Рузвельт (СИ) - "Дилан Лост"

Артур сел за стол, пока я искала аптечку. Повернувшись, я невольно отметила, каким чужим он смотрелся на нашей небольшой кухне, совмещенной со столовой. У него стильная прическа, дорогая рубашка и джинсы, порванные не от долгой носки, а по веяниям новой моды. В то время как потрескавшейся скатерти на нашем столе уже лет двадцать, плинтусы в углах дома поотваливались, окно даже зимой закрывалось только до микроклимата, а занавески подпалены после случая с сигаретой, которую Джек оставил тлеть в пепельнице на подоконнике.

От всех этих мыслей я и не заметила, как коробка с аптечкой, которую я пыталась достать из верхней дверцы шкафа, соскользнула с края полки и приземлилась прямо мне на голову. От удара к завтрашнему утру точно будет шишка.

Сделав вид, что ничего не случилось, я подошла к Артуру, потирая ушибленное место, и очень гордилась его отчаянными попытками не засмеяться. Его, правда, хватило всего на десять секунд, а затем чудесный мелодичный смех заполнил пространство кухни.

— Ох, заткнись. Я тут, вообще-то, пытаюсь помочь.

— Я готов еще немного поистекать кровью, если тебе нужно время, чтобы не убиться о ближайшую твердую поверхность.

— Да-да, — закатила глаза я, смачивая ватный диск перекисью. — Я неуклюжая неудачница, подбирающая на улицах немощных жертв ночных ограблений. Но знаешь, на данный момент, я лучшее, что у тебя есть.

— Ты лучшее из того, что могло бы быть, — неожиданно признался он, пока я прочищала его раны.

— Это ты про вариант с черным рынком и сексуальным рабством?

— Да, — он чуть подался вперед, пока между нашими лицами не осталось буквально пару дюймов.

— Ну, — я издала нервный смешок, — Ты рано делаешь выводы. Я все еще могу оказаться какой-нибудь сумасшедшей сектанткой. Или каннибалом, решившим поживиться твоими надпочечниками.

Артур только прыснул со смеха. Видимо, я его совсем не запугала своими заявлениями.

— Не думаю. Ты слишком добродушная для моих надпочечников. И для всех остальных органов тоже.

— Добродушная? — я пыталась делать так, чтобы мои пальцы с ватным диском не дрожали. — Так вы в Англии называете всех безнадежных?

— Ты не безнадежная. Неповоротливая, конечно. Возможно, не доживешь и до тридцати, потому что однажды обязательно пробьешь головой какой-нибудь острый косяк, — он пожал плечами, расплываясь в наглой улыбке. — Но ты не безнадежная.

— Я безнадежно верю в людей, — наши колени мягко соприкасались каждый раз, когда я нагибалась ближе к его лицу. — Странно, да? Живу в городе, где убийства служат местной развлекаловкой, и все еще отчаянно верю, что в у этого мира еще есть шанс, — я рассеянно улыбалась, пока говорила. — А теперь снова скажи мне, что я не безнадежная.

Вдруг его покрытое ссадинами лицо стало таким по-мальчишески юным и беззаботным, что мне захотелось прижаться своим лбом к его и запечатлеть этот момент.

— Ты добрая, — выдохнул он, а моя рука застыла над его скулой.

— Добрее тех парней, которые тебя отделали, это уж точно, — я сделала вид, что не смутилась, хотя уверенна, что покраснела, как переспелый помидор.

— Что ты выбросила перед тем, как зайти в дом? — спросил он.

— Предупреждение из банка. Мы либо не заплатили за воду, либо не внесли плату за кредит, — пожала плечом я.

Суд без конца присылает нам письма с просроченными счетами. Мы так сильно увязли в долгах, что сотрудники налоговой инспекции скоро будут ночевать у нас на крыльце.

— И ты выбросила предупреждение? — искренне удивился он.

— Оно ведь самое первое в этом месяце. Мы никогда не обращаем внимание за первое предупреждение. Мы и на звонки-то нечасто отвечаем, — объясняла я. — Джек начинает шевелиться, только когда домой приезжают вышибалы из конторы.

— И как он до сих пор не попал в тюрьму?

— Он попадал, — усмехнулась я. — Но Джек упертый, решеткой из него дерьмо не выбьешь. Всем остается только смириться. Трава зеленая, небо голубое, а Джек никогда не платит по счетам.

Все эти нелепые мелочи существования нашей семьи стали для меня такими привычными, что я уже и забыла, как неприемлемо это для нормального общества. По всем морщинкам нахмурившегося лица Артура можно было проследить, как он пытался переварить полученную информацию.

Кусая губы, я сдерживала смех.

Наивный Даунтаун, ты совсем ничего не знаешь о жизни, подумала я.

— Что ты здесь делаешь, Артур? — спросила я, смывая кровь с его лица.

— М? — он казался сильно увлеченным нижней частью моего лица, так что не сразу понял вопрос. — О, я приехал в Америку к своему отцу.

— В Мидтауне, — улыбнулась я рядом с его скулой. — Что ты делаешь в Мидтауне?

— Мне просто стало интересно, как вы, ребята, здесь живете. Лиам предложил сходить в местное кафе и разведать обстановку. Конечно, мы не ждали теплого приема, но это, — он указал на свое лицо, — явный перебор.

Нахмурившись, я чуть сильнее прижала вату к ране рядом с его глазом, и Артур зашипел от боли.

— Ауч, — воскликнул он. — Ты чего?

— Мы не какие-нибудь звери в зоопарке, чтобы наблюдать за нашей жизнью, — я бросила кровавый ватный диск на стол и поднялась с места, чтобы убрать аптечку обратно в шкаф. — Ты не можешь просто бросить в прохожего камень и следить за его реакцией.

— Я не кидался камнями! Если ты не заметила, то это мне влетело.

— Видимо, заслуженно.

— Слушай, я не хотел тебя обидеть, — он, опираясь рукой о стол, медленно приподнялся. — Просто…

— Просто ты вырос в доме, куда каждую неделю не вваливается полиция в поисках наркотиков, где по утрам пекут оладья, ужинают в семь вечера, и родители не пытаются зарезать друг друга кухонным ножом. Спорим, у тебя даже была железная дорога и большой дрессированный лабрадор?

— Кот, — сказал он.

— Что?

— У тебя есть кот, — улыбнулся он, глядя мне за спину.

Я оглянулась и увидела нашего кота Тони, равнодушно вылизывающего переднюю лапу на кухонном ящике.

— Это не кот, а исчадие ада. Он всех ненавидит и уже четвертый год продолжает думать, что это мыживем с ним, а не он с нами.

Артур все же подошел к шкафу и начал почесывать Тони за ухом. Тот через пару секунд уже блаженно прикрыл глаза и начал довольно урчать, изредка подергивая лапами.

— О господи, — я настороженно рассматривала морду кота. — Это чудовище умеет издавать не только шипящие и воющие звуки. Ты, что, экзорцист?

Артур, кажется, не обратил на мои слова никакого внимания, потому что следом выпалил:

— У меня правда была железная дорога. И много животных, — он грустно улыбался, все еще поглаживая кота. — У меня даже был пони и квадроцикл — в общем, все, что только мог захотеть ребенок в любом возрасте. Родителям всегда было проще съездить в торговый центр, чем провести со мной хоть пять минут свободного времени.

Я присела на кухонную тумбу, поставила ноги на ободранную обивку деревянного стула и наконец рассмеялась.

— Я сказал что-то смешное?

— Извини, — все еще смеясь, выдавила я. — Ты, что, правда хочешь поговорить со мной о своей «дерьмовой» жизни? Со мной?

Он облокотился спиной о кухонный шкаф, на котором заснул Тони, и скрестил руки на груди.

— Оглянись, — я жестом обвела столовую. — У меня в детстве не было пони, зато у меня была украденная из столовой вилка, которой в приюте можно было царапать тех, кто пытался отобрать у меня завтрак. И квадроцикла у меня тоже не было, я ездила на метро, где изо всех сил нужно держаться за свое имущество, потому что его в любую секунду могли стащить.

— Мой пони умер от головной опухоли, — Артур подошел ближе ко мне и опустил руки на спинку стула напротив моих коленей.

— Я жила в детском доме, приятель. Опухолей, смертей и инцеста там было больше, чем в «Игре престолов».

— Я учился в пансионате, где целую ночь провел подвешенным вверх ногами к карнизу четвертого этажа, — его глаза горели каким-то непонятном азартом, и с каждым словом он приближал свое лицо все ближе к моему.