Дикая стая - Эльмира Нетесова

— Кто это? — всматривался Гоша в приблудившегося, но узнать не мог.

— А черт его знает! Тащи в хату, потом разберемся, — предложил Бондарев, ухватил ввалившегося под руки.

Человек силился что-то сказать, но не мог. Лицо поморожено, слова и те замерзли в горле. Сил только и хватило на последний отчаянный крик.

Пока втащили в комнату, принесли снег, размотали тряпки с головы, начали оттирать лицо, поняли, что к ним приблудилась женщина. Она никак не могла встать на ноги, хваталась за стенки, за руки мужчин, но бесполезно.

— Как же к нам пришла? — спросил Игорь.

— Ползла, — еле выдавила баба.

Гошка снял с нее валенки, оттирал ноги гостьи снегом.

— Водки ей дай! Мигом очухается! — предложил Бондарев и, сам от себя не ожидая такого, плеснул бабе в стакан, заставил выпить.

Та сморщилась, закрутила головой.

— Давай ноги водкой натрем! — предложил Гоша.

— Самим ни хрена не останется, а буран, черт знает, на сколько зарядил, — бурчал Бондарев недовольно.

— Не сдыхать же ей теперь. Откинется, на нас ее смерть повиснет. Тебе то что, а меня опять в зону упекут, на нары! Давай сюда пузырь! — потребовал поселенец и, вылив водку на ноги бабе, взялся втирать.

— Ни хрена не оставил нам. Эх, ты, лопух! — посетовал Бондарев и качал головой, морщась и ругаясь, ушел в свою комнату.

— И что мне с тобой делать? — растерялся Корнеев, глянув на засыпающую женщину.

Ту разморило и ей захотелось спать, она постепенно согревалась. Баба только теперь поняла, что выжила чудом, добравшись и случайно наткнувшись на человеческое жилье. Знала, что заблудившегося в пургу никто не имеет права выгнать из дома. Таков неписаный закон Севера, и его никто в поселке не нарушал.

Женщина сидела на полу рядом с печкой, она уже расстегнула телогрейку, чтоб тепло скорее дошло до тела. Ноги уже согрелись, руки начали сгибаться, лицо горело.

— Куда же тебя определить? Свалилась на голову сугробом, а у меня второй койки нет. Как спать будем? Слышь, баба?

Женщина легла на полу, возле печки, всем своим видом давая понять, что на койку не претендует.

— Так не пойдет! Я на пол лягу. Поняла? Но сначала поешь. Вон картоха еще горячая, рыба имеется, Хлеб. И чаю сколько хочешь. А еще сала бабка за воду дала. Я уже ел, вкусное, иди за стол, — подал руку.

Женщина тяжело встала. Шатаясь, сделала пару шагов, присела к столу. Невольный тяжелый вздох вырвался наружу. Женщина, глянув на Гошу, сказала:

— Спасибо тебе.

— Оживай, бабонька, — обрадовался поселенец и поставил перед нею на стол все, что было. — Ешь, лопай, хавай, только оживай. У всех в жизни своя пурга. Каждого сыщет, а уж куда ветром загонит — не сознается! Скольких по свету уберет стужа, не доложит никому. И не поспоришь с нею. Верно говорю? — глянул на бабу.

У той слезы катили по щекам.

— Чего ревешь?

— Мальчонка один остался в доме. Ждет меня с хлебом, а я заблудилась. Пекарня оказалась закрытой. Может, и не ее нашла. Вернуться не подвезло. Пурга увела в сторону, далеко от дома, — рассказала баба.

— Сыну сколько лет? — спросил Гоша.

— Десять…

— А мужик? Пусть присмотрит. Чего сам не пошел за хлебом?

— Нету мужика. Вдвух маемся: я и сын. Теперь ждет меня, небось, в окно все глаза проглядел.

— Да спит он, твой мальчишка, — успокаивал Гоша.

— Голодный не заснет, — не соглашалась баба.

— Как тебя зовут? — спросил гостью.

— Анька я, а сын — Степушка.

— Куда ж ты мужика дела?

— Уехал от нас. Сказал, что на заработки. К старателям на Колыму подался. Уже шесть зим прошло, от него ни слуху ни духу. Где искать, не знаю. Да и стоит ли? Он ведь тут не работал нигде. А моего заработка не хватало на троих. Оно и на двух с сыном еле тянем, с третьим вовсе невмоготу. Он же выпить любил. Что ни день — бутылку подай. Где на них набраться? Без ентой чумы едва концы с концами сводили.

- Видать, пилила ты его, вот и слинял! — не сдержимся поселенец.

— А и невелика потеря: катях из портков выронить! Таких козлов — косяками у пивнушки! Никому но нужны, — отмахнулась Анна и продолжила, — я на тpex работах успеваю: в детсаде — прачкой, уборщицей и сторожихой — в магазине. Целыми днями на работе кручусь, присесть некогда. А мужик сутками пил, либо спал пьяный. Вот и посуди сам, на что 1акой в семье сдался? Я так и рада, что его нет. Дом понемногу в порядок привела. Купила нужное, ребенка одела и обула. В школу пошел не хуже других. Кормлю его хорошо, чтоб ни в чем не нуждался. Сама уж ладно, обойдусь как-нибудь.

— А как же я тебя не видел ни разу, — подумал вслух Гоша.

— Я тебя не враз узнала. У нас свой водовоз. Он много про тебя говорил, что ты — с зоны и первейший бандюга! А ты обычный! Совсем такой, как все! Даже водку мне на ноги не пожалел, всю до капли вылил. Дай Бог тебе здоровья! Вот посижу у тебя с часок и пойду домой, к Степушке, — улыбалась баба.

— С ума сошла! Да кто пустит? Глянь, что за окном творится. Пережди непогодь.

— Не могу. Ребенок один.

— До утра не пущу. Развиднеется, сам отведу. А теперь и думать не смей! — налил Анне чай и сам сел рядом.

— Ты-то чего один маешься?

— Сама знаешь, откуда взялся.

— Так уж боле месяца, пора оглядеться.

— Зачем? Мне и так кайфово! Ни одна не пилит, навар не просит. Ем и пью, сколько хочу, в зубах никто не считает, как ты у своего, — оглядел бабу косо, та поежилась. — Все вы только до росписи покладистые. Зато как узаконились, враз зубы наружу выставили. И главное, каждая норовит командовать мужиком.

;— Мы со своим не были записаны. Да и к чему? Алименты с чего брать, если он не работает? А то, что Степку не нагуляла, весь поселок знает. Хотя, кому какое дело? Важно, что не загубила жизнь.

— Это верно! — согласился Гоша.

— А у тебя дети есть? — спросила Анна.

— С какой сырости? Откуда им взяться? — удивился поселенец.

— Как же без них? Нетто никогда бабу не имел?

— Этого хватало как грязи, но до ребятни не доводил.

— А почему?

— На ночь все годятся! Под одеялом — каждая цветок. Зато утром глянешь, откуда жаба взялась? Такую не только в жены, на порог пускать не стоило.

— Небось, по пьянке возле пивбара не разглядел,— поняла Анна по-своему.

— Не в том суть. Рожа — дело десятое. Она для жизни — не главное. Зато душа! Но где она у вас прячется? И бывает ли она у баб? — отмахнулся Гоша.

— Видать, мы разными кнутами биты. Оттого и теперь не верим. У каждого своя болячка воет и свербит,— согласилась баба и потянулась к телогрейке.— Пора мне домой! Спасибо тебе за все. Ведь вот вроде чужой ты еще в поселке, а для меня — что брат родной.