимою же, на несчастье, он вообще был послан повышать свою старательность на шесть месяцев в столицу нашей Родины, ну, тут, право слово, уж и не Штучка, тут, пожалуй, и Тимур со всей его командой не удержится от соблазна.) Итак, как уже догадывается проницательный читатель, на очереди еще одна романтическая история о механическом Россинанте, павшем во время рыцарского подвига. Так оно и есть, но до любовных сцен, слез и поцелуев никак не хочется держать читателя в заблуждении относительно нашего героя. Конечно, наш Евгений вовсе не сумасброд и не гнусный хам, а просто легкомысленный и на зависть безответственный малый, к тому ж склонный к эффектам и поэзии. Короче, актер. прирожденный лицедей и фантазер. Возможно, в чеховском девятьсот десятом ему б не миновать счастливого амплуа "характерного", но в описываемые нами времена художественные достоинства двух (трех, если посчитать и кукольный) театров областного центра: драматического и оперетты - к подобным мечтаниям не располагали. К сцене располагали, как это, может быть, и ни странно, глянцевые плакаты с пометками printed in England, журналы, буклеты, пластиночные конверты.

Да, друзья, его мечтами, во всем их простодушном и клоунском великолепии, владела гитара "Фендер Стратокастер". Впрочем, мы по привычке забегаем вперед и говорим лишнее, докончим-ка лучше о характере. Однажды автор в пору студенчества слышал, как бывший соученик Евгения по английской спецшколе после долгой борьбы с газетным косноязычием неожиданно кратко и эффектно выразил распространенное в публике мнение: Штучка - это человек, который не стесняется. Вот тут проявим образованность и ни в коем случае не спутаем форму с содержанием, ведь суть не в том, как, а суть в том, почему. По одной простой причине,- Штучке катастрофически не хватало взаимопонимания с миром, который он так страстно хотел осчастливить своим "Я", и в этом желании - украсить собой рутину будней, он был так искренен, так целенаправлен, дарил себя и такого, и этакого, и в профиль, и в фас, и наизнанку, и шиворот-навыворот, и каждое это "Я" мир, пораженный калейдоскопом перемен, оценить и полюбить как-то не успевал.

Кстати, Штучка жил не только в атмосфере continues perfect tense спецшколы. В прекрасные годы отрочества Евгений, как и многие его ровесники, обучался игре на музыкальных инструментах в музыкальной школе. И тут, надо заметить, при попытке овладеть нотной грамотой впервые, пожалуй, проявились особенности его характера. Бессовестно пропуская какое-то сольфеджио, сбегая с музлитературы, совсем не интересуясь хоровым пением, он, однако, в конце первого года обучения совершенно подкупил учителя своей не по годам ловкой техникой, мы бы даже отважились сказать, культурой игры. Впрочем, неожиданный для Якова Львовича Бахмера парадокс объясняется легко. Заводной Штучка впадал в настоящий ступор при виде учебников и тетрадей, зато, подбирая мелодии песен и подражая кумирам, он мог упражняться часами, без обеда и ужина, круглые сутки, покуда у него просто не отбирали инструмент. Однако даже явная благосклонность педагога не спасла его от строгого, экзаменующего ока систематического образования, в начале третьего года Евгений Агапов, aka Штучка, покинул Южносибирскую музыкальную школу навсегда. Правда, с инструментом не расстался и прогрессировал с фантастической скоростью, но в конце концов утомленная страданиями завуча, где-то в конце десятого класса Зинаида Васильевна, привыкшая устранять все проблемы самым простым способом, не долго думая, продала некогда ею же приобретенную "Кремону". Между прочим, аналогичная участь постигла в свое время и велосипед, и магнитофон, и массу прочих славных штучек, безусловно мешавших должному усвоению инфинитивных оборотов, но и при таком неизменном раскладе Штучка, прямо скажем, не унывал, у него всегда находилось кое-что в запасе. Редкостная находчивость и даже изощренность в изыскании способов проявления индивидуальности не могла не смущать умудренную опытом достаточно продолжительной счастливой жизни Зинаиду Васильевну, поэтому, несмотря на понятную занятость, она всячески старалась привить Евгению инстинкт самосохранения. Впрочем, так ли в самом деле? Несложный метод воспитания Зинаиды Васильевны сочетал быстроту и неотвратимость действия. Все занесенное в дом, пусть даже и рукой Зинаиды Васильевны, но использованное не по назначению и не на пользу, немедленно исчезало - продавалось, а то и просто выбрасывалось. Однако в отличие от некоторых наших знакомых педагог Зинаида Васильевна была крайне непоследовательный. Да и в великой суете ее жизни как еще, кроме самого доступного способа, могла она утолить свои материнские чувства? И вновь, и снова появлялись у Штучки на столе толстые голландские шариковые ручки, на стенках японские календари, а однажды даже шведские роликовые коньки, ровно до очередного родительского собрания. Как тут не восхититься простодушному материализму Зинаиды Васильевны, и вправду, если нет причины, откуда взяться и следствию? Если прогнута крыша и сдвинут двигатель, очевидно, такому печальному итогу кое-что предшествовало.