Лунная магия - Дион Форчун

На другой день он допоздна задержался в госпитале. В душе его, несмотря на тревожную ночь, царил покой, и дела шли неплохо. Хотя час был поздний, он решил идти домой пешком. Для него это уже превратилось в своего рода ритуал, стало частью его веры, и никакая усталость не вынудила бы его отказаться от этой прогулки. Сумерки сгустились примерно так же, как в день его первого появления на набережной, и в этот вечер его паломничество приобрело своеобразный оттенок реальности. Шагая своей дорогой, он думал о том, какой из него получился бы муж, окажись его брак вполне нормальным. Не Бог весть какой — придира, вспыльчивый ревнивец. Зато он точно знал, что мог бы одарить легкомысленную малышку, на которой женился, любовью такой огромной силы, что она не знала бы, что с нею делать. Он впервые осознал, что даже если бы катастрофа не погубила его брак, он вряд ли оказался бы счастливым, и осознание этого принесло ему сильнейшее чувство облегчения и свободы. И в тот самый момент, когда это бремя свалилось с его плеч, всего лишь в тридцати ярдах перед собой он увидел женскую фигуру в плаще — не в своих фантазиях, а наяву.

На секунду он зашатался, как пьяный, но тут же взял себя в руки. В реальности не было и намека на очарование фантазии. Макинтоши с капюшонами женщины носили сплошь и рядом, и было почти невероятно, чтобы это была та самая обладательница плаща, которая подтолкнула его к странствиям во сне.

Не ускоряя шага, он с не лишенным цинизма удивлением наблюдал за фигурой в плаще. Реальность во всех отношениях уступала мечте. Ничто в этой женщине в макинтоше не могло бы с его точки зрения вызвать в нем душевного смятения. Затем внезапно он осознал, с какой скоростью шагает он сам, а стало быть, и она, и до него дошло, что эта обладательница капюшона должна быть поистине необычной особой, ибо лишь очень немногие женщины способны долго выдерживать такой темп. Чуть не бегом он немного сократил расстояние между ними и присмотрелся к ее походке. Привыкнув ставить диагноз по походке и осанке, он открыл для себя многое. Он увидел, что она движется как-то вся сразу, скользя над землей плавными движениями, волной пробегавшими от стоп до бедер, причем полы плаща, ниспадавшего с прямых плеч, развевались с ритмичностью маятника. Никогда прежде не видел он человеческого тела, сбалансированного с таким совершенством, и, забыв на секунду о своей влюбленности, он наблюдал за ее походкой с чисто профессиональным интересом, восхищаясь безупречной координацией каждого мускула в ритмичном движении тела. О ее фигуре и телосложении он не мог судить, поскольку все скрывали складки плаща, но этой походки он не забудет до конца своих дней. На секунду в голове вспыхнула шальная мысль догнать эту женщину и заговорить с ней, но он немедленно отверг ее. Дело было не только в недопустимости такого образа действий для человека его общественного положения. За его грубоватой внешностью всю жизнь скрывался робкий школьник. Поэтому он продолжал идти следом, пока светофор снова не сыграл с ним мерзкую шутку, и он снова не потерял ее в толпе.

Он опрометью взбежал по лестнице в свою комнату, рывком раздернул шторы и взглянул на другой берег. У него на глазах темный церковный фасад за рекой осветился огнями. Когда-нибудь, пообещал он себе, когда он будет не так занят, он по соседнему мосту перейдет на другой берег, хорошенько рассмотрит церквушку и узнает, какая это религия так безалаберно служит своему божеству.

Но прошло еще немало времени, прежде чем у него выдалась свободная минута. Он даже был настолько занят, что на время был вынужден отказаться от прогулок по набережной. Однако его видение по-прежнему служило ему верой и правдой, уводя в сон каждую ночь. Теперь ему даже не надо было вызывать ее зримый образ, ибо стоило ему коснуться головой подушки, как она являлась к нему сама.

Состоялось заседание правления госпиталя, в состав которого входил и он, и проходило оно отнюдь не мирно. В весьма влиятельные инстанции поступила жалоба на его грубые манеры и методы обращения с пациентами. Жалобе дали ход — правда, с предельно возможным тактом, но все же дали, — и так же, как в момент, когда врач его жены попросил избавить ее от его нежелательного присутствия, он и сейчас был поражен, смущен и унижен, узнав, что действует людям на нервы и вообще вызывает к себе всеобщую неприязнь. Правление, которому и без того была крайне неприятна процедура навешивания жестянок на хвост этого выдающегося кота, с изумлением услышало его униженные просьбы указать, в чем он был неправ. Это до такой степени сбило их с толку, что все закончилось заверениями, что он не сделал ничего плохого. Все наперебой бросились его утешать и успокаивать и лишь немо уставились друг на друга, когда он внезапно их покинул.

Стоял довольно густой туман, когда он в сумерках вышел в госпитальный двор, но это не заставило его отказаться от намерения идти домой пешком. Ничто, как он чувствовал, не могло так его утешить и успокоить, как воображаемое присутствие прекрасной дамы. Когда человек четверть века отдает себя делу без остатка, а потом вдруг слышит, что это не так уж и хорошо, ему начинает казаться, что рушится весь мир.

Что в его поступках могло так раздражать окружающих? Это верно, он никогда не участвовал в общественной жизни госпиталя, но он честно служил делу в меру своих способностей. Он пытался утешить себя воспоминаниями о своих выдающихся успехах, а их было немало — этих безнадежных пациентов, на которых все махнули рукой и которых он спас от медленной смерти. Неужели и это ему не зачтется? По-видимому, нет. Уязвленный, смущенный, с поколебленной до самого основания верой в себя, он шел медленнее обычного и вдруг увидел, как, словно во сне, его обгоняет и уходит вперед женщина в плаще.

Сердце его на мгновение замерло и тут же бешено заколотилось. Вместо обычных двадцати-тридцати ярдов она была всего лишь в десятке футов впереди и даже в густой мгле не могла бы от него убежать. Он бросился следом за ней, приблизившись поближе насколько хватало смелости, и у первой же остановки перед светофором оказался с нею рядом. Тяжелый мех на плечах и широкополая шляпа помешали ему разглядеть ее лицо, но он испытал острое волнение от этой внезапной близости и ощутил, как все тело пробрала сильная дрожь. Он перешел дорогу почти бок о бок с нею, но затем почел за благо немного отстать, чтобы она не почувствовала его присутствия и не сочла его оскорбительным.

Так они и шли друг за другом, минуя сначала отель «Савой», затем Темпл и Вестминстер, и наконец у старого цепного моста она повернула на другой берег.