Богинями мы были и остались - Юлия Туманова

— Я опаздываю, — чуть не опрокинув столик, вскочила я, — пока.

— Эй, Мариночка, ты что? Мы сто лет не виделись! — Иван раскинул руки, загораживая проход, на нас стали оборачиваться.

— Ваня, — зашипела я, — мне надо идти, меня Егор ждет, понял?

— Как не понять, — Баландин шумно вздохнул, — этот козел просто нарывается на неприятности. Ты же не станешь спорить, что он козел?

— Не стану, у меня на это времени нет.

— Марин, — его розовощекое лицо отразило сумасшедшую работу мысли, — боже мой, как я забыл! У меня ведь к тебе дело, срочное, важное дело! Постой!

Но я молча продиралась к выходу, уже наплевав на приличия.

— Мариночка, я ведь серьезно, слышишь? У меня дядя недавно умер…

— Сочувствую, — рявкнула я, — дай пройти.

Но Иван стоял стеной. Кажется, надо затевать скандал, иначе не прорваться. Баландин трещал не умолкая, проглатывая окончания слов:

— Марина, он мне квартиру завещал, ты же понимаешь, она мне совершенно ни к чему. Давай ее продадим, а?

— В городе сотни риелторских контор, — сквозь зубы процедила я, — я могу посоветовать классных специалистов, я могу тебе дать телефоны самых лучших агентов, я даже могу…

— Мариночка! Ты не поняла! Я хочу только тебя, я заплачу вдвое больше, умоляю, возьмись за эту работу.

— Иди к черту, Баландин, ты мне надоел! Перспектива снова оказаться под дождем была намного приятнее, чем спорить с потеющим от любви Баландиным. Я вспомнила, как моя подруга Лелька помогала мне избавиться от его ухаживаний, и неожиданно рассмеялась. С Лелькой, совершенно сумасбродной личностью, мы дружили еще со школы. Потом она начала выходить замуж и рожать детей, а я со стороны наблюдала за этим процессом, набираясь опыта. К сегодняшнему дню у Лельки от замужеств остались воспоминания, очень приличные алименты и трое ребятишек — годовалый Мишка, первоклассница Аленка и моя тезка и крестница Маринка. Сейчас Лелька находилась в творческом поиске, но я, например, ни секунды не сомневалась в том, что очень скоро подруга снова окажется замужем. По-моему, это было ее маленьким хобби. Надо сказать, что о моей личной жизни она тоже заботилась как могла. Но в этом вопросе наши с ней точки зрения сильно расходились. Дело в том, что Лелька считала, будто для меня главное — выйти замуж — и совершенно безразлично, кто окажется женихом — наследный принц острова Лумумбы или слесарь дядя Вася. Поэтому поначалу подруга заочно прониклась к Ваньке Баландину интересом и выразила готовность поспособствовать нашему сближению.

— Авось сделаешь из него человека, — говаривала она, но, разглядев зверское выражение моего лица, замолкала.

После знакомства с Ванькой подружка затосковала:

— Вот уж действительно экземпляр! Врагу не пожелаешь.

Баландин к тому времени уже пропитался соком любви настолько, что вел себя просто безобразно. То напивался до беспамятства и пел серенады под окнами, то являлся со знакомым милиционером и предъявлял мне счет за моральный ущерб. То плакал, то ругался, а однажды подкараулил меня в подъезде, залез на подоконник и кричал, что покончит с собой. Я напомнила ему, что это второй этаж, Ванька тотчас сменил тактику и полез целоваться. В общем, было бы весело, если бы не так грустно. Честно говоря, я устала от него настолько, что готова была сдаться. Как в анекдоте про зануду, с которым легче лечь в постель, чем объяснить, почему ты не желаешь этого сделать. Но прошлой весной я сидела во дворе, и вдруг над ухом раздался сочный бас. Стоп, воспоминания об этом прекрасном вечере скоро превратят меня в восторженную идиотку, но куда деться от них — непонятно. Что бы ни происходило в моей жизни сейчас, я постоянно возвращаюсь в ту весеннюю прохладу, и это придает мне сил. Словом, появился Егор, и мысли по поводу «переспать, что ли, с Баландиным, вдруг отстанет?» тотчас растаяли без остатка в огненном вихре, закрутившем меня.

Прохоренкова я заметила в окне, его сгорбленная фигура маячила в складках штор, в руках, судя по всему, Яков Павлович держал подзорную трубу.

— Хвоста не привела? — была его первая фраза. Я мысленно возвела глаза к небу, вопрошая, за что мне все это. Прохоренкову было семьдесят шесть, но даже это не оправдывало его, — например, мой дедушка до восьмидесяти оставался вполне нормальным и даже умудрялся изменять бабушке. У Якова Павловича жена умерла несколько лет тому назад, — наверное, это несчастье так сказалось на нем, хотя его соседи по коммуналке уверяли меня, что Прохоренков страдал манией преследования и раньше. В любом случае мне приходилось несладко.

— Ну что, Яков Павлович, вы готовы?

— Всегда готов, — серьезно ответил он, и мне показалось, что его рука сейчас взметнется к воображаемой пионерской пилотке.

— Тогда поехали.

Накануне мы договорились еще раз съездить в квартиру, которую собирался покупать Прохоренков, старик настоял, чтобы я предварительно заехала за ним, беспокоясь, что сам он не найдет нужный дом. Маразм, конечно, поставила я диагноз, учитывая, что в этом самом доме мы были уже раз пять. Ну да ладно. Может, сегодня Яков Павлович созреет для того, чтобы оформить залог. Все его соседи разъехались, а с ним я возилась уже три с половиной месяца. Бизнесмен, намеревающийся купить эту коммуналку под офис, терял терпение и готов был Прохоренкова порвать на мелкие кусочки. Мне стоило больших трудов убедить eго не посылать к пенсионеру бравых ребят. Бедняга и так считает, будто кругом агенты КГБ и наемные убийцы. В общем, тяжелый случай.

— Мне надо сказать вам кое-что, Мариночка Викторовна, — вдруг шепнул старик, — пройдите.

Ну вот, начинается. Каждый раз Прохоренков сообщал мне какую-нибудь секретную информацию о соседях или уличной кошке, которая ни с того ни с сего вдруг оказывалась у него под дверью. Эти конфиденциальные беседы Яков Павлович вел исключительно в ванной, куда и сейчас поспешил меня затащить. Включив оба крана, он быстрым шепотом понес привычную уже для меня околесицу про какого-то слесаря, заявившегося на днях в коммуналку.

— Я так думаю, они все-таки узнали, что я переезжаю, — трагичным голосом сделал вывод старик, — и теперь пытаются принять меры.

Я молчала, зная по опыту, что, если начну возражать, Прохоренков разразится такой тирадой, что мы до вечера отсюда не выйдем. Взгляд его водянисто-голубых глаз вдруг стал подозрительным.

— А может, это вы?

— Конечно, я. — Мне не хотелось с ним спорить.

— Значит, вы! Я знал, что никому нельзя доверять.

— О господи! Яков Павлович, о чем вы?! Я — это я, и ничего больше. Давайте уже прекратим этот цирк!

Старик обиженно засопел и вышел из ванной, забыв выключить воду. Я вздохнула, завернула краны и двинулась следом. Палыч крутился перед зеркалом, словно девчонка, примеряя шляпы, которые водились у него в огромных количествах. Наконец определившись с головным убором, он отбросил его, достал из кармана пиджака темные очки.