Мертвоград - Алексей Калугин

– Слушай, если ты будешь продолжать выяснять, что да как, то и стабилизировать будет нечего. – В своей обычной манере Верша объяснял все коротко и ясно. Хотя конкретики ему определенно не хватало. – Ты хочешь превратиться в сырца? Ну, так имей в виду, ты уже на полпути к этому. А может, и дальше!

– Давай шприц! – Ширшов протянул руку.

– Лови!

Не приближаясь, Игорь кинул лейтенанту шприц.

Ширшов поймал его и перехватил правой рукой.

Верша жестом велел патрульным быть настороже.

Ширшов до локтя отдернул левый рукав.

Вот сейчас-то оно и начнется. Самое что ни на есть веселье.

Лейтенант прижал жало шприца к коже, секунду помедлил и надавил клавишу активации.

В наступившей вдруг тишине слышно было, как прошипела плотная, тонкая струйка воздуха, пробившая капсулу с лекарством и вдавившая сыворотку лейтенанту под кожу.

Двое парней лет двадцати остановились за спиной у Верши. Оба высокие, худощавые. Одеты в кожаные шорты и жилетки. Длинные темные волосы у обоих заплетены в тоненькие косички с вплетенными в них разноцветными светящимися нитями. Мода нынешнего лета. Суровая, как приказ об отступлении из захваченного неприятелем города.

– Эй, а что тут у вас? – спросил один из парней у Верши.

– Рыбу удим, – не оборачиваясь, ответил чистильщик.

– Какую еще рыбу? – вполне серьезно удивился парень.

– Большую, крупную… – Верша подумал и добавил: – С красными плавниками.

– А какой в этом смысл? – спросил другой парень.

Вот ведь как завернул! Ни зачем, ни почему, а какой в этом смысл? Как будто в этой жизни вообще хоть в чем-то можно было обнаружить пусть хотя бы крупицу смысла. Даже до Исхода смысла не было ни в чем и нигде. А уж после него само по себе слово «смысл» утратило какую-либо конкретику и определенность. Нынче каждый мог понимать под ним все, что заблагорассудится. Вот, скажем, что имел в виду, говоря о смысле, парень со светящимися нитками в волосах?

Однако Верша тоже не особенно задумывался над проблемой поиска смысла, а потому ответил красиво и быстро:

– Мы к жертвоприношению готовимся.

Услыхав такое, оба случайных прохожих оживились. Со времен Исхода дикие, первобытные культы оттянули на себя большую часть оставшихся в городе душ. А попы, вместо того чтобы бороться, значит, за эти самые души людские, едва ли не первыми рванули из зачумленной Первопрестольной.

– Кому жертва-то?

– Знамо дело кому – Ктулху Великому! Да пребудет он вечно в славе и почестях!

– Так вы из Общества Ктулху!

– Мы из Гильдии чистильщиков! Йог твою Сатот!

Ребята в кожаных шортах настороженно переглянулись.

– А где рыба?

– Какая еще рыба? – не понял Верша.

– Ну, вы же рыбу будете в жертву приносить?..

– Рыбу сам жуй! – презрительно сплюнул Верша. – Ктулху только человеческие жертвы признает!.. Вот! Гляди! Начинается!

Лейтенант Ширшов выронил пневмошприц, прижал руку, в которую ввел сыворотку, к животу и согнулся в поясе, как будто у него началась кишечная колика. Лейтенант наклонялся все ниже, и в какой-то момент наблюдавшим за ним показалось, что он вот-вот уткнется лбом в асфальт. Но неожиданно тело лейтенанта распрямилось. Столь стремительно, как будто внутри у него сработала потайная пружина. Он откинулся назад, запрокинул голову, вскинул вверх сжатую в кулак руку с пульсирующими венами и закричал в темные, пустые и бесчувственные небеса. Это был странный, ни на что не похожий крик, без начала и конца, тянущийся на одной ноте и рвущийся, кажется, в бесконечность. Это был не крик безумца, чье тело разрывала на части боль – то был крик человека разумного, пришедшего в ужас от понимания того, что с ним еще только должно произойти.

Один из парней двумя пальцам взял приятеля за локоток, очень тихо прошептал:

– Пойдем отсюда.

И они начали осторожно пятиться, стараясь незаметно, неслышно отойти подальше. Уйти, раствориться во мраке. Они не понимали, что тут происходит, между фургоном с зеленым крестом и бронированным патрульным джипом, но, черт возьми, они точно знали, что не хотят принимать в этом участия!

Верша приметил, что ребята решили потихонечку убраться от чужих грешков подальше. Но ему сейчас было не до них. Начиналось действие, в котором ему была отведена едва ли не самая главная роль.

Крик лейтенанта оборвался в тот момент, когда никто этого не ждал. Вскинутая к небу рука упала вниз. Тело Ширшова дернулось в одну сторону. Будто марионетка, которую потянули за нить. Затем – в другую. Совершенно немыслимым образом лейтенант завел руку за спину и схватил себя сзади за шею.

И – покатило.

Лейтенант раскинул руки в стороны, и тело его затряслось, будто через него пропустили высоковольтный разряд тока. Разве что только глаза не светились, как лампочки, и икры из ушей не сыпались.

Верша взмахнул шестом, накинул проволочную петлю лейтенанту на шею и рывком повалил его на мостовую.

– Давай!

Вместе со стоявшим рядом патрульным они ухватились за шест и поволокли лейтенанта на другую сторону дороги, подальше от шогготова гнезда. Лейтенант рычал, сучил ногами, но руки у него были заняты – чтобы не оказаться удавленным проволочной петлей, ему приходилось держаться за основание шеста, на котором она крепилась. На это и был весь расчет. Иначе с сырцом не совладать. Живьем он, тварь, в руки, как правило, не дается.

– Ну, чего ждете! – вскинув голову, заорал на двух других патрульных Верша.

Растянув края асбестового покрывала, парни накинули его лейтенанту на ноги и, упав сверху, придавили дергающееся и извивающееся тело к асфальту.

Игорь ткнул в шею лейтенанту жало пневмошприца и нажал клавишу. Затем быстро сменил картридж и сделал еще одну инъекцию. Тройная доза сыворотки и лошадиная порция транквилизатора. Если и это не успокоит Ширшова, останется только вырубить его передозом инсулина. Кома – это такая штука, из которой, как из болота, сам не выберешься.

– С-суки… – глядя в небо, сдавленно прохрипел Ширшов.

– Ага, – кивнул Верша. – Ты нам потом еще спасибо скажешь, конечно. – Чистильщик толкнул локтем патрульного: – Держишь?

– Держу, – кивнул тот.

– Хорошо держишь?.. Крепко?

– Крепко.

– Ладно, давай держи. Выпустишь – он тебе первому голову свернет.

Патрульный это понимал. И к порученному заданию отнесся со всей ответственностью – натянул петлю так, что у Ширшова глаза закатились и язык изо рта вывалился.

– Эй, потише! Не усердствуй! – осадил парня Игорь. – А то, не ровен час, удавишь командира-то!

Верша распахнул заднюю дверцу фургона «неотложки». И оттуда на него, рыча и скаля зубы, вывалилась искусанная имитатором девица. Которую все, между прочим, считали упокоившейся если не с миром, то по необходимости, и, уж точно, всерьез и надолго. Верша, никак не ожидавший столь пакостного поворота событий, на миг растерялся. А нахальная девица схватила его за плечи, потянула к себе и щелкнула зубами в опасной близости от сонной артерии чистильщика. Услышав этот сухой щелчок, Верша в момент пришел в себя и со всей силы врезал девице кулаком в левую скулу. Та только головой тряхнула и посмотрела на Вершу весьма недобрым взглядом. Классический сырец, готовый гуллом обернуться. Тут уже никаких сомнений быть не могло. И Верша, не ведая сомнений, двумя короткими ударами сбил лежавшие у него на плечах руки. Девица, в этот самый момент вновь потянувшаяся к шее чистильщика, потеряла равновесие и резко подалась вперед. Что характерно, зубы скалить при этом она не забывала. Хотя, скорее всего, дело было вовсе не в особой агрессивности конкретной твари, а в том, что особое устройство ротового аппарата не позволяло ей полностью сомкнуть челюсти. Не упустив представившуюся возможность, Верша нанес серию коротких, но сильных ударов локтями по и без того распухшей физиономии гулла-кровопийцы. Тварь откинулась назад и тут же получила дверцей по лбу, затем – кулаком в нос и снова – дверцей по голове. Верша молотил без остановки, как будто перед ним был подвешенный на веревке мешок с песком, служащий для отработки самых грязных ударов боя без правил. Тварь успевала только рыкать в ответ и временами взмахивала руками, будто ища опору или что-нибудь, за что можно зацепиться скрюченными пальцами. Если бы чистильщик сделал паузу хотя бы на секунду, тварь извернулась бы, прыгнула и вцепилась в него. Как следует. И это был бы конец. Еще никому не удавалось победить сырца в честном, открытом бою. Потому что сырец и сам не станет драться честно. Удары со спины и ниже пояса – это именно то, что получается у твари лучше всего.

Работая попеременно дверцей и кулаком, Верша загнал гулла-сырца в глубь фургона, захлопнул дверь, привалился к ней спиной и посмотрел на небо. Все такое же черное, бездонное. Звезд не видно. Тоска.

– Эй, служивые! У кого автомат под рукой?

Одной короткой репликой Верша моментально привлек к себе внимание всех присутствующих. Чего, собственно, и добивался.