Дымовая завеса - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посланцы современного наркома были похожи на теплую столичную компанию, собравшуюся в веселых забавах провести время: два парня с сытыми лицами и две девчонки с голыми соблазнительными коленками, сопровождавшие парней, видимо, в качестве секретарш…
Широков почувствовал, как что-то остро укололо его в подгрудье, недобро сощурился:
— Позвольте спросить, господа хорошие, зачем вам эта карта?
— Как зачем? — старший этой теплой группы топнул ногой с такой силой, что толстая ляжка задрожала у него, будто студень. — Как зачем?
— Вот именно — зачем?
— Шеф наш собирается построить на озере дачу. Разве до вашего сведения, майор, это не довели?
— Не довели, — сухим тоном произнес Широков.
— Тогда считайте, что это сделал я — довел до вас решение инстанции.
— Вы мне не указ, любезный, — прежним сухим голосом проговорил Широков.
— В таком разе, кто же я? — лицо посланца московского наркома от услышанного даже дернулось.
Широков невольно подумал: как бы с этим деятелем не случился припадок — очень уж нервный господин свалился на его голову.
— Никто, — спокойно произнес он.
— Как так? — лицо молодого человека дернулось еще раз.
— А так. — Широков приподнял одно плечо. — Никто, и этим все сказано.
— Значит, вы отказываетесь помочь нам? — В голосе московского гостя послышались угрожающие нотки.
— Отказываюсь.
— И карту не дадите?
— Не дам.
— Об этом здорово пожалеете, — предупредил гость.
— Постараюсь, чтобы этого не было, — спокойно и тихо проговорил Широков.
Пограничник этот, с майорскими погонами на плечах, был непонятен московскому гостю, он не привык, чтобы ему отказывали.
— Пошли отсюда! — скомандовал гость своей компании и круто, на одном каблуке повернувшись, вышел из кабинета коменданта.
Слово свое он сдержал — он вообще не любил, чтобы кто-то перечил ему и тем более — становился на его пути. Ну что для него какой-то седеющий провинциальный майор — седьмая спица в колеснице, — над ним столько начальников, которые накостыляют ему по шее так лихо, что строптивый мухомор этот даже имя свое забудет. Не говоря уже о большем…
Через некоторое время комендатура Широкова была слита с другой комендатурой, — по новой классификации, к слову, комендатур не стало совсем, их переименовали в отделы; заставы сделались отделениями, комендатуры отделами, отряды — а всякий погранотряд по значимости был приравнен к армейскому полку, — стали службами. Обозначения эти, спущенные сверху, были непривычны для уха Широкова — в них нет ничего пограничного…
Ну как можно было старое русское слово «застава», понятное всякому уху от Калининграда до Владивостока, заменить на жандармское словечко «отделение»? Кто-то переусердствовал очень уж слишком.
В новой, укрупненной структуре места для Широкова не нашлось, и он очутился, как принято говорить в таких случаях, за штатом.
А быть за штатом — это все равно, что находиться в мертвой зоне, где лишний раз не шевельнешься, не чихнешь, не сделаешь зарядку — там вообще нет никакого движения. Работы нет, а находиться без работы Широков не привык — без работы человека обязательно засасывает трясина, увязаешь в ней с руками и ногами, по самую макушку и в конце концов делаешься никем.
Плюс ко всему Широкова, который никогда не имел недоброжелателей, появился недоброжелатель — такой же, как и он майор, только работал этот майор не в низах, не ползал по буеракам на брюхе, превращая в дыры и лохмотья пятнистый защитный костюм, а больше корпел над бумагами, готовя руководящие указания, сидел на заседаниях, иногда вещал с трибуны, проводя воспитательную работу, и так далее — в общем, был этот майор похож на настоящего клеща.
Первый раз он появился в комендатуре, когда та была уже укрупнена, и Широков остался не у дел — думал, что вообще задвинут в дальний угол и его не видно, теперь к нему вряд ли кто прицепится, но это оказалось не так. Прицепились.
Подвижной, моторный, с зоркими глазами, майор из регионального управления, — умеющий, как он считал, хорошо отличать настоящее от ненастоящего — вызвал к себе Широкова и, глянув на него недовольно, почти брезгливо, покачал головой:
— Ну, вы и даете, майор! Решили поссорить пограничные войска с армией? Ну и ну!
— Даже не думал, — жестким тоном, словно бы в глотку ему попала пыль, проговорил Широков и поморщился — не понравился ему этот румяный пряник.
— А думать надо… Хотя бы иногда, — становясь еще более брезгливым, произнес гость, — фамилия его была Бузовский. — Это еще никому не мешало. Понятно?
— Так точно! — коротко ответил Широков, — он решил не ввязываться в перепалку и задавил в себе внезапно появившуюся злость (с ним еще никто не разговаривал таким тоном, поэтому основания для злости были), разом становясь спокойным, даже отрешенным.
А когда он загоняет себя в такое состояние, как в некое помещение, то на него можно давить сколько угодно, ни одна ядовитая стрела не достигнет цели, поэтому Бузовский мог яриться сколько угодно, мог вообще вспыхнуть костром — на Широкове ни одна шерстинка не загорелась бы.
— Смотрите, майор, теперь вы находитесь под контролем, — произнес Бузовский предупреждающе, с назиданием в голосе, ткнул в воздух указательным пальцем и добавил: — Под моим личным контролем!
— Так точно! — выбил из себя Широков и усмехнулся: в конце концов он с этим борзым майором находится в одном звании, что Бузовский — майор, что он… Хотя Бузовский моложе и при его связях, гоноре и приближенности к партии, заменившей КПСС, может стать генералом, а Широков генералом не станет никогда. Да и хребет у него не такой гибкий, как нужно.
С другой стороны, верно говорят: миром правят не те люди, которые умные, а те, которым больше повезло.
Редкостное озеро, где водились невиданные породы рыб, а берега сохранили древнюю первозданность, которое пытался защитить Широков, было отдано на потребу бывшему знатоку реставрированной мебели — вскоре на берегах его заурчали моторы автомобилей и послышались звонкие голоса бойцов строительного батальона.
Вместе с бойцами прибыл и целый отряд смуглых мужиков в тюбетейках — для выполнения черновых работ.
Первобытная красота озера была испоганена, раздавлена, словно яйцо, сваренное всмятку, а потом сброшенное со стола на каменный пол; Широкову, который несколько раз приезжал на озеро, это было больно видеть.
Но поделать что-либо он не мог.
В последний раз, приехав на озеро на
